Власова Н.В., Буслаева Е.Л. Психологические особенности лиц, склонных к кибервиктимному поведению

Введение

Неста­биль­ная соци­аль­но-эко­но­ми­че­ская и сани­тар­но-эпи­де­мио­ло­ги­че­ская ситу­а­ция в мире, вызван­ные этим огра­ни­че­ния в обще­ствен­ной сфе­ре и есте­ствен­ное в этих обсто­я­тель­ствах рез­кое сокра­ще­ние вза­и­мо­дей­ствий меж­лич­ност­но­го харак­те­ра, без­услов­но, ока­зы­ва­ют нега­тив­ное вли­я­ние на воз­мож­но­сти про­фи­лак­ти­ки киберпреступности. 

В свя­зи с этим в насто­я­щее вре­мя осо­бен­но акту­аль­ным ста­но­вит­ся изу­че­ние усло­вий и фак­то­ров, спо­соб­ству­ю­щих защи­те лич­но­сти от кибе­ру­гроз раз­лич­но­го харак­те­ра. Соглас­но дан­ным пресс-служ­бы МВД Рос­сии, за послед­ние два года при­мер­но в 1,5 раза вырос­ло коли­че­ство пре­ступ­ле­ний с исполь­зо­ва­ни­ем IT-технологий. 

При этом наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ны­ми сре­ди них ста­но­вят­ся все более изощ­рен­ные попыт­ки кибер­мо­шен­ни­че­ства, часто сопро­вож­да­е­мые созда­ни­ем кри­ми­наль­ных сооб­ществ и вовле­че­ни­ем в них несо­вер­шен­но­лет­них [4].

Резуль­та­ты совре­мен­ных иссле­до­ва­ний в обла­сти кибер­пре­ступ­но­сти поз­во­ли­ли выде­лить четы­ре основ­ные фор­мы кибермошенничества.

Фишинг — исполь­зо­ва­ние раз­лич­ных инстру­мен­тов и схем в сети Интер­нет для полу­че­ния досту­па к кон­фи­ден­ци­аль­ной инфор­ма­ции поль­зо­ва­те­лей, напри­мер, к дан­ным их логи­нов и паро­лей бан­ков­ских карт. Чаще все­го в этом слу­чае пре­ступ­ни­ки исполь­зу­ют схо­жие по интер­фей­су фик­тив­ные сай­ты попу­ляр­ных компаний.

Вишинг — реа­ли­зу­ет­ся посред­ством теле­фон­ной свя­зи и разыг­ры­ва­ни­ем опре­де­лен­ных соци­аль­ных ролей (работ­ни­ка бан­ка, сотруд­ни­ка соци­аль­ных служб и т. д.) с целью полу­че­ния от або­нен­та кон­фи­ден­ци­аль­ной инфор­ма­ции пла­теж­ных карт или осу­ществ­ле­ния им доб­ро­воль­ных денеж­ных пере­во­дов на рек­ви­зи­ты мошенников.

Пись­ма «выиг­ры­ши» — исполь­зо­ва­ние спе­ци­аль­ных уве­дом­ле­ний, рас­сы­ла­е­мых по элек­трон­ной почте, в кото­рых адре­са­ты инфор­ми­ру­ют­ся о полу­че­нии ими при­за или круп­но­го денеж­но­го выиг­ры­ша. При этом для их полу­че­ния або­нен­ту необ­хо­ди­мо совер­шить опре­де­лен­ные финан­со­вые опе­ра­ции, напри­мер, открыть счет в бан­ке и поло­жить на него зара­нее ого­во­рен­ную сум­му, после чего сооб­щить отпра­ви­те­лю пись­ма рек­ви­зи­ты дан­но­го сче­та со всей кон­фи­ден­ци­аль­ной информацией.

«Роман­ти­че­ское» мошен­ни­че­ство — реа­ли­зу­ет­ся через сай­ты зна­комств, зача­стую спе­ци­аль­но созда­ва­е­мые для поис­ка лиц, стре­мя­щих­ся най­ти потен­ци­аль­но­го парт­не­ра. Целя­ми этих дей­ствий явля­ют­ся мани­пу­ля­ция и вымо­га­тель­ство у таких людей мате­ри­аль­ных средств в виде подар­ков, денеж­ных сумм или досту­па к их бан­ков­ским счетам.

По мне­нию боль­шин­ства как зару­беж­ных, так и оте­че­ствен­ных иссле­до­ва­те­лей в обла­сти изу­че­ния при­ро­ды кибер­пре­ступ­но­сти, рас­про­стра­нен­ность всех при­ве­ден­ных выше форм кибер­мо­ше­ни­че­ства и невы­со­кая сте­пень их рас­кры­ва­е­мо­сти обу­слов­ле­ны, преж­де все­го, незна­чи­тель­ным чис­лом обра­ще­ний жертв в пра­во­охра­ни­тель­ные органы. 

Так, потер­пев­шие доволь­но часто обви­ня­ют себя в сло­жив­шей­ся ситу­а­ции, счи­тая, что были излишне довер­чи­вы. В то же вре­мя они испы­ты­ва­ют страх перед воз­мож­ным обще­ствен­ным осуж­де­ни­ем, счи­тая, что сво­и­ми дей­стви­я­ми про­де­мон­стри­ро­ва­ли соб­ствен­ную неосто­рож­ность, про­сто­ду­шие, наив­ность и, таким обра­зом, под­верг­лись вли­я­нию мани­пу­ля­то­ра. И, нако­нец, постра­дав­шие не верят в эффек­тив­ность рас­сле­до­ва­ния совер­шен­но­го в их отно­ше­нии пре­ступ­ле­ния [11].

Сле­до­ва­тель­но, мож­но гово­рить о том, что жерт­вы кибер­мо­ше­ни­че­ства обла­да­ют опре­де­лен­ны­ми спе­ци­фи­че­ски­ми для вик­тим­ной лич­но­сти каче­ства­ми. В то же вре­мя невоз­мож­но «…рас­смат­ри­вать вик­тим­ность лич­но­сти и ее ситу­а­ци­он­ное пове­де­ние в изо­ля­ции от кате­го­рии лич­ност­но­го отно­ше­ния чело­ве­ка к само­му себе и дру­гим людям, так как в ситу­а­ции совер­ше­ния пре­ступ­ле­ния жерт­ва — уже «обла­да­тель» опре­де­лен­ных вик­тим­ных пред­рас­по­ло­же­ний» [7, с. 37].

