Власова Н.В., Буслаева Е.Л. Кибербуллинг в подростковом возрасте: агрессор и жертва

Введение

Стре­ми­тель­ная дина­ми­ка раз­ви­тия инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий послу­жи­ла осно­вой для фор­ми­ро­ва­ния циф­ро­во­го про­стран­ства, где глав­ным сред­ством ком­му­ни­ка­ции стал Интер­нет. В гло­баль­ной сети, объ­еди­ня­ю­щей 4 мил­ли­ар­да поль­зо­ва­те­лей, выстра­и­ва­ют­ся уни­каль­ные меха­низ­мы обще­ния, кото­рые ока­зы­ва­ют зна­чи­тель­ное вли­я­ние на ста­нов­ле­ние и раз­ви­тие лич­но­сти совре­мен­ных под­рост­ков — основ­ных посе­ти­те­лей киберсреды.

Как резуль­тат транс­фор­ма­ции части инфор­ма­ци­он­но­го поля в совре­мен­ный соци­аль­ный инсти­тут с аль­тер­на­тив­ной фор­мой отно­ше­ний в Сети появ­ля­ет­ся мно­же­ство новых видов адап­та­ции, воз­ни­ка­ют спе­ци­фи­че­ские пра­ви­ла взаимодействия. 

Как отме­ча­ет Д.В. Кирю­хи­на: «Обще­ние в Интер­не­те ста­но­вит­ся более поверх­ност­ным, не тре­бу­ю­щим эмо­ци­о­наль­ных кон­так­тов и ответ­ствен­но­сти за свои сло­ва, а агрес­сив­ная сто­ро­на ком­му­ни­ка­ции начи­на­ет доми­ни­ро­вать и в конеч­ном ито­ге зани­ма­ет гла­вен­ству­ю­щую пози­цию» [6, с. 44]. Наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ным вари­ан­том про­яв­ле­ния агрес­сии сре­ди под­рост­ков в кибер­про­стран­стве явля­ет­ся кибербуллинг.

Опре­де­ляя фено­мен кибер­бул­лин­га, M.C. Martínez-Monteagudo, B.Delgado, J.M. García-Fernández, E. Rubio харак­те­ри­зу­ют его как ярко выра­жен­ные насиль­ствен­ные дей­ствия, про­яв­ля­ю­щи­е­ся в виде шан­та­жа, угроз, изде­ва­тельств, кра­жи част­ной инфор­ма­ции и лич­ных дан­ных. Резуль­та­том это­го могут стать ката­стро­фи­че­ские послед­ствия для без­опас­но­сти под­рост­ка, а имен­но: лич­ност­ные и эмо­ци­о­наль­ные рас­строй­ства, сни­же­ние актив­но­сти и депрес­сив­ные состо­я­ния, ослаб­ле­ние соци­аль­ных кон­так­тов в реаль­ной жиз­ни и в неко­то­рых слу­ча­ях угро­за физи­че­ско­му здо­ро­вью [17].

В то же вре­мя, по мне­нию Г.У. Сол­да­то­вой и С.Н. Илю­хи­ной, поня­тие и опре­де­ле­ние кибер­бул­лин­га во мно­гом явля­ют­ся дис­кус­си­он­ны­ми, так как это осо­бый тип деви­ант­но­го пове­де­ния, име­ю­щий ряд спе­ци­фи­че­ских харак­те­ри­стик. К ним мож­но отне­сти непред­ска­зу­е­мость и неожи­дан­ность дей­ствий, дистант­ность и изо­ли­ро­ван­ность субъ­ек­тов друг от дру­га, ано­ним­ность и нера­вен­ство сил, а так­же меха­низм роле­вой инвер­сии, т. е. сме­на ролей в про­цес­се кибер­бул­лин­га [11]. Его участ­ни­ка­ми высту­па­ют агрес­сор, жерт­ва и наблюдатели.

Рас­пре­де­ле­ние ролей в интер­нет-трав­ле обу­слов­ле­но раз­лич­ны­ми соци­аль­ны­ми и пси­хо­ло­ги­че­ски­ми фак­то­ра­ми. Так, T. Beran, Q. Li на осно­ва­нии резуль­та­тов иссле­до­ва­ния с уча­сти­ем респон­ден­тов 7—9-х клас­сов отме­ча­ют, что с кибер­бул­лин­гом в общей слож­но­сти стал­ки­ва­ют­ся око­ло 70% под­рост­ков. При этом посто­ян­ным напад­кам под­вер­га­ют­ся 21% детей, а 25% опро­шен­ных заяв­ля­ют, что часто высту­па­ют в роли агрес­со­ра [13].

Опи­ра­ясь на ито­ги это­го иссле­до­ва­ния, S. Hinduja, J.W. Patchin одно­вре­мен­но не выяви­ли поло­вых и расо­вых раз­ли­чий в выбор­ках, пред­став­ля­ю­щих как агрес­со­ров, так и жертв кибер­бул­лин­га. Авто­ры при­шли к выво­ду о том, что в рав­ной сте­пе­ни маль­чи­ки и девоч­ки, пред­ста­ви­те­ли раз­ных наци­о­наль­но­стей и кон­фес­сий высту­па­ют в раз­лич­ных ролях пре­сле­до­ва­ния в кибер­про­стран­стве [18].

Ряд иссле­до­ва­те­лей счи­та­ют, что под­ро­сток, как пра­ви­ло, реа­ли­зу­ет в кибер­про­стран­стве ту роль, кото­рую при­вык испол­нять в реаль­ной жиз­ни. В дан­ном слу­чае кибер­бул­линг явля­ет­ся свое­об­раз­ным про­дол­же­ни­ем тех отно­ше­ний, кото­рые сло­жи­лись у под­рост­ков в соци­у­ме [3; 9; 12]. 

В то же вре­мя суще­ству­ет про­ти­во­по­лож­ная точ­ка зре­ния. Так, И.Б. Бови­на и Н.В. Дво­рян­чи­ков обос­но­ван­но дела­ют вывод о том, что «попыт­ки отож­деств­лять пове­де­ние в Сети с пове­де­ни­ем в реаль­но­сти было бы оши­боч­ным, ибо кибер­про­стран­ство спо­соб­ству­ет тому, что про­ис­хо­дит рас­тор­ма­жи­ва­ние, сни­же­ние тех барье­ров, кото­рые регу­ли­ру­ют пове­де­ние субъ­ек­та в реаль­ной жиз­ни» [2, с. 98].

Так­же дис­кус­си­он­ным оста­ет­ся вопрос о харак­те­ри­сти­ках лич­но­сти, склон­ной к кибе­ра­грес­сив­но­му и кибер­вик­тим­но­му пове­де­нию. Так, M. Herrera-López, E. Romera, R. Ortega-Ruiz в каче­стве при­чин под­рост­ко­вой кибе­ра­грес­сии назы­ва­ют кон­фликт­ные ситу­а­ции в семье или обра­зо­ва­тель­ном учре­жде­нии, мас­со­вую про­па­ган­ду жесто­ко­сти и наси­лия в СМИ, а так­же отсут­ствие кри­ти­че­ско­го мыш­ле­ния в отно­ше­нии себя и окру­жа­ю­щих — т. е. все то, что может послу­жить и сти­му­лом для про­яв­ле­ния под­рост­ко­вой агрес­сии в реаль­ной жиз­ни [15].

Graf, T. Yanagida, K. Runions, C. Spiel в каче­стве при­чин высо­кой кибе­ра­грес­сив­но­сти у под­рост­ков выде­ля­ют повы­шен­ную воз­бу­ди­мость, эмо­ци­о­наль­ную неустой­чи­вость, вспыль­чи­вость и упрям­ство наравне с высо­ким уров­нем тре­вож­но­сти и неадек­ват­но­стью пове­ден­че­ских реак­ций [14].