Как отме­ча­ет А.В. Муд­рик: «Вик­тим­ность опре­де­ля­ет­ся сово­куп­но­стью эмо­ци­о­наль­но-лич­ност­ных осо­бен­но­стей, спо­соб­ству­ю­щих дез­адап­тив­но­му сти­лю реа­ги­ро­ва­ния субъ­ек­та, при­во­дя­ще­му к ущер­бу для его физи­че­ско­го или эмо­ци­о­наль­но-пси­хи­че­ско­го здо­ро­вья» [8, с. 78].

Наи­бо­лее подроб­ную клас­си­фи­ка­цию пси­хо­ло­ги­че­ских осо­бен­но­стей вик­тим­ной лич­но­сти пред­ла­га­ет Д.В. Рив­ман. Так, он выде­ля­ет актив­ный тип пове­де­ния жерт­вы, когда вред при­чи­ня­ет­ся при ее же уча­стии и даже содей­ствии. Этим людям при­сущ высо­кий уро­вень вер­баль­ной агрес­сии, вспыль­чи­вость, раз­дра­жи­тель­ность, импуль­сив­ность, склон­ность к рис­ку и необ­ду­ман­ным поступкам. 

К пас­сив­но­му типу автор отно­сит потер­пев­ших, не спо­соб­ных ока­зы­вать сопро­тив­ле­ние пре­ступ­ни­ку, как в силу опре­де­лен­ных лич­ност­ных осо­бен­но­стей (высо­кий уро­вень тре­вож­но­сти, робость, застен­чи­вость, зани­жен­ная само­оцен­ка), так и по при­чине ситу­а­тив­но обу­слов­лен­но­го небла­го­по­луч­но­го физи­че­ско­го или пси­хи­че­ско­го состояния. 

Так­же Д.В. Рив­ман выде­ля­ет некри­тич­ный тип вик­тим­но­го пове­де­ния. К нему он отно­сит лиц, склон­ных к излиш­ней довер­чи­во­сти, неосмот­ри­тель­но­сти, не спо­соб­ных адек­ват­но оце­ни­вать жиз­нен­ные ситу­а­ции, либо в силу невы­со­ко­го уров­ня интел­лек­ту­аль­ных спо­соб­но­стей, либо в свя­зи с воз­раст­ны­ми, физио­ло­ги­че­ски­ми или пси­хо­ло­ги­че­ски­ми осо­бен­но­стя­ми [9].

К таким же выво­дам о свой­ствах лич­но­сти, свя­зан­ных с вик­тим­но­стью, при­хо­дит кол­лек­тив авто­ров: Т.Е. Яцен­ко, Н.И. Оли­фи­ро­вич, Н.К. Плав­ник, И.В. Шмат­ко­ва, О.В. Бела­нов­ская, Л.А. Русец­кая. К выра­жен­но­сти изу­ча­е­мо­го фено­ме­на они отно­сят: «…неэф­фек­тив­ное сопро­тив­ле­ние нару­ше­нию гра­ниц сво­е­го пси­хо­ло­ги­че­ско­го про­стран­ства и укло­не­ние от пози­ции субъ­ек­та жиз­не­де­я­тель­но­сти, обу­слов­ли­ва­ю­щие их пси­хо­ло­ги­че­скую вик­ти­ми­за­цию или ревик­ти­ми­за­цию в меж­лич­ност­ном вза­и­мо­дей­ствии» [12, с. 132].

Ана­лиз иссле­до­ва­ний, посвя­щен­ных кибер­вик­тим­но­му пове­де­нию, поз­во­ля­ет заме­тить, что их тео­ре­ти­че­скую осно­ву, так же как и при иссле­до­ва­нии пове­де­ния жертв, не свя­зан­но­го с IT-тех­но­ло­ги­я­ми, состав­ля­ют как тео­рия повсе­днев­ной дея­тель­но­сти, так и общая тео­рия пре­ступ­но­го пове­де­ния. Это, в свою оче­редь, предо­став­ля­ет воз­мож­ность выде­лить те же инди­ви­ду­аль­ные осо­бен­но­сти лич­но­сти для пони­ма­ния ее пред­рас­по­ло­жен­но­сти к онлайн-виктимизации.

Так, напри­мер, T.J. Holt, A.M. Bossler при­хо­дят к выво­ду о том, что наи­бо­лее важ­ным пре­дик­то­ром кибер­вик­ти­ми­за­ции явля­ет­ся низ­кий уро­вень само­кон­тро­ля. При этом авто­ры акцен­ти­ру­ют вни­ма­ние на том, что дан­ный пси­хо­ло­ги­че­ский фено­мен при­сущ лишь тем жерт­вам, кото­рые напря­мую кон­так­ти­ро­ва­ли с мошен­ни­ка­ми посред­ством раз­лич­ных тех­ни­че­ских средств (ком­пью­те­ров, теле­фо­нов и т. д.) [15].

Резуль­та­ты про­ве­ден­ных N. Gilboa иссле­до­ва­ний в отно­ше­нии лиц, ком­пью­те­ры кото­рых были под­верг­ну­ты взло­му мошен­ни­ка­ми с целью полу­че­ния кон­фи­ден­ци­аль­ной инфор­ма­ции, под­твер­жда­ют его выво­ды о том, что чаще все­го кибе­р­ата­кам под­вер­га­лись люди, име­ю­щие низ­кий уро­вень соци­аль­но­го интеллекта. 

Жерт­вам кибер­пре­ступ­ле­ний, по мне­нию авто­ра, свой­ствен­ны недо­ста­точ­ная сте­пень пони­ма­ния истин­ных моти­вов пове­де­ния дру­гих людей, неспо­соб­ность кри­ти­че­ски оце­ни­вать посту­па­ю­щую от них инфор­ма­цию, наив­ность и довер­чи­вость [14].