Несколь­ко дру­гие харак­те­ри­сти­ки под­рост­ков, часто совер­ша­ю­щих кибе­ра­грес­сив­ные дей­ствия, при­во­дят в сво­их иссле­до­ва­ни­ях О.А. Липо­вая и А.Е. Штен­ская. Авто­ры ука­зы­ва­ют на такие лич­ност­ные осо­бен­но­сти, как неустой­чи­вость инте­ре­сов, отсут­ствие увле­че­ний и хоб­би, бед­ность цен­ност­ных ори­ен­та­ций, низ­кий интел­лек­ту­аль­ный уро­вень, нераз­ви­тость нрав­ствен­ных и куль­тур­ных пред­став­ле­ний, вну­ша­е­мость и склон­ность к под­ра­жа­нию [7].

Высо­кий уро­вень кибе­ра­грес­сии у под­рост­ков, по мне­нию M.F. Wright, име­ет связь с неустой­чи­во­стью само­оцен­ки и про­ти­во­ре­чи­во­стью соци­аль­ных потреб­но­стей [20]. У таких детей обыч­но наблю­да­ет­ся либо крайне низ­кая, либо мак­си­маль­но высо­кая само­оцен­ка; высо­кий уро­вень тре­вож­но­сти может соче­тать­ся с неадек­ват­но завы­шен­ны­ми при­тя­за­ни­я­ми, а страх перед соци­аль­ны­ми кон­так­та­ми — с жела­ни­ем нахо­дить­ся в цен­тре вни­ма­ния окружающих.

Под­чер­ки­вая связь агрес­сив­но­сти со склон­но­стью к кибе­ра­грес­сии, С.С. Анти­пи­на и А.В. Мик­ля­е­ва ука­зы­ва­ют на то, что высо­кие пока­за­те­ли послед­ней сопря­же­ны с повы­шен­ным уров­нем физи­че­ской агрес­сии под­рост­ка. Таким обра­зом, кибер­бул­линг высту­па­ет для него спо­со­бом и воз­мож­но­стью пере­не­се­ния агрес­сив­ных про­яв­ле­ний из реаль­ной жиз­ни, кото­рая в боль­шей сте­пе­ни кон­тро­ли­ру­ет­ся как им самим, так и зна­чи­мы­ми взрос­лы­ми, в онлайн-про­стран­ство [1].

Сле­до­ва­тель­но, счи­та­ют авто­ры, склон­ность к кибе­ра­грес­сии обу­слов­ле­на повы­шен­ной воз­бу­ди­мо­стью, раз­дра­жи­тель­но­стью, внут­рен­ним напря­же­ни­ем, низ­ким уров­нем само­кон­тро­ля и нес­фор­ми­ро­ван­но­стью про­цес­сов совла­да­ния со стрессом.

Как резуль­тат гло­баль­но­го вовле­че­ния под­рост­ков в вир­ту­аль­ное вза­и­мо­дей­ствие посред­ством циф­ро­вых ком­му­ни­ка­тив­ных тех­но­ло­гий в кибер­сре­де фор­ми­ру­ет­ся бла­го­при­ят­ная поч­ва для рас­про­стра­не­ния бул­лин­га. При этом ано­ним­ность и депер­со­ни­фи­ка­ция, созда­вая ощу­ще­ние без­на­ка­зан­но­сти, поз­во­ля­ют агрес­со­рам сво­бод­но осу­ществ­лять деструк­тив­ные и мани­пу­ля­тив­ные дей­ствия в Сети, что усу­губ­ля­ет неспо­соб­ность жерт­вы про­ти­во­сто­ять им. 

Соглас­но совре­мен­ным иссле­до­ва­ни­ям, в более 60% слу­ча­ев трав­ли в Интер­не­те жерт­вы-под­рост­ки не заяв­ля­ют о сво­их про­бле­мах, не ста­вят в извест­ность роди­те­лей или педа­го­гов, отго­ра­жи­ва­ют­ся и избе­га­ют обсуж­де­ния этой темы с ровесниками. 

Так, А.А. Боча­вер под­чер­ки­ва­ет, что под­рост­ки ред­ко делят­ся слу­ча­я­ми столк­но­ве­ния с кибе­ра­грес­си­ей. Рас­ска­зы­вая о таких про­бле­мах, они, с одной сто­ро­ны, испы­ты­ва­ют чув­ство сты­да по при­чине стрем­ле­ния к само­сто­я­тель­но­сти, а, с дру­гой сто­ро­ны, мно­гие из них сами начи­на­ют осу­ществ­лять в Сети ответ­ные агрес­сив­ные дей­ствия [3].

В то же вре­мя, харак­те­ри­зуя под­рост­ков, под­вер­га­ю­щих­ся посто­ян­ным агрес­сив­ным напад­кам со сто­ро­ны сверст­ни­ков в кибер­про­стран­стве, в каче­стве пси­хо­ло­ги­че­ских пре­дик­тов сле­ду­ет выде­лить такие лич­ност­ные осо­бен­но­сти, как высо­кий уро­вень тре­вож­но­сти, эмо­ци­о­наль­ная лабиль­ность, вос­при­им­чи­вость к небла­го­при­ят­ным фак­то­рам, низ­кая само­оцен­ка, нес­фор­ми­ро­ван­ность ком­му­ни­ка­тив­ных навы­ков. [4; 5; 20].

Так, Ф.С. Сафу­а­нов и Н.В. Доку­ча­е­ва, изу­чая инди­ви­ду­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ские осо­бен­но­сти кибер­вик­тим­ных лиц, выде­ля­ют «…симп­то­мо­ком­плекс, вклю­ча­ю­щий бес­по­кой­ство, неуве­рен­ность в себе, под­вер­жен­ность настро­е­нию, неусид­чи­вость, неустой­чи­вость настро­е­ния, гнев­ли­вость, и опре­де­лен­ные спо­со­бы совла­да­ния и пси­хо­ло­ги­че­ские защи­ты в пси­хо­трав­ми­ру­ю­щих ситу­а­ци­ях: поиск эмо­ци­о­наль­ной соци­аль­ной под­держ­ки, фоку­си­ров­ку на эмо­ци­ях, само­огра­ни­че­ние и про­ек­цию» [10, с. 89].

Е.В. Нуц­ко­ва и Е.Г. Дозор­це­ва в каче­стве лич­ност­ных осо­бен­но­стей, высту­па­ю­щих фак­то­ра­ми рис­ка несо­вер­шен­но­лет­них дево­чек — жертв кибер­гру­мин­га, выде­ля­ют отсут­ствие «…пози­тив­но­го обще­ния со сверст­ни­ка­ми, интел­лек­ту­аль­ный дефи­цит, недо­ста­точ­ную осве­дом­лен­ность в вопро­сах пола или, напро­тив, повы­шен­ный инте­рес к ним» [8, с. 72].

Достой­ным вни­ма­ния пред­став­ля­ет­ся мне­ние T. Keipi, A. Oksanen, J. Hawdon, M. Nasi, P. Rasanen, кото­рые отме­ча­ют, что Интер­нет высту­па­ет в роли при­вле­ка­тель­ной ком­му­ни­ка­ци­он­ной аль­тер­на­ти­вы для эмо­ци­о­наль­но изо­ли­ро­ван­ных, соци­аль­но отчуж­ден­ных под­рост­ков или тех, кто испы­ты­ва­ет труд­но­сти при обще­нии со сверст­ни­ка­ми и взрос­лы­ми в силу чрез­мер­ной застен­чи­во­сти или стес­ни­тель­но­сти [16].

Такие под­рост­ки часто оди­но­ки, не име­ют дру­зей и не про­яв­ля­ют инте­ре­са к соци­аль­ной актив­но­сти, что в даль­ней­шем может про­во­ци­ро­вать их на осу­ществ­ле­ние агрес­сив­ных актов или, напро­тив, делать жерт­ва­ми кибе­ра­грес­сии. Это поз­во­ля­ет гово­рить о нали­чии неко­то­рых сход­ных лич­ност­ных черт, кото­рые при­су­щи как кибер­вик­тим­ным, так и кибе­ра­грес­сив­ным подросткам.

Таким обра­зом, резуль­та­ты ана­ли­за совре­мен­ных иссле­до­ва­ний сви­де­тель­ству­ют о том, что про­бле­ма диа­гно­сти­ки пси­хо­ло­ги­че­ских фак­то­ров, вли­я­ю­щих на фор­ми­ро­ва­ние деви­ант­но­го пове­де­ния в кибер­про­стран­стве, как агрес­сив­но­го, так и вик­тим­но­го, оста­ет­ся акту­аль­ной и недо­ста­точ­но изученной.

Все выше­ска­зан­ное и опре­де­ли­ло цель наше­го иссле­до­ва­ния — выяв­ле­ние лич­ност­ных осо­бен­но­стей под­рост­ков, харак­те­ри­зу­ю­щих­ся высо­кой сте­пе­нью кибе­ра­грес­сии, а так­же их сверст­ни­ков, обла­да­ю­щих выра­жен­ной кибервиктимностью.

Материалы и программа исследования

В иссле­до­ва­нии при­ня­ли уча­стие 157 под­рост­ков (86 маль­чи­ков и 71 девоч­ка), обу­ча­ю­щи­е­ся обще­об­ра­зо­ва­тель­ных школ г. Моск­вы. Сред­ний воз­раст опра­ши­ва­е­мых соста­вил 15,2 (+/-1,2) лет. Сбор эмпи­ри­че­ско­го мате­ри­а­ла про­во­дил­ся в сме­шан­ном фор­ма­те, как в непо­сред­ствен­ном кон­так­те с детьми, так и при вза­и­мо­дей­ствии с под­рост­ко­вы­ми груп­па­ми посред­ством Telegram-мессенджера.

На пер­вом эта­пе иссле­до­ва­ния все респон­ден­ты (157 под­рост­ков) про­шли тести­ро­ва­ние для выяв­ле­ния уров­ня кибе­ра­грес­сии с исполь­зо­ва­ни­ем мето­ди­ки Cyber-aggression typology questionnaire (CATQ) K.C. Runion (адап­та­ция С.С. Анти­пи­ной). Соглас­но резуль­та­там обсле­до­ва­ния, у 21,7% опро­шен­ных (34 чело­ве­ка) выяв­лен высо­кий инте­граль­ный уро­вень про­яв­ле­ний наме­рен­но­го (по ини­ци­а­тив­ным моти­вам) кибе­ра­грес­сив­но­го пове­де­ния. Наи­боль­шее коли­че­ство под­рост­ков, а имен­но, 52,3% (82 чело­ве­ка) про­де­мон­стри­ро­ва­ли сред­ний уро­вень по дан­но­му пока­за­те­лю. В то же вре­мя 26% от обще­го чис­ла респон­ден­тов (41 чело­век) пока­за­ли низ­кий уро­вень киберагрессии.

На вто­ром эта­пе иссле­до­ва­ния для опре­де­ле­ния уров­ня под­вер­жен­но­сти кибер­бул­лин­гу под­рост­ки были опро­ше­ны с помо­щью мето­ди­ки «Шка­ла кибер­вик­ти­ми­за­ции» Д.В. Жму­ро­ва. Резуль­та­ты пси­хо­ди­а­гно­сти­ки поз­во­ли­ли выявить высо­кий уро­вень кибер­вик­тим­но­сти у 25% (39 чело­век), сред­ний — у 48% (75 чело­век) и низ­кий — у 27% (43 человека).

Таким обра­зом, в соот­вет­ствии с резуль­та­та­ми пер­во­го и вто­ро­го эта­пов обсле­до­ва­ния, были сфор­ми­ро­ва­ны 3 груп­пы респон­ден­тов соглас­но уров­ню выра­жен­но­сти кибе­ра­грес­сии и кибервиктимности.

В первую груп­пу (кон­троль­ная груп­па) вошли 30 под­рост­ков, кото­рые про­де­мон­стри­ро­ва­ли одно­вре­мен­но сред­ний уро­вень кибе­ра­грес­сив­но­сти и кибер­вик­тим­но­сти. Для полу­че­ния репре­зен­та­тив­ных и объ­ек­тив­ных резуль­та­тов в дан­ную груп­пу не были вклю­че­ны респон­ден­ты с низ­ки­ми пока­за­те­ля­ми кибе­ра­грес­сив­но­сти и кибервиктимности.

Вто­рую груп­пу (А-груп­па) соста­ви­ли 29 под­рост­ков, резуль­та­ты обсле­до­ва­ния кото­рых, выяви­ли высо­кий уро­вень кибе­ра­грес­сив­но­сти и одно­вре­мен­но сред­ний или низ­кий уро­вень кибервиктимности.

Нако­нец, тре­тью груп­пу (В-груп­па) соста­ви­ли 34 под­рост­ка с высо­ким уров­нем кибер­вик­тим­но­сти и резуль­та­та­ми, не пре­вы­шав­ши­ми сред­ний уро­вень по пока­за­те­лям шка­лы киберагрессии.

Сле­ду­ет отме­тить, что из обще­го чис­ла респон­ден­тов, поз­же став­ших участ­ни­ка­ми трех выше­ука­зан­ных групп, наме­рен­но были исклю­че­ны под­рост­ки (5 чело­век), резуль­та­ты опро­са кото­рых про­де­мон­стри­ро­ва­ли одно­вре­мен­но высо­кие пока­за­те­ли по шка­лам кибе­ра­грес­сии и кибервиктимности. 

Эти дан­ные, оче­вид­но, были обу­слов­ле­ны небла­го­при­ят­ной соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ской ситу­а­ци­ей. Отве­ты в этой груп­пе детей, соглас­но резуль­та­там бесе­ды с пси­хо­ло­гом, были про­дик­то­ва­ны акту­аль­ным нега­тив­ным эмо­ци­о­наль­ным состо­я­ни­ем — оби­дой, раз­дра­же­ни­ем, гне­вом и т. д. 

В иссле­ду­е­мые груп­пы так­же не были вклю­че­ны под­рост­ки (7 чело­век), про­де­мон­стри­ро­вав­шие крайне низ­кий уро­вень по шка­лам кибе­ра­грес­сии и кибер­вик­тим­но­сти одно­вре­мен­но, что, на наш взгляд, обу­слов­ле­но их неис­крен­но­стью и стрем­ле­ни­ем про­де­мон­стри­ро­вать соци­аль­но жела­тель­ную пози­цию при тестировании.

С целью выяв­ле­ния раз­ли­чий в пси­хо­ло­ги­че­ских осо­бен­но­стях под­рост­ков иссле­ду­е­мых групп исполь­зо­ва­лись мето­ди­ки; «Мно­го­фак­тор­ное иссле­до­ва­ние лич­но­сти (14 PF (под­рост­ко­вый вари­ант))» Р.Б. Кэт­тел­ла; тест «Уро­вень субъ­ек­тив­но­го кон­тро­ля» (авто­ры В.Ф. Бажин, Е.А. Голын­ки­на, А.М. Эткинд); опрос­ник «Иссле­до­ва­ние воле­вой само­ре­гу­ля­ции» (раз­ра­бот­ка А.В. Зверь­ко­ва и Е.В. Эйдмана).