К подоб­ным выво­дам при­хо­дят C.J. Schreck, R.A.Wright, J.M. Miller, кото­рые ука­зы­ва­ют, что люди, обла­да­ю­щие низ­ким уров­нем эмо­ци­о­наль­ной вос­при­им­чи­во­сти, с боль­шей веро­ят­но­стью могут под­верг­нуть­ся кибер­пре­сле­до­ва­ни­ям. Они, во-пер­вых, зна­чи­тель­но реже исполь­зу­ют спе­ци­аль­ные про­грам­мы для защи­ты сво­их тех­ни­че­ских устройств. Во-вто­рых, такие люди чаще, чем дру­гие, про­яв­ля­ют неосмот­ри­тель­ность при соблю­де­нии мер предо­сто­рож­но­сти, необ­хо­ди­мых для защи­ты себя и сво­ей соб­ствен­но­сти при непо­сред­ствен­ном кон­так­те с онлайн-пре­ступ­ни­ком [17].

Эти дан­ные под­твер­жда­ют­ся и заклю­че­ни­я­ми, к кото­рым при­хо­дят в сво­их рабо­тах Е.А. Анто­нян и Е.Н. Кле­щи­на. Иссле­до­ва­те­ли уста­но­ви­ли, что готов­ность стать жерт­вой кибер­пре­ступ­ле­ния опре­де­ля­ет­ся чрез­мер­ным вре­мя­пре­про­вож­де­ни­ем в Сети, а так­же незна­ни­ем эле­мен­тар­ных пра­вил без­опас­но­сти либо пре­не­бре­же­ни­ем ими, даже если они были заве­до­мо извест­ны пострадавшему.

Про­ве­дя ана­лиз осо­бен­но­стей лич­но­сти жертв про­ти­во­прав­ных пося­га­тельств в Интер­не­те, Ф.С. Сафу­а­нов и Н.В. Доку­ча­е­ва выде­ли­ли опре­де­лен­ный «симп­то­мо­ком­плекс инди­ви­ду­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ских осо­бен­но­стей, вклю­ча­ю­щий бес­по­кой­ство, неуве­рен­ность в себе, под­вер­жен­ность настро­е­нию, неусид­чи­вость, неустой­чи­вость настро­е­ния, гнев­ли­вость, опре­де­лен­ные спо­со­бы совла­да­ния и пси­хо­ло­ги­че­ские защи­ты в пси­хо­трав­ми­ру­ю­щих ситу­а­ци­ях: поиск эмо­ци­о­наль­ной соци­аль­ной под­держ­ки, фоку­си­ров­ка на эмо­ци­ях, само­огра­ни­че­ние и про­ек­ция» [10, с. 89].

А.О. Жаку­п­жа­нов отно­сит к сово­куп­но­сти лич­ност­ных качеств, фор­ми­ру­ю­щих вик­тим­ное пове­де­ние в обла­сти кибер­про­стран­ства, сле­ду­ю­щие чер­ты: довер­чи­вость, бес­печ­ность, низ­кий уро­вень зна­ний в сфе­ре инфор­ма­ци­он­ной без­опас­но­сти, стрем­ле­ние к лег­ко­му и высо­ко­му зара­бот­ку, к кото­ро­му або­нен­ты Все­мир­ной сети часто побуж­да­ют­ся [5].

Инте­рес­ны­ми явля­ют­ся так­же выво­ды, сде­лан­ные Л.Э. Куз­не­цо­вой. Соглас­но резуль­та­там ее иссле­до­ва­ния осо­бен­но­стей вик­тим­но­го пове­де­ния у совре­мен­ной моло­де­жи, автор утвер­жда­ет, что моло­дым людям, склон­ным к дан­но­му виду деви­а­ции, в том чис­ле и под­вер­гав­шим­ся кибер­бул­лин­гу, свой­ствен­ны сле­ду­ю­щие харак­те­ри­сти­ки: «пони­жен­ное при­ня­тие себя, неспо­соб­ность отка­зы­вать дру­гим людям и сни­жен­ный уро­вень эмо­ци­о­наль­но­го ком­фор­та» [6].

В то же вре­мя B.W. Reyns, B.S. Fisher, A.M. Bossler, T.J. Holt в сво­ем послед­нем сов­мест­ном иссле­до­ва­нии, про­ве­ден­ном на раз­но­воз­раст­ной выбор­ке (от 18 до 62 лет), пыта­лись уста­но­вить связь меж­ду склон­но­стью к кибер­вик­тим­но­сти и осо­бен­но­стя­ми само­кон­тро­ля. Они при­шли к выво­ду об отсут­ствии кор­ре­ля­ции меж­ду дан­ны­ми пси­хо­ло­ги­че­ски­ми фено­ме­на­ми [16].

При этом в сво­ей рабо­те авто­ры исполь­зу­ют опрос­ник диа­гно­сти­ки само­кон­тро­ля Р. Грас­ми­ка. Адап­ти­ро­ван­ная вер­сия дан­ной мето­ди­ки пред­став­ле­на В.Г. Булы­ги­ной, А.М. Абдра­зя­ко­вой, И.В. Кова­лен­ко [3] и направ­ле­на на изу­че­ние «…мно­го­мер­но­го кон­струк­та, вклю­ча­ю­ще­го в себя раз­ные эле­мен­ты, обра­зу­ю­щие устой­чи­вую харак­те­ри­сти­ку — само­кон­троль, кото­рая явля­ет­ся латент­ной чер­той» [2, с. 5].

К еще более кате­го­рич­ным выво­дам, сде­лан­ным в соот­вет­ствии с резуль­та­та­ми сво­их иссле­до­ва­ний, при­хо­дят F.T. Ngo и R. Paternoster. Авто­ры обос­но­ван­но дока­зы­ва­ют, что ни инди­ви­ду­аль­ные, ни ситу­а­ци­он­ные фак­то­ры не ока­зы­ва­ют зна­чи­мо­го вли­я­ния на веро­ят­ность стать жерт­вой мошен­ни­че­ства в кибер­про­стран­стве [13].

Таким обра­зом, несмот­ря на доволь­но обшир­ный опыт про­ве­ден­ных в этой сфе­ре иссле­до­ва­ний, про­бле­ма выде­ле­ния лич­ност­ных осо­бен­но­стей людей, склон­ных к кибер­вик­тим­но­му пове­де­нию, в насто­я­щее вре­мя име­ет отли­ча­ю­щи­е­ся друг от дру­га под­хо­ды, раз­нят­ся и резуль­та­ты исполь­зу­е­мой в этих иссле­до­ва­ни­ях диагностики.