Для обра­бот­ки полу­чен­ных резуль­та­тов при­ме­нял­ся ста­ти­сти­че­ский кри­те­рий про­вер­ки гипо­тез в паке­те SPSS Statistics-26: непа­ра­мет­ри­че­ский кри­те­рий Манна—Уитни для неза­ви­си­мых выборок.

Результаты и их обсуждение

Полу­чен­ные в про­цес­се иссле­до­ва­ния резуль­та­ты с при­ме­не­ни­ем мето­ди­ки «Мно­го­фак­тор­ное иссле­до­ва­ние лич­но­сти (14 PF (под­рост­ко­вый вари­ант))» Р.Б. Кэт­тел­ла изло­же­ны в табл. 1.

Таблица 1. Результаты методики многофакторного исследования личности (14 PF) Р.Б. Кэттелла

Пока­за­те­ли методики	Груп­па	Сред­нее	U-кри­те­рий (зна­че­ние)	Асимп­то­ти­че­ская значимость
Шизо­те­мия — аффек­то­ти­мия (A)	Кон­троль­ная группа	5,63	446	0,865
	А-груп­па	5,69
	В-груп­па	6,41	404,5	0,148
Ложь (B)	Кон­троль­ная группа	5,83	506,5	0,267
	А-груп­па	5,48
	В-груп­па	5,41	600,5	0,213
Сте­пень эмо­ци­о­наль­ной устойчивости ©	Кон­троль­ная группа	6,97	777	0,000***
	А-груп­па	4,90
	В-груп­па	5,94	708	0,006**
Флег­ма­тич­ность — воз­бу­ди­мость (D)	Кон­троль­ная группа	5,23	379,5	0,385
	А-груп­па	5,55
	В-груп­па	5,18	533,5	0,329
Под­чи­нен­ность — доми­ни­ро­ва­ние (E)	Кон­троль­ная группа	5,10	237,5	0,002**
	А-груп­па	6,57
	В-груп­па	5,94	387,5	0,92
Осто­рож­ность — лег­ко­мыс­лие (F)	Кон­троль­ная группа	5,37	471	0,578
	А-груп­па	5,10
	В-груп­па	4,88	604,5	0,191
Сте­пень при­ня­тия мораль­ных норм (G) *	Кон­троль­ная группа	5,5	588,5	0,016*
	А-груп­па	4,66
	В-груп­па	5,41	535,5	0,725
Робость (застен­чи­вость) — сме­лость (аван­тю­ризм) (H)	Кон­троль­ная группа	5,23	237	0,010**
	А-груп­па	5,90
	В-груп­па	5,21	506	0,955
Реа­лизм —сен­зи­тив­ность (I)	Кон­троль­ная группа	5,9	586	0,020*
	А-груп­па	4,79
	В-груп­па	6,15	468,5	0,570
Нев­ра­сте­ния, фак­тор Гам­ле­та (J)	Кон­троль­ная группа	5,33	341	0,148
	А-груп­па	5,90
	В-груп­па	5,71	441	0,345
Само­уве­рен­ность — склон­ность к чув­ству вины (O)	Кон­троль­ная группа	6,43	483	0,455
	А-груп­па	5,93
	В-груп­па	6,09	573,5	0,383
Сте­пень груп­по­вой зави­си­мо­сти (Q2)	Кон­троль­ная группа	5,40	484	0,449
	А-груп­па	5,24
	В-груп­па	4,41	681,5	0,019*
Сте­пень само­кон­тро­ля (Q3)	Кон­троль­ная группа	5,83	636	0,002**
	А-груп­па	4,55
	В-груп­па	5,38	597,5	0,230
Сте­пень внут­рен­не­го напря­же­ния (Q4)	Кон­троль­ная группа	5,30	245,5	0,003**
	А-груп­па	6,52
	В-груп­па	5,62	440	0,033

При­ме­ча­ние: «*» — p<0,05; «**» — p<0,01; «***» — p<0,001.

Соглас­но срав­ни­тель­но­му ана­ли­зу пока­за­те­лей пред­став­лен­ной мето­ди­ки выяв­ле­ны зна­чи­мые раз­ли­чия меж­ду респон­ден­та­ми иссле­ду­е­мых групп по шка­лам: Сте­пень эмо­ци­о­наль­ной устой­чи­во­сти, При­ня­тие мораль­ных норм, Робость—смелость, Реализм—сензитивность, Сте­пень груп­по­вой зави­си­мо­сти, Уро­вень само­кон­тро­ля и сте­пень внут­рен­не­го напря­же­ния. При этом лишь по одно­му пока­за­те­лю (сте­пень эмо­ци­о­наль­ной устой­чи­во­сти) респон­ден­ты про­блем­ных групп (А-груп­па и В-груп­па) про­де­мон­стри­ро­ва­ли зна­чи­мые раз­ли­чия в срав­не­нии с детьми из кон­троль­ной группы. 

Дан­ный факт сви­де­тель­ству­ет о том, что всем под­рост­кам, обла­да­ю­щим и высо­ким уров­нем кибе­ра­грес­сии, и выра­жен­ной кибер­вик­тим­но­стью, свой­ствен сни­жен­ный уро­вень эмо­ци­о­наль­но­го кон­тро­ля в срав­не­нии с их сверст­ни­ка­ми из нор­ма­тив­ной группы.

Сле­до­ва­тель­но, мож­но утвер­ждать, что наи­бо­лее устой­чи­вым фак­то­ром фор­ми­ро­ва­ния кибе­ра­грес­сии и кибер­вик­тим­но­сти у под­рост­ков явля­ет­ся сни­жен­ный кон­троль эмо­ци­о­наль­но­го состо­я­ния. Как счи­та­ет M.F. Wright, под­ро­сток, не спо­соб­ный спра­вить­ся с нега­тив­ны­ми чув­ства­ми, неред­ко пыта­ет­ся выра­зить их через агрес­сию в кибер­про­стран­стве, а при полу­че­нии удо­вле­тво­ре­ния от тако­го дей­ствия начи­на­ет исполь­зо­вать этот спо­соб все чаще; тем самым кибе­ра­грес­сия фор­ми­ру­ет­ся уже как чер­та лич­но­сти [20].

Закреп­ле­ние кибер­вик­тим­но­сти, как осо­бен­но­сти лич­но­сти, так­же про­ис­хо­дит вслед­ствие сни­жен­но­го само­кон­тро­ля. Испы­ты­вая посто­ян­ное бес­по­кой­ство или непри­ня­тие окру­жа­ю­щи­ми, ребе­нок демон­стри­ру­ет сла­бость сво­е­го Я, уяз­ви­мость, неадек­ват­ность и, как резуль­тат, ста­но­вит­ся объ­ек­том насме­шек, кри­ти­ки и про­яв­ле­ний агрес­сии, кото­рые чаще все­го реа­ли­зу­ют­ся в киберсреде.

Сле­ду­ет отме­тить, что резуль­та­ты иссле­до­ва­ния так­же пока­зы­ва­ют, что под­рост­кам из А-груп­пы (детям с высо­ким уров­нем кибе­ра­грес­сии) свой­ствен­ны такие отли­чи­тель­ные лич­ност­ные чер­ты, как высо­кий уро­вень доми­ни­ро­ва­ния, низ­кая сте­пень при­ня­тия мораль­ных норм, аван­тю­ризм, сни­жен­ный уро­вень сен­зи­тив­но­сти и само­кон­тро­ля, а так­же повы­шен­ный уро­вень внут­рен­не­го эмо­ци­о­наль­но­го напряжения.

Как пока­за­ли резуль­та­ты иссле­до­ва­ния, в каче­стве досто­вер­но зна­чи­мой отли­чи­тель­ной осо­бен­но­сти под­рост­ков из В-груп­пы (дети с высо­ким уров­нем кибер­вик­тим­но­сти), мож­но назвать лишь высо­кий уро­вень груп­по­вой зави­си­мо­сти. Сле­до­ва­тель­но, дети, склон­ные к кибер­вик­тим­но­сти, в боль­шей сте­пе­ни, чем их ровес­ни­ки, ощу­ща­ют себя зави­си­мы­ми от окружающих. 

При этом нель­зя утвер­ждать, что имен­но соци­аль­ная зави­си­мость явля­ет­ся при­чи­ной кибер­вик­тим­но­го пове­де­ния. Мож­но лишь кон­ста­ти­ро­вать, что для этой груп­пы под­рост­ков харак­тер­на дан­ная лич­ност­ная осо­бен­ность. Таким обра­зом, у детей, под­вер­жен­ных кибер­бул­лин­гу, эффек­тив­ность дея­тель­но­сти, настро­е­ние и пове­де­ние во мно­гом зави­сят от оцен­ки окру­жа­ю­щих, их мне­ния и кри­ти­че­ских замечаний.

Несмот­ря на отсут­ствие досто­вер­ных раз­ли­чий по дру­гим шка­лам мето­ди­ки, мож­но ска­зать об общей тен­ден­ции в опре­де­ле­нии лич­ност­ных черт, свой­ствен­ных детям с высо­ким уров­нем кибервиктимности. 

Так, в срав­не­нии со сверст­ни­ка­ми кон­троль­ной груп­пы, им в боль­шей сте­пе­ни при­су­щи сле­ду­ю­щие каче­ства лич­но­сти: более высо­кий уро­вень осто­рож­но­сти (шка­ла F), впе­чат­ли­тель­ность и эмо­ци­о­наль­ная чув­стви­тель­ность (шка­ла I), склон­ность к чув­ству вины (шка­ла O).

В то же вре­мя резуль­та­ты иссле­до­ва­ния не пока­за­ли ожи­да­е­мых досто­вер­ных раз­ли­чий по фак­то­ру воз­бу­ди­мо­сти (шка­ла D) в груп­пе под­рост­ков с высо­ким уров­нем кибе­ра­грес­сии, что в неко­то­ром смыс­ле про­ти­во­ре­чит доми­ни­ру­ю­ще­му обос­но­ва­нию при­чин агрес­сив­но­го пове­де­ния ребен­ка [3; 11]. Объ­яс­няя дан­ный факт, мож­но пред­по­ло­жить, что пре­дик­ты кибе­ра­грес­сии и агрес­сии, про­яв­ля­ю­щей­ся в реаль­ной жиз­ни под­рост­ка, различны. 

Так, дети, не отли­ча­ю­щи­е­ся в соци­у­ме вызы­ва­ю­щи­ми поступ­ка­ми, не склон­ные к кон­фликт­но­сти и враж­деб­но­сти по отно­ше­нию к окру­жа­ю­щим, часто в онлайн-про­стран­стве демон­стри­ру­ют совер­шен­но дру­гие, про­ти­во­по­лож­ные каче­ства. Подоб­ны­ми дей­стви­я­ми они про­бу­ют себя в дру­гой роли, пыта­ясь испы­тать новые чув­ства или про­сто раз­влечь­ся. Этот вывод под­твер­жда­ет­ся иссле­до­ва­ни­я­ми K.C. Runions по клас­си­фи­ка­ции кибе­ра­грес­сии [19].

Так­же заслу­жи­ва­ю­щим осо­бо­го вни­ма­ния пред­став­ля­ет­ся и тот факт, что в про­цес­се срав­ни­тель­но­го ана­ли­за иссле­ду­е­мых групп не уста­нов­ле­но зна­чи­мых раз­ли­чий в пока­за­те­лях само­оцен­ки (шка­ла O). Дан­ный резуль­тат, по-види­мо­му, мож­но объ­яс­нить воз­раст­ны­ми осо­бен­но­стя­ми респондентов. 

Под­рост­кам в целом свой­ствен­на неста­биль­ность в оцен­ке себя, сво­их поступ­ков и воз­мож­но­стей. Они зача­стую испы­ты­ва­ют про­ти­во­ре­чи­вые чув­ства, ощу­щая себя, с одной сто­ро­ны, взрос­лы­ми, спо­соб­ны­ми стро­ить соб­ствен­ные пла­ны, с дру­гой сто­ро­ны, в слу­чае неуспе­ха, ста­ра­ют­ся снять с себя ответ­ствен­ность и обви­нить в сво­их про­сче­тах других.

В свя­зи с тем, что по резуль­та­там иссле­до­ва­ния, был выяв­лен пока­за­тель (сте­пень эмо­ци­о­наль­ной устой­чи­во­сти), явля­ю­щий­ся зна­чи­мым и для под­рост­ков, обла­да­ю­щих высо­кой кибе­ра­грес­сив­но­стью, и для их сверст­ни­ков, харак­те­ри­зу­ю­щих­ся выра­жен­ной кибер­вик­тим­но­стью, в после­ду­ю­щем он стал основ­ной мише­нью все­сто­рон­не­го изучения.

Полу­чен­ные дан­ные по пока­за­те­лям основ­ных харак­те­ри­стик эмо­ци­о­наль­ной устой­чи­во­сти, а имен­но, резуль­та­ты уров­ня субъ­ек­тив­но­го кон­тро­ля и воле­вой само­ре­гу­ля­ции, пред­став­ле­ны в табл. 2 и табл. 3 соответственно.

Таблица 2. Результаты тест-опросника «Уровень субъективного контроля»
(В.Ф. Бажин, Е.А. Голынкина, А.М. Эткинд)

Пока­за­те­ли опросника	Груп­па	Сред­нее	U-кри­те­рий (зна­че­ние)	Асимп­то­ти­че­ская значимость
Общая шка­ла интер­наль­но­сти	Кон­троль­ная группа	6,0	658,5	0,001***
	А-груп­па	4,10
	В-груп­па	4,32	743,5	0,001***
Шка­ла интер­наль­но­сти в обла­сти достижений	Кон­троль­ная группа	4,73	484	0,449
	А-груп­па	4,34
	В-груп­па	3,97	611,5	0,160
Шка­ла интер­наль­но­сти в обла­сти неудач	Кон­троль­ная группа	4,43	470	0,589
	А-груп­па	4,24
	В-груп­па	3,68	658,5	0,041*
Шка­ла интер­наль­но­сти в семей­ных отношениях	Кон­троль­ная группа	3,97	474,5	0,541
	А-груп­па	3,72
	В-груп­па	3,76	554,5	0,539
Шка­ла интер­наль­но­сти в про­из­вод­ствен­ных отно­ше­ни­ях	Кон­троль­ная группа	3,93	482	0,468
	А-груп­па	3,62
	В-груп­па	3,79	535	0,731
Шка­ла интер­наль­но­сти в меж­лич­ност­ных отно­ше­ни­ях **	Кон­троль­ная группа	4,9	603,5	0,009**
	А-груп­па	3,72
	В-груп­па	3,58	721,5	0,004**
Шка­ла интер­ниль­но­сти в отно­ше­нии здо­ро­вья и болезни	Кон­троль­ная группа	3,27	407,5	0,672
	А-груп­па	3,38
	В-груп­па	3,56	447	0,389

При­ме­ча­ние: «*» — p<0,05; «**» — p<0,01; «***» — p<0,001.