Так­же важ­но отме­тить, что совре­мен­ные иссле­до­ва­ния в обла­сти кибер­пре­ступ­ле­ний не были диф­фе­рен­ци­ро­ва­ны с уче­том отдель­ных их видов. Осо­бен­но­сти кибер­вик­тим­но­го пове­де­ния либо изу­ча­лись как под­вер­жен­ность в целом любым пре­ступ­ле­ни­ям, совер­ша­е­мым посред­ством тех­ни­че­ских средств и реа­ли­зу­е­мым через кибер­про­стран­ство, либо огра­ни­чи­ва­лись ана­ли­зом вик­тим­но­сти толь­ко в сфе­ре кибербуллинга.

Все выше­ска­зан­ное и опре­де­ли­ло цель наше­го иссле­до­ва­ния — выявить пси­хо­ло­ги­че­ские осо­бен­но­сти лиц, под­вер­жен­ных кибермошенничеству.

Материалы и методы исследования

В иссле­до­ва­нии при­ня­ли уча­стие совер­шен­но­лет­ние поль­зо­ва­те­ли соци­аль­ной сети «ВКон­так­те», кото­рые согла­си­лись прой­ти спе­ци­аль­ный опрос о том, под­вер­га­лись ли они целе­на­прав­лен­но­му воз­дей­ствию со сто­ро­ны кибер­мо­шен­ни­ков. Сред­ний воз­раст опра­ши­ва­е­мых соста­вил 31,5 (+/-8,5) лет.

По резуль­та­там про­ве­ден­но­го опро­са были сфор­ми­ро­ва­ны две груп­пы респон­ден­тов — про­блем­ная и кон­троль­ная. Про­блем­ную груп­пу соста­ви­ли 38 чело­век (18 муж­чин и 20 жен­щин), кото­рые не менее двух раз за послед­ние 3 года ста­но­ви­лись жерт­ва­ми кибер­мо­шен­ни­че­ства. В кон­троль­ную груп­пу вошли 40 респон­ден­тов (20 муж­чин и 20 жен­щин), кон­так­ти­ро­вав­ших с мошен­ни­ка­ми в кибер­про­стран­стве, но сумев­ших про­ти­во­сто­ять мани­пу­ля­ци­ям и не стать жерт­ва­ми пре­ступ­ных действий.

С целью выяв­ле­ния пси­хо­ло­ги­че­ских осо­бен­но­стей лиц, про­явив­ших кибер­вик­тим­ное пове­де­ние, был про­ве­ден срав­ни­тель­ный ана­лиз резуль­та­тов иссле­ду­е­мых групп, полу­чен­ных с исполь­зо­ва­ни­ем сле­ду­ю­щих мето­дик: опрос­ник «Мно­го­фак­тор­ное иссле­до­ва­ние лич­но­сти (16 PF)» Р. Б. Кэт­тел­ла, тест «Уро­вень субъ­ек­тив­но­го кон­тро­ля» (авто­ры В.Ф. Бажин, Е.А. Голын­ки­на, А.М. Эткинд) и «Шка­ла реак­тив­ной и лич­ност­ной тре­вож­но­сти» Ч. Спил­бер­ге­ра (в адап­та­ции Ю.Л. Ханина). 

Для обра­бот­ки полу­чен­ных резуль­та­тов при­ме­нял­ся ста­ти­сти­че­ский кри­те­рий про­вер­ки гипо­тез в паке­те SPSS Statistics-26: непа­ра­мет­ри­че­ский кри­те­рий Манна—Уитни для неза­ви­си­мых выборок.

Результаты и их обсуждение

Резуль­та­ты, полу­чен­ные с исполь­зо­ва­ни­ем мето­ди­ки «Мно­го­фак­тор­ное иссле­до­ва­ние лич­но­сти (16 PF)» Р.Б. Кэт­тел­ла, пред­став­ле­ны в табл. 1.

Соглас­но дан­ным срав­ни­тель­но­го ана­ли­за мож­но кон­ста­ти­ро­вать, что наи­бо­лее зна­чи­мые раз­ли­чия в иссле­ду­е­мых груп­пах были полу­че­ны по пока­за­те­лям эмо­ци­о­наль­ных харак­те­ри­стик лич­но­сти, таких как: эмо­ци­о­наль­ная ста­биль­ность, само­кон­троль, напря­жен­ность и тревожность. 

Так, у респон­ден­тов, под­вер­гав­ших­ся кибер­мо­шен­ни­че­ским дей­стви­ям, были выяв­ле­ны сни­жен­ный уро­вень кон­тро­ля эмо­ци­о­наль­ных реак­ций и эмо­ци­о­наль­ной ста­биль­но­сти. В то же вре­мя в дан­ной груп­пе обсле­ду­е­мых резуль­та­ты по пока­за­те­лям внут­рен­не­го эмо­ци­о­наль­но­го напря­же­ния и тре­вож­но­сти ока­за­лись зна­чи­мо выше, чем в кон­троль­ной группе.

Подоб­ные эмпи­ри­че­ские дан­ные сви­де­тель­ству­ют о том, что жерт­вам кибер­мо­шен­ни­че­ства свой­ствен­ны соче­та­ние доволь­но низ­ко­го поро­га фруст­ра­ции и тако­го же уров­ня само­кон­тро­ля, что может быть рас­це­не­но как высо­кая под­вер­жен­ность небла­го­при­ят­ным внеш­ним и внут­рен­ним эмо­ци­о­наль­ным фак­то­рам, ока­зы­ва­ю­щим нега­тив­ное вли­я­ние на оцен­ку ситу­а­ции и при­ня­тие решений. 

При этом, в срав­не­нии с пред­ста­ви­те­ля­ми кон­троль­ной груп­пы, в усло­ви­ях воз­ник­но­ве­ния каких-либо жиз­нен­ных про­блем и затруд­не­ний они чаще испы­ты­ва­ют тре­во­гу и бес­по­кой­ство, что не поз­во­ля­ет им осу­ществ­лять эффек­тив­ные дей­ствия по раз­ре­ше­нию воз­ник­ших проблем.

Зна­чи­мые раз­ли­чия в иссле­ду­е­мых груп­пах были полу­че­ны так­же по пока­за­те­лям ком­му­ни­ка­тив­ных свойств лич­но­сти. В про­блем­ной груп­пе были обна­ру­же­ны более низ­кие резуль­та­ты по шка­лам дипло­ма­тич­но­сти, общи­тель­но­сти и подо­зри­тель­но­сти при их срав­не­нии с дан­ны­ми пред­ста­ви­те­лей кон­троль­ной группы. 

При этом в соче­та­нии с выяв­лен­ны­ми более высо­ки­ми пока­за­те­ля­ми по шка­ле бес­печ­но­сти в груп­пе респон­ден­тов, став­ших жерт­ва­ми кибер­мо­шен­ни­че­ства, полу­чен­ные дан­ные сви­де­тель­ству­ют о том, что для лиц, склон­ным к кибер­вик­тим­но­му пове­де­нию, харак­те­рен сни­жен­ный уро­вень раз­ви­тия ком­му­ни­ка­тив­ных способностей. 

Сле­до­ва­тель­но, пред­ста­ви­те­лям про­блем­ной груп­пы свой­ствен­ны излиш­няя довер­чи­вость, наив­ность, неспо­соб­ность адек­ват­но оце­ни­вать истин­ные моти­вы поступ­ков и цели окружающих. 

Дан­ные лич­ност­ные осо­бен­но­сти не могут быть про­дук­тив­ны­ми при попыт­ках постро­ить рав­но­прав­ный диа­лог с собе­сед­ни­ком, что предо­став­ля­ет кибер­мо­шен­ни­кам воз­мож­ность для мани­пу­ля­ций сво­и­ми жерт­ва­ми и совер­ше­ния в их отно­ше­нии пре­ступ­ных действий.

В то же вре­мя важ­но отме­тить, что зна­чи­мых раз­ли­чий в пока­за­те­лях ком­по­нен­тов позна­ва­тель­ной сфе­ры меж­ду иссле­ду­е­мы­ми груп­па­ми выяв­ле­но не было. Это сви­де­тель­ству­ет о том, что уро­вень интел­лек­та не ока­зы­ва­ет суще­ствен­но­го вли­я­ния на воз­мож­ность чело­ве­ка под­вер­гать­ся воз­дей­ствию кибер­мо­шен­ни­че­ских манипуляций.

Таблица 1. Результаты методики многофакторного исследования личности (16 PF) Р.Б. Кэттелла (N = 78)

Пока­за­те­ли методики	Груп­па	Сред­ний ранг	Асимп­то­ти­че­ская значимость
Общи­тель­ность (A)**	Кон­троль­ная группа	46,18	0,007
	Про­блем­ная группа	32,47
Интел­лект (B)	Кон­троль­ная группа	42,21	0,267
	Про­блем­ная группа	36,64
Эмо­ци­о­наль­ная стабильность ©***	Кон­троль­ная группа	52,25	0,000
	Про­блем­ная группа	26,08
Доми­нант­ность (E)	Кон­троль­ная группа	38,69	0,736
	Про­блем­ная группа	40,36
Бес­печ­ность (F)**	Кон­троль­ная группа	31,12	0,001
	Про­блем­ная группа	48,32
Мораль­ная нор­ма­тив­ность (G)	Кон­троль­ная группа	43,04	0,149
	Про­блем­ная группа	35,78
Сме­лость в соци­аль­ных кон­так­тах (H)	Кон­троль­ная группа	42,61	0,204
	Про­блем­ная группа	36,22
Эмо­ци­о­наль­ная чув­стви­тель­ность (I)	Кон­троль­ная группа	36,90	0,284
	Про­блем­ная группа	42,24
Подо­зри­тель­ность (L)**	Кон­троль­ная группа	32,50	0,004
	Про­блем­ная группа	46,87
Меч­та­тель­ность (M)	Кон­троль­ная группа	35,79	0,132
	Про­блем­ная группа	43,41
Дипло­ма­тич­ность (N)**	Кон­троль­ная группа	48,62	0,001
	Про­блем­ная группа	29,89
Тре­вож­ность (O)**	Кон­троль­ная группа	30,68	0,001
	Про­блем­ная группа	48,79
Ради­ка­лизм (Q1)	Кон­троль­ная группа	40,44	0,703
	Про­блем­ная группа	38,51
Само­сто­я­тель­ность (Q2)	Кон­троль­ная группа	40,66	0,631
	Про­блем­ная группа	38,28
Само­кон­троль (Q3)**	Кон­троль­ная группа	49,06	0,001
	Про­блем­ная группа	29,43
Напря­жен­ность (Q4)***	Кон­троль­ная группа	28,95	0,000
	Про­блем­ная группа	50,61

При­ме­ча­ние: «*» — p<0,05; «**» — p<0,01; «***» — p<0,001.

Для выяв­ле­ния осо­бен­но­стей само­кон­тро­ля в раз­лич­ных сфе­рах жиз­не­де­я­тель­но­сти у респон­ден­тов срав­ни­ва­е­мых групп исполь­зо­вал­ся тест-опрос­ник «Уро­вень субъ­ек­тив­но­го кон­тро­ля» (авто­ры: В.Ф. Бажин, Е.А. Голын­ки­на, А.М. Эткинд). Полу­чен­ные резуль­та­ты пред­став­ле­ны в табл. 2.

Таблица 2. Результаты тест-опросника «Уровень субъективного контроля»
(В.Ф. Бажин, Е.А. Голынкина, А.М. Эткинд) (N = 78)

Пока­за­те­ли опросника	Груп­па	Сред­ний ранг	Асимп­то­ти­че­ская зна­чи­мость
Общая шка­ла интернальности**	Кон­троль­ная группа	46,19	0,007
	Про­блем­ная группа	32,46
Шка­ла интер­наль­но­сти в обла­сти достижений	Кон­троль­ная группа	40,92	0,561
	Про­блем­ная группа	38,00
Шка­ла интер­наль­но­сти в области неудач	Кон­троль­ная группа	41,86	0,336
	Про­блем­ная группа	37,01
Шка­ла интер­наль­но­сти в семей­ных отношениях	Кон­троль­ная группа	41,34	0,453
	Про­блем­ная группа	37,57
Шка­ла интер­наль­но­сти в про­из­вод­ствен­ных отношениях	Кон­троль­ная группа	31,12	0,745
	Про­блем­ная группа	38.66
Шка­ла интер­наль­но­сти в меж­лич­ност­ных отношениях**	Кон­троль­ная группа	46.84	0,003
	Про­блем­ная группа	31,78
Шка­ла интер­наль­но­сти в отно­ше­нии здо­ро­вья и болезни	Кон­троль­ная группа	38,40	0,656
	Про­блем­ная группа	40,66

При­ме­ча­ние: «*» — p<0,05; «**» — p<0,01; «***» — p<0,001.