Таблица 3. Результаты методики «Исследование волевой саморегуляции»
А.В. Зверькова и Е.В. Эйдмана

Пока­за­те­ли методики	Груп­па	Сред­нее	U-кри­те­рий (зна­че­ние)	Асимп­то­ти­че­ская значимость
Общий уро­вень само­ре­гу­ля­ции	Кон­троль­ная группа	10.13	563,5	0,049*
	А-груп­па	8,72
	В-груп­па	9,18	634,5	0,091
Настой­чи­вость	Кон­троль­ная группа	4,73	484	0,449
	А-груп­па	4,34
	В-груп­па	3,97	611,5	0,160
Само­об­ла­да­ние	Кон­троль­ная группа	5,60	635,5	0,002**
	А-груп­па	4,24
	В-груп­па	3,68	855	0,000***

При­ме­ча­ние: «*» — p<0,05; «**» — p<0,01; «***» — p<0,001.

На осно­ва­нии срав­ни­тель­но­го ана­ли­за пока­за­те­лей, полу­чен­ных с помо­щью теста «Уро­вень субъ­ек­тив­но­го кон­тро­ля», мож­но утвер­ждать, что для под­рост­ков обе­их про­блем­ных групп харак­тер­но зна­чи­тель­ное сни­же­ние пока­за­те­лей шка­лы общей интернальности. 

Сле­до­ва­тель­но, и для детей, обла­да­ю­щих высо­кой кибе­ра­грес­сив­но­стью, и для их ровес­ни­ков с выра­жен­ной кибер­вик­тим­но­стью при­сущ экс­тер­наль­ный локус кон­тро­ля. Это озна­ча­ет, что для под­рост­ков дан­ных про­блем­ных групп харак­тер­но ощу­ще­ние соб­ствен­ной незна­чи­мо­сти, невоз­мож­но­сти кон­тро­ли­ро­вать свою жизнь и ее состав­ля­ю­щие. Они чув­ству­ют себя зави­си­мы­ми от ситу­а­ции и окру­жа­ю­щих, пере­кла­ды­ва­ют ответ­ствен­ность на дру­гих и не спо­соб­ны задей­ство­вать соб­ствен­ные ресур­сы для реше­ния проблем.

Так­же респон­ден­там из А-груп­пы и В-груп­пы свой­ствен­на низ­кая интер­наль­ность в меж­лич­ност­ных отно­ше­ни­ях. Дан­ный факт сви­де­тель­ству­ет о том, что под­рост­ки из этих групп в срав­не­нии со сво­и­ми сверст­ни­ка­ми из Кон­троль­ной груп­пы испы­ты­ва­ют неудо­вле­тво­рен­ность в сфе­ре соци­аль­ных кон­так­тов. При этом ответ­ствен­ность за уста­нов­ле­ние соци­аль­ных кон­так­тов и вза­и­мо­дей­ствие с окру­жа­ю­щи­ми они пере­но­сят на других. 

Под­рост­ки обе­их групп счи­та­ют, что ини­ци­а­ти­ва и харак­тер меж­лич­ност­ных отно­ше­ний не зави­сят от них самих, а нега­тив­ные эмо­ции, кото­рые они испы­ты­ва­ют вслед­ствие неудо­вле­тво­рен­но­сти соци­аль­ных потреб­но­стей, явля­ют­ся резуль­та­том предубеж­де­ния и нега­тив­но­го отно­ше­ния к ним окружающих.

При этом сле­ду­ет отме­тить, что, соглас­но резуль­та­там иссле­до­ва­ния, име­ют­ся раз­ли­чия в пока­за­те­лях интер­наль­но­сти. Так, для под­рост­ков с высо­ким уров­нем кибер­вик­тим­но­сти, в отли­чие от их сверст­ни­ков Кон­троль­ной груп­пы, харак­тер­на более низ­кая интер­наль­ность в обла­сти неудач. 

Сле­до­ва­тель­но, респон­ден­ты В-груп­пы в боль­шей сте­пе­ни склон­ны счи­тать себя неуспеш­ны­ми, зави­си­мы­ми от обсто­я­тельств и ситу­а­тив­ных фак­то­ров. Они не уве­ре­ны в себе, испы­ты­ва­ют страх перед труд­но­стя­ми на пути к дости­же­нию цели, изна­чаль­но пола­гая, что не смо­гут спра­вить­ся с ними в силу соб­ствен­ных низ­ких ресур­сов и способностей.

Соглас­но резуль­та­там, полу­чен­ным с помо­щью мето­ди­ки «Иссле­до­ва­ние воле­вой само­ре­гу­ля­ции», выяв­ле­ны зна­чи­мые раз­ли­чия у респон­ден­тов А груп­пы по пока­за­те­лям: общий уро­вень само­ре­гу­ля­ции и само­об­ла­да­ние. В то же вре­мя для под­рост­ков В-груп­пы в срав­не­нии с их ровес­ни­ка­ми из Кон­троль­ной груп­пы зна­чи­мым ока­зал­ся толь­ко резуль­тат по шка­ле самообладание.

Сле­до­ва­тель­но, для под­рост­ков с высо­ким уров­нем кибе­ра­грес­сии харак­тер­ны эмо­ци­о­наль­ная неустой­чи­вость и импуль­сив­ность, кото­рые могут вызы­вать чув­ство неудо­вле­тво­рен­но­сти, раз­дра­же­ния и внут­рен­не­го напря­же­ния. Стрем­ле­ние устра­нить его удо­вле­тво­ря­ет­ся жест­кой кри­ти­кой и гру­бы­ми выпа­да­ми в отно­ше­нии дру­гих лиц, наи­бо­лее доступ­ным и менее кон­тро­ли­ру­е­мым соци­у­мом спо­со­бом — посред­ством кибербуллинга.

Низ­кий уро­вень само­об­ла­да­ния у кибер­вик­тим­ных под­рост­ков харак­те­ри­зу­ет их как не уме­ю­щих кон­тро­ли­ро­вать и скры­вать свои чув­ства, повы­шен­но вос­при­им­чи­вых к небла­го­при­ят­ным фак­то­рам и испы­ты­ва­ю­щих посто­ян­ное ощу­ще­ние внут­рен­не­го напря­же­ния. Тем не менее, в силу более сфор­ми­ро­ван­ной общей само­ре­гу­ля­ции они не стре­мят­ся осла­бить состо­я­ние фруст­ра­ции посред­ством агрес­сии, а, напро­тив, пыта­ют­ся огра­ни­чить сфе­ру соци­аль­ных кон­так­тов, избе­жать слож­ных ситуаций. 

Таким обра­зом, они тор­мо­зят фор­ми­ро­ва­ние более адап­тив­ных спо­со­бов реа­ги­ро­ва­ния на стресс. Веро­ят­но, имен­но это обсто­я­тель­ство впо­след­ствии при­во­дит к тому, что под­рост­ки этой груп­пы ста­но­вят­ся объ­ек­та­ми кибербуллинга.

Выводы

1. По резуль­та­там эмпи­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния выяв­ле­но, что под­рост­ки с высо­ким уров­нем кибе­ра­грес­сии и кибер­вик­тим­но­сти в отли­чие от сво­их сверст­ни­ков, не име­ю­щих дан­ных склон­но­стей, обла­да­ют сле­ду­ю­щи­ми общи­ми лич­ност­ны­ми харак­те­ри­сти­ка­ми: низ­кий уро­вень эмо­ци­о­наль­ной устой­чи­во­сти и само­об­ла­да­ния, экс­тер­наль­ный локус кон­тро­ля, сни­жен­ная интер­наль­ность в меж­лич­ност­ных отношениях.
2. Наи­бо­лее харак­тер­ны­ми чер­та­ми под­рост­ков, отли­ча­ю­щих­ся высо­ким уров­нем кибе­ра­грес­сии, явля­ют­ся стрем­ле­ние к доми­ни­ро­ва­нию, пре­не­бре­же­ние мораль­ны­ми нор­ма­ми, аван­тю­ризм, сни­жен­ный уро­вень общей само­ре­гу­ля­ции, само­кон­тро­ля и сен­зи­тив­но­сти, а так­же высо­кая сте­пень внут­рен­не­го эмо­ци­о­наль­но­го напряжения.
3. Соглас­но резуль­та­там иссле­до­ва­ния, под­рост­кам с высо­кой сте­пе­нью кибер­вик­тим­но­сти, под­вер­жен­ным бул­лин­гу в кибер­про­стран­стве, при­су­щи высо­кий уро­вень груп­по­вой зави­си­мо­сти и низ­кая интер­наль­ность в обла­сти неудач. Одно­вре­мен­но мож­но гово­рить о наблю­да­е­мой тен­ден­ции у респон­ден­тов дан­ной груп­пы к обще­му сни­же­нию само­оцен­ки и повы­шен­ной тре­вож­но­сти, одна­ко досто­вер­ных раз­ли­чий по этим пока­за­те­лям не установлено.
4. Срав­ни­тель­ный ана­лиз иссле­ду­е­мых групп поз­во­лил выявить лич­ност­ные фак­то­ры, спо­соб­ству­ю­щие повы­ше­нию уров­ня сопро­тив­ля­е­мо­сти кибер­бул­лин­гу в под­рост­ко­вой сре­де. Так, пока­за­те­ли неко­то­рых лич­ност­ных черт под­рост­ков из нор­ма­тив­ной груп­пы зна­чи­мо отли­ча­ют­ся от пока­за­те­лей, свой­ствен­ных детям с высо­ким уров­нем кибе­ра­грес­сии и кибер­вик­тим­но­сти. К ним отно­сят­ся эмо­ци­о­наль­ная устой­чи­вость, само­об­ла­да­ние и интер­наль­ность в меж­лич­ност­ных отношениях.

Заключение

В совре­мен­ном мире гра­ни­ца меж­ду реаль­ным и вир­ту­аль­ным миром сти­ра­ет­ся, про­цес­сы ком­му­ни­ка­ции транс­фор­ми­ру­ют­ся и ста­но­вят­ся все более тех­но­ло­гич­ны­ми. Соци­а­ли­за­ция под­рост­ков в этих усло­ви­ях пере­но­сит­ся в кибер­про­стран­ство, где свое­об­раз­но отра­жа­ют­ся все суще­ству­ю­щие в реаль­но­сти фор­мы и спо­со­бы пове­де­ния и вза­и­мо­дей­ствия под­рост­ков, в том чис­ле такие деструк­тив­ные пове­ден­че­ские реак­ции, как кибербуллинг. 

Несмот­ря на обшир­ный круг науч­ных работ в этой сфе­ре вопрос об эффек­тив­ных мето­дах пре­ду­пре­жде­ния дан­но­го явле­ния в под­рост­ко­вой сре­де оста­ет­ся откры­тым. Совре­мен­ные иссле­до­ва­ния пока­зы­ва­ют, что основ­ной дис­кус­си­он­ной темой явля­ет­ся выде­ле­ние пси­хо­ло­ги­че­ских фак­то­ров рис­ка, при­во­дя­щих под­рост­ка к кибер­бул­лин­гу в каче­стве как агрес­со­ра, так и жертвы.

Резуль­та­ты эмпи­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния поз­во­ли­ли уста­но­вить зна­чи­мые раз­ли­чия в лич­ност­ных осо­бен­но­стях детей под­рост­ко­во­го воз­рас­та, обла­да­ю­щих высо­кой сте­пе­нью кибе­ра­грес­сив­но­сти, а так­же тех, кото­рым свой­ствен­на более выра­жен­ная кибер­вик­тим­ность в срав­не­нии с нор­ма­тив­ной группой. 

Сле­ду­ет отме­тить, что респон­ден­ты, кото­рым при­су­щи про­ти­во­по­лож­ные роли в ситу­а­ции кибер­бул­лин­га (агрес­сор и жерт­ва), обла­да­ют таки­ми схо­жи­ми чер­та­ми, как низ­кий уро­вень эмо­ци­о­наль­ной устой­чи­во­сти и само­об­ла­да­ния, экс­тер­наль­ный локус кон­тро­ля, а так­же сни­жен­ная интер­наль­ность в меж­лич­ност­ных отношениях. 

Кро­ме того, выяв­ле­ны такие харак­тер­ные лич­ност­ные осо­бен­но­сти под­рост­ков с высо­ким уров­нем кибе­ра­грес­сии, как стрем­ле­ние к доми­ни­ро­ва­нию, пре­не­бре­же­ние мораль­ны­ми нор­ма­ми, аван­тю­ризм, сни­жен­ный уро­вень общей само­ре­гу­ля­ции, само­кон­тро­ля и сен­зи­тив­но­сти, а так­же высо­кая сте­пень внут­рен­не­го эмо­ци­о­наль­но­го напряжения. 

К спе­ци­фи­че­ским харак­те­ри­сти­кам под­рост­ков, име­ю­щих высо­кую сте­пень кибер­вик­ти­ми­за­ции, отне­се­ны такие инди­ви­ду­аль­ные каче­ства лич­но­сти, как высо­кий уро­вень груп­по­вой зави­си­мо­сти и низ­кая интер­наль­ность в обла­сти неудач.

В то же вре­мя важ­но отме­тить, что зна­чи­тель­ное чис­ло схо­жих черт лич­но­сти, харак­тер­ных для под­рост­ков с выра­жен­ны­ми чер­та­ми и кибе­ра­грес­сии, и кибер­вик­тим­но­сти, сви­де­тель­ству­ет о том, что дан­ные осо­бен­но­сти, во-пер­вых, явля­ют­ся фак­то­ра­ми рис­ка для фор­ми­ро­ва­ния готов­но­сти к уча­стию в про­цес­се кибер­бул­лин­га вне зави­си­мо­сти от роли. Во-вто­рых, эти сов­па­да­ю­щие харак­те­ри­сти­ки долж­ны быть изу­че­ны по отдель­ным пара­мет­рам, кото­рые их инте­гра­тив­но определяют.

Резуль­та­ты иссле­до­ва­ния могут быть исполь­зо­ва­ны при раз­ра­бот­ке про­грамм пси­хо­про­фи­лак­ти­ки кибер­бул­лин­га в под­рост­ко­вой среде.