Срав­ни­тель­ный ана­лиз полу­чен­ных резуль­та­тов поз­во­лил выявить зна­чи­мые раз­ли­чия в пока­за­те­лях по шка­ле общей интер­наль­но­сти, что сви­де­тель­ству­ет о сни­жен­ном уровне само­кон­тро­ля пове­де­ния, свой­ствен­ном жерт­вам кибер­мо­шен­ни­че­ства. В срав­не­нии с респон­ден­та­ми кон­троль­ной груп­пы они чаще при­ни­ма­ют реше­ния и совер­ша­ют дей­ствия под вли­я­ни­ем внеш­них фак­то­ров и условий. 

Сле­до­ва­тель­но, для кибер­вик­тим­ной лич­но­сти харак­тер­ны тен­ден­ция к сни­же­нию лич­ной ответ­ствен­но­сти, него­тов­ность про­яв­лять актив­ность и настой­чи­вость при выбо­ре цели и мето­дов ее достижения.

Так­же ста­ти­сти­че­ски зна­чи­мые раз­ли­чия в срав­ни­ва­е­мых груп­пах были полу­че­ны по пока­за­те­лям шка­лы интер­наль­но­сти в меж­лич­ност­ных отно­ше­ни­ях. Дан­ные резуль­та­ты ука­зы­ва­ют на тот факт, что потер­пев­шим от кибер­мо­шен­ни­че­ства свой­ствен­но внут­рен­нее ощу­ще­ние дефи­ци­та воз­мож­но­стей кон­тро­ли­ро­вать свои соци­аль­ные контакты. 

Они чаще дру­гих идут на уступ­ки и отда­ют ини­ци­а­ти­ву окру­жа­ю­щим в фор­ми­ро­ва­нии соци­аль­ных отно­ше­ний, про­яв­ля­ют довер­чи­вость и под­чи­ня­е­мость, а воз­ни­ка­ю­щие меж­лич­ност­ные кон­флик­ты объ­яс­ня­ют неудач­но сло­жив­ши­ми­ся обсто­я­тель­ства­ми или осо­бен­но­стя­ми пове­де­ния дру­гих людей.

Для про­вер­ки сфор­му­ли­ро­ван­ной выше гипо­те­зы в части выде­ле­ния тре­вож­но­сти как пси­хо­ло­ги­че­ской осо­бен­но­сти, харак­тер­ной для лиц с кибер­вик­тим­ным пове­де­ни­ем, была исполь­зо­ва­на мето­ди­ка «Шка­ла реак­тив­ной и лич­ност­ной тре­вож­но­сти» Ч. Спил­бер­ге­ра (в адап­та­ции Ю.Л. Ханина). 

Резуль­та­ты срав­ни­тель­но­го ана­ли­за не выяви­ли зна­чи­мых раз­ли­чий в пока­за­те­лях шкал, как реак­тив­ной тре­вож­но­сти (U=713.5), так и лич­ност­ной тре­вож­но­сти (U=656). Таким обра­зом, соглас­но полу­чен­ным дан­ным, нель­зя одно­знач­но утвер­ждать, что людям с выра­жен­ной склон­но­стью к тре­вож­ным реак­ци­ям в стрес­со­вых ситу­а­ци­ях или высо­кой готов­но­стью к ним при любой внеш­ней угро­зе свой­ствен­но кибер­вик­тим­ное пове­де­ние. Этот несколь­ко неожи­дан­ный резуль­тат иссле­до­ва­ния может быть вос­при­нят как про­ти­во­ре­ча­щий полу­чен­ным дан­ным срав­ни­тель­но­го ана­ли­за по шка­ле «Тре­вож­ность» мето­ди­ки «16 PF» Р.Б. Кэттелла. 

В то же вре­мя, при каче­ствен­ном срав­не­нии пока­за­те­лей по дан­ным мето­ди­кам, мож­но заме­тить, что они опре­де­ля­ют раз­ные харак­те­ри­сти­ки такой лич­ност­ной осо­бен­но­сти, как тревожность. 

Так, соглас­но опи­са­тель­ным харак­те­ри­сти­кам, изло­жен­ным в мето­ди­ке Р.Б. Кэт­тел­ла, пока­за­тель шка­лы «Тре­вож­ность» опре­де­ля­ет­ся как субъ­ек­тив­ная оцен­ка соб­ствен­ных сил и ресур­сов для пре­одо­ле­ния фруст­ри­ру­ю­щей ситу­а­ции, что, види­мо, боль­ше свя­за­но с само­оцен­кой и внут­рен­ней уве­рен­но­стью в себе и сво­их силах. 

Иссле­дуя же этот пока­за­тель по мето­ди­ке Ч. Спил­бер­га, мож­но трак­то­вать опи­са­ние ана­ли­зи­ру­е­мо­го фено­ме­на или как непо­сред­ствен­ную реак­цию на стресс (реак­тив­ная тре­вож­ность), или как кон­сти­ту­ци­о­наль­ную чер­ту лич­но­сти (лич­ност­ная тревожность). 

При этом реак­тив­ная тре­вож­ность про­яв­ля­ет­ся в повы­ше­нии внут­рен­не­го напря­же­ния, бес­по­кой­стве и пси­хо­мо­тор­ном воз­буж­де­нии, а лич­ност­ная тре­вож­ность кор­ре­ли­ру­ет с нали­чи­ем внут­ри­лич­ност­но­го кон­флик­та, склон­но­стью к нев­ро­ти­за­ции и пси­хо­со­ма­ти­че­ским заболеваниям.

Выводы

1. На осно­ва­нии резуль­та­тов про­ве­ден­но­го эмпи­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния пси­хо­ло­ги­че­ски­ми осо­бен­но­стя­ми лиц, про­яв­ля­ю­щих вик­тим­ность от кибер­мо­шен­ни­че­ства, явля­ют­ся ком­по­нен­ты эмо­ци­о­наль­ной и ком­му­ни­ка­тив­ной сфер лич­но­сти. Эмо­ци­о­наль­ны­ми харак­те­ри­сти­ка­ми кибер­вик­тим­ной лич­но­сти высту­па­ют: сни­жен­ный уро­вень само­кон­тро­ля, повы­шен­ный уро­вень эмо­ци­о­наль­ной лабиль­но­сти, низ­кий порог фруст­ра­ции, неуве­рен­ность в себе. Осо­бен­но­стя­ми ком­му­ни­ка­тив­ной сфе­ры таких лиц явля­ют­ся: довер­чи­вость и наив­ность, про­яв­ля­е­мые в фор­ми­ро­ва­нии меж­лич­ност­ных отно­ше­ний, неуме­ние гиб­ко и дипло­ма­тич­но выстра­и­вать соци­аль­ное вза­и­мо­дей­ствие, ори­ен­ти­ро­вать­ся в истин­ных моти­вах поступ­ков собеседника.

2. Наи­бо­лее харак­тер­ны­ми чер­та­ми субъ­ек­тив­но­го кон­тро­ля лиц, спо­соб­ных постра­дать от мошен­ни­че­ства в кибер­про­стран­стве, явля­ют­ся при­о­ри­тет эмо­ци­о­наль­ной оцен­ки ситу­а­ций, глу­бо­кое вли­я­ние на нее со сто­ро­ны дру­гих людей, а так­же стрем­ле­ние в боль­шей сте­пе­ни пола­гать­ся на внеш­ние мне­ния и реше­ния. При этом любая ситу­а­ция, вызы­ва­ю­щая реак­цию фруст­ра­ции, рас­це­ни­ва­ет­ся ими как непре­одо­ли­мая. Она суще­ствен­но сни­жа­ет их веру в себя, в соб­ствен­ные воз­мож­но­сти ее пре­одо­ле­ния, затруд­ня­ет про­цесс адап­та­ции, фор­ми­ро­ва­ние новых соци­аль­ных навы­ков и пат­тер­нов совла­да­ю­ще­го поведения.

3. Полу­чен­ные в ходе иссле­до­ва­ния про­ти­во­ре­чи­вые резуль­та­ты при выяв­ле­нии тре­вож­но­сти как харак­те­ри­сти­ки, опре­де­ля­ю­щей кибер­вик­тим­ное пове­де­ние, могут быть объ­яс­не­ны с пози­ции каче­ствен­но­го ана­ли­за пока­за­те­лей исполь­зо­ван­ных мето­дик. Для опре­де­ле­ния свя­зи кибер­вик­ти­ми­за­ции и осо­бен­но­стей про­яв­ле­ния тре­вож­но­сти необ­хо­ди­мо про­ве­сти более глу­бо­кое исследование.

4. Соглас­но полу­чен­ным резуль­та­там к пси­хо­ло­ги­че­ским осо­бен­но­стям лич­но­сти, кото­рые помо­га­ют чело­ве­ку про­ти­во­сто­ять кибер­мо­шен­ни­че­ству, мож­но отне­сти: высо­кий уро­вень само­кон­тро­ля эмо­ци­о­наль­ных реак­ций и пове­де­ния в субъ­ек­тив­но зна­чи­мых ситу­а­ци­ях, а так­же раз­ви­тые ком­му­ни­ка­тив­ные способности.

Заключение

Кибер­мо­шен­ни­че­ство явля­ет­ся одним из наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ных спо­со­бов реа­ли­за­ции пре­ступ­ных дея­ний в интер­нет-про­стран­стве. Мето­ды, кото­рые в насто­я­щее вре­мя исполь­зу­ют­ся для пре­ду­пре­жде­ния дан­но­го вида кри­ми­наль­но­го пове­де­ния, постро­е­ны в основ­ном на инфор­ми­ро­ва­нии людей о раз­лич­ных мани­пу­ля­ци­он­ных спо­со­бах и при­е­мах, при­ме­ня­е­мых мошенниками. 

Тем не менее, как сви­де­тель­ству­ют дан­ные мони­то­рин­га кри­ми­наль­ной ситу­а­ции МВД РФ, уве­дом­ле­ние або­нен­тов Интер­не­та о воз­мож­ных махи­на­ци­ях в Сети не дает жела­е­мо­го результата.

Чело­век, склон­ный к кибер­вик­тим­но­му пове­де­нию, в ситу­а­ции стрес­са, даже обла­дая зна­ни­я­ми о мошен­ни­че­ских схе­мах и воз­мож­ных мани­пу­ля­ци­ях в его отно­ше­нии, лег­ко под­да­ет­ся вли­я­нию пре­ступ­ни­ков, пере­да­вая кон­фи­ден­ци­аль­ную инфор­ма­цию, поз­во­ля­ю­щую им полу­чать доступ к денеж­ным сред­ствам жертвы.

Резуль­та­ты про­ве­ден­но­го эмпи­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния пока­зы­ва­ют, что склон­ность к кибер­вик­тим­но­му пове­де­нию обу­слов­ле­на нали­чи­ем опре­де­лен­ных пси­хо­ло­ги­че­ских осо­бен­но­стей эмо­ци­о­наль­но­го и меж­лич­ност­но­го харак­те­ра. Выяв­ле­ние и уточ­не­ние дан­ных осо­бен­но­стей поз­во­лит раз­ра­бо­тать эффек­тив­ные про­грам­мы по пре­ду­пре­жде­нию пре­ступ­но­сти в киберпространстве. 

Как сви­де­тель­ству­ют резуль­та­ты про­ве­ден­но­го иссле­до­ва­ния, фор­ми­ро­ва­ние и совер­шен­ство­ва­ние таких лич­ност­ных осо­бен­но­стей, как само­кон­троль эмо­ци­о­наль­ных реак­ций и пове­де­ния, интер­наль­ность в меж­лич­ност­ных отно­ше­ни­ях, про­ни­ца­тель­ность и дипло­ма­тич­ность, поз­во­ля­ют раз­ви­вать спо­соб­ность про­ти­во­сто­ять пре­ступ­ным дей­стви­ям мошен­ни­ков в Интернете.