Литература

1. Анти­пи­на С.С., Мик­ля­е­ва А.В. Вза­и­мо­связь склон­но­сти к кибе­ра­грес­сии, агрес­сив­но­сти и эмпа­тии в под­рост­ко­вом воз­расте [Элек­трон­ный ресурс] // Рос­сий­ский пси­хо­ло­ги­че­ский жур­нал. 2021. Том 18. № 2. C. 94–108. doi:10.21702/rpj.2021.2.6
2. Бови­на И.Б., Дво­рян­чи­ков Н.В. Пове­де­ние онлайн и офлайн: к вопро­су о воз­мож­но­сти про­гно­за [Элек­трон­ный ресурс] // Куль­тур­но-исто­ри­че­ская пси­хо­ло­гия. 2020. Том 16. № 4. C.98– doi:10.17759/chp.2020160410
3. Боча­вер А.А. Школь­ный опыт бул­лин­га и акту­аль­ное бла­го­по­лу­чие у сту­ден­тов [Элек­трон­ный ресурс] // Пси­хо­ло­ги­че­ская нау­ка и обра­зо­ва­ние. 2021. Том 26. № 2. С. 17– doi:10.17759/pse.2021260202
4. Вла­со­ва Н.В., Бусла­е­ва Е.Л. Пси­хо­ло­ги­че­ские осо­бен­но­сти лиц, склон­ных к кибер­вик­тим­но­му пове­де­нию [Элек­трон­ный ресурс] // Пси­хо­ло­гия и пра­во. 2022. Том 12. № 2. С.194—206. doi:10.17759/psylaw.2022120214
5. Кирю­хи­на Д.В. Кибер­бул­линг и инди­ви­ду­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ские харак­те­ри­сти­ки его участ­ни­ков [Элек­трон­ный ресурс] // Циф­ро­вая гума­ни­та­ри­сти­ка и тех­но­ло­гии в обра­зо­ва­нии (DHTE 2020): Сбор­ник мате­ри­а­лов Все­рос­сий­ской науч­но-прак­ти­че­ской кон­фе­рен­ции с меж­ду­на­род­ным уча­сти­ем. 19–21 нояб­ря 2020 г. / Под ред. М.Г. Соро­ко­вой, Е.Г. Дозор­це­вой, А.Ю. Шема­но­ва. М.: ФГБОУ ВО МГППУ, 2020. С. 306–310.
6. Кирю­хи­на Д.В. Обще­ние под­рост­ков в сети Интер­нет: гра­ни­цы нор­ма­тив­но­сти [Элек­трон­ный ресурс] // Совре­мен­ная зару­беж­ная пси­хо­ло­гия. 2021. Том 10. № 3. C. 40–47. doi:10.17759/jmfp.2021100304
7. Липо­вая О.А., Штен­ская А.Е. Пси­хо­ло­ги­че­ские осо­бен­но­сти про­яв­ле­ния агрес­сии у под­рост­ков // Вест­ник Таган­рог­ско­го инсти­ту­та име­ни А.П. Чехо­ва. 2018. № 2. С. 55–58.
8. Нуц­ко­ва Е.В., Дозор­це­ва Е.Г. Кли­ни­ко-пси­хо­ло­ги­че­ские осо­бен­но­сти несо­вер­шен­но­лет­них, потер­пев­ших от кибер­гру­мин­га [Элек­трон­ный ресурс] // Пси­хо­ло­гия и пра­во. 2022. Том 12. № 3. С. 66–76. doi:10.17759/psylaw.2022120306
9. Путин­це­ва Н.В. Кон­си­ли­ум / Совет про­фи­лак­ти­ки в фор­ма­те вос­ста­но­ви­тель­ной про­грам­мы «Круг сооб­ще­ства» в Цен­трах содей­ствия семей­но­му вос­пи­та­нию // Вест­ник вос­ста­но­ви­тель­ной юсти­ции. 2023. № 17. С. 73–75.
10. Сафу­а­нов Ф.С., Доку­ча­е­ва Н.В. Осо­бен­но­сти лич­но­сти жертв про­ти­во­прав­ных пося­га­тельств в Интер­не­те [Элек­трон­ный ресурс] // Пси­хо­ло­гия и пра­во. 2015. Том 5. № 4. С. 80–93. doi:10.17759/psylaw.2015050407
11. Сол­да­то­ва Г.У., Илю­хи­на С.Н. Ауто­де­струк­тив­ное пове­де­ние под­рост­ков и моло­де­жи в Интер­не­те: ана­лиз кей­сов // Циф­ро­вое обще­ство как куль­тур­но-исто­ри­че­ский кон­текст раз­ви­тия чело­ве­ка: Сбор­ник науч­ных ста­тей и мате­ри­а­лов меж­ду­на­род­ной кон­фе­рен­ции «Циф­ро­вое обще­ство как куль­тур­но-исто­ри­че­ский кон­текст раз­ви­тия чело­ве­ка: от циф­ро­вой куль­ту­ры к кибер­куль­ту­ре», 12–14 фев­ра­ля 2020 г., Колом­на. Колом­на, 2020. С. 371–376.
12. Чух­лан­цев Ю.С., Чир­ки­на Р.В., Куп­ри­я­но­ва Е.А. Соци­аль­ный ост­ра­кизм и склон­ность к деви­ант­но­му пове­де­нию под­рост­ков [Элек­трон­ный ресурс] // Вест­ник прак­ти­че­ской пси­хо­ло­гии обра­зо­ва­ния. 2021. Том 18. № 4. С. 22–29. doi:10.17759/bppe.2021180402
13. Beran T., Li Q. The Relationship between Cyberbullying and School Bullying // Journal of Student Wellbeing. 2007. Vol. 1(2). P. 16– doi:10.21913/JSW.v1i2.172
14. Graf D., Yanagida T., Runions K., Spiel C. Why did you do that? Differential types of aggression in offline and in cyberbullying // Computers in Human Behavior. Vol. 128. P.107–128. doi:10.1016/j.chb.2021.107107
15. Herrera López M., Romera Félix E.M., Ortega Ruiz R., Gómez Ortiz O. Influence of social motivation, self-perception of social efficacy and normative adjustment in the peer setting // Psicothema. 2015. Vol. 28(1). P. 32–39 doi:10.7334/psicothema2015.135
16. Keipi T., Oksanen A., Hawdon J., Nasi M., Rasanen P. Harm-advocating online content and subjective well-being: A cross-national study of new risks faced by youth // Journal of Risk Research. Vol. 20(5). P. 634–649. doi:10.1080/13669877.2015.1100660
17. Martínez-Monteagudo M.C., Delgado B., García-Fernández J.M., Rubio E. Cyberbullying, Aggressiveness, and Emotional Intelligence in Adolescence // International Journal of Environmental Research and Public Health. 2019. Vol. 16(24). P. 50–79. doi:10.3390/ijerph16245079
18. Patchin J.W, Hinduja S. Cyberbullying Prevention and Response, Expert Perspectives. New York: Routledge, 2012. 204 p.
19. Runions K.C. Reactive aggression and peer victimization from pre‐kindergarten to first grade: Accounting for hyperactivity and teacher—child conflict // British Journal of Educational Psychology. 2014. Vol. 84(4). P. 537–555. doi:10.1111/bjep.12037
20. Wright M.F. The role of technologies, behaviors, gender, and gender stereotype traits in adolescents’ cyber aggression // Journal of Interpersonal Violence. 2020. Vol. 35(7-8). P. 1719–1738. doi:10.1177/0886260517696858

Об авторах

• Ната­лия Вик­то­ров­на Вла­со­ва — кан­ди­дат пси­хо­ло­ги­че­ских наук, доцент, доцент кафед­ры юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии и пра­ва, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный пси­хо­ло­го-педа­го­ги­че­ский уни­вер­си­тет (ФГБОУ ВО МГППУ), Москва, Россия.
• Еле­на Лео­ни­дов­на Бусла­е­ва — кан­ди­дат пси­хо­ло­ги­че­ских наук, доцент, доцент кафед­ры пси­хо­ло­гии и педа­го­ги­че­ской антро­по­ло­гии, Инсти­тут гума­ни­тар­ных и при­клад­ных наук, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный линг­ви­сти­че­ский уни­вер­си­тет (ФГБОУ ВО МГЛУ), доцент, кафед­ра юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии и пра­ва, факуль­тет юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный пси­хо­ло­го-педа­го­ги­че­ский уни­вер­си­тет (ФГБОУ ВО МГППУ), Москва, Россия.

Смот­ри­те также:

• Боча­вер А.А., Хло­мов К.Д. Кибер­бул­линг: трав­ля в про­стран­стве совре­мен­ных технологий
• Вол­ко­ва Е.Н., Вол­ко­ва И.В., Голу­бов­ская А.С. Обзор зару­беж­ных иссле­до­ва­ний по про­бле­ме кибер­бул­лин­га сре­ди под­рост­ков и молодежи
• Дозор­це­ва Е.Г., Кирю­хи­на Д.В. Кибер­бул­линг и склон­ность к деви­ант­но­му пове­де­нию у подростков
• Кирю­хи­на Д. В. Кибер­бул­линг сре­ди моло­дых поль­зо­ва­те­лей соци­аль­ных сетей