В то же вре­мя пред­став­ля­ет­ся важ­ным отме­тить, что полу­чен­ные резуль­та­ты не могут быть экс­тра­по­ли­ро­ва­ны на опи­са­ние пси­хо­ло­ги­че­ских осо­бен­но­стей кибер­вик­тим­ной лич­но­сти при совер­ше­нии дру­гих пре­ступ­ных дея­ний в вир­ту­аль­ном пространстве. 

Сле­до­ва­тель­но, для выяв­ле­ния пси­хо­ло­ги­че­ских харак­те­ри­стик, отра­жа­ю­щих склон­ность к кибер­вик­тим­но­му пове­де­нию, необ­хо­ди­мо рас­ши­рить гра­ни­цы иссле­до­ва­ния, как в сто­ро­ну при­вле­че­ния боль­ше­го коли­че­ства респон­ден­тов, в том чис­ле постра­дав­ших от раз­ных видов кибер­пре­ступ­ле­ний, так и с вклю­че­ни­ем дру­гих пси­хо­ди­а­гно­сти­че­ских мето­дик, кото­рые поз­во­лят интер­пре­ти­ро­вать неко­то­рые нюан­сы полу­чен­ных результатов.

Литература

1. Анто­нян Е.А., Кле­щи­на Е.Н. Кибер­вик­тим­ность // Вест­ник Перм­ско­го инсти­ту­та ФСИН Рос­сии. 2019. № 3 (34). С. 5–10.
2. Беля­ко­ва М.Ю., Булы­ги­на В.Г., Тока­ре­ва Г.М. Cоци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ские и пато­пси­хо­ло­ги­че­ские фак­то­ры рис­ка совер­ше­ния повтор­ных обще­ствен­но опас­ных дея­ний у лиц с нега­тив­но-лич­ност­ны­ми рас­строй­ства­ми [Элек­трон­ный ресурс] // Пси­хо­ло­гия и пра­во. 2015. Том 5. № 1. С. 1–14.
3. Булы­ги­на В.Г., Абдра­зя­ко­ва А.М., Кова­лен­ко И.В. Мето­ди­ка оцен­ки само­кон­тро­ля у несо­вер­шен­но­лет­них // Судеб­ная пси­хи­ат­рия. Судеб­но-пси­хи­ат­ри­че­ская экс­пер­ти­за несо­вер­шен­но­лет­них / Под ред. акад. РАМН Т.Б. Дмит­ри­е­вой. М.: ФГУ «ГНЦ ССП Рос­здра­ва», 2008. Вып. 5. С. 14–28.
4. Вла­со­ва Н.В. Пси­хо­ло­ги­че­ская про­фи­лак­ти­ка вовле­че­ния моло­де­жи в кибер­пре­ступ­ные сооб­ще­ства // Бла­го­по­лу­чие и без­опас­ность в усло­ви­ях соци­аль­ных транс­фор­ма­ций: мате­ри­а­лы X Меж­ду­на­род­но­го сим­по­зи­у­ма (9–10 июля 2019 г.). Ека­те­рин­бург, 2019. С. 203–206.
5. Жаку­п­жа­нов А.О. Вик­ти­мо­ло­ги­че­ские фак­то­ры кибер­пре­ступ­но­сти // Алтай­ский юри­ди­че­ский вест­ник. 2019. № 3 (27). С. 75–82.
6. Куз­не­цо­ва Л.Э., Еро­шен­ко А.Н. Пси­хо­ло­ги­че­ские осо­бен­но­сти про­яв­ле­ния вик­тим­но­го пове­де­ния у совре­мен­ной моло­де­жи // Акту­аль­ные вопро­сы совре­мен­ной пси­хо­ло­гии: мате­ри­а­лы II Меж­ду­нар. науч. конф. Челя­бинск: Два ком­со­моль­ца, 2013. С. 73–75.
7. Мака­рев­ская Ю.Э., Белен­ко С.С. Пси­хо­ло­гия жерт­вы: вза­и­мо­связь тен­ден­ции к само­об­ви­не­нию кон­форм­но­сти лич­но­сти // Коче­нов­ские чте­ния — 2020. Пси­хо­ло­гия и пра­во в совре­мен­ной Рос­сии: сб. тези­сов участ­ни­ков Все­рос­сий­ской кон­фе­рен­ции по юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии с меж­ду­на­род­ным уча­сти­ем. М.: МГППУ, 2020. С. 36–38.
8. Муд­рик А.В. Вик­ти­мо­ло­гия. М.: Магистр, 2002. 524 с.
9. Рив­ман Д.В., Усти­нов В.С. Вик­ти­мо­ло­гия. СПб: Гар­да­ри­ка, 2000. 320 с.
10. Сафу­а­нов Ф.С., Доку­ча­е­ва Н.В. Осо­бен­но­сти лич­но­сти жертв про­ти­во­прав­ных пося­га­тельств в Интер­не­те [Элек­трон­ный ресурс] // Пси­хо­ло­гия и пра­во. 2015. Том 5. № 4. С. 80–93. doi:10.17759/psylaw.2015050407
11. Тро­пи­на Т.Л. Борь­ба с кибер­пре­ступ­но­стью: воз­мож­на ли раз­ра­бот­ка уни­вер­саль­но­го меха­низ­ма? // Меж­ду­на­род­ное пра­во­су­дие. 2012. № 3 (4). С. 86–95.
12. Яцен­ко Т.Е. Пси­хо­ло­ги­че­ская диа­гно­сти­ка вик­тим­но­сти как соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ско­го свой­ства лич­но­сти // Акту­аль­ные про­бле­мы совре­мен­ной нау­ки, тех­ни­ки и обра­зо­ва­ния. 2019. Том 10. № 2. С. 128–133.
13. Ngo F.T., Paternoster R. Cybercrime Victimization: An examination of Individual and Situational level factors // International Journal of Cyber Criminology. 2011. Vol. 5(1). Р. 773–793.
14. Gilboa N. Elites, Lamers, Narcs and Whores: exploring the computer underground. In L. Cherny, E. R. Weise (eds.). Wired Women: Gender and New Realities in Cyberspace. Seattle: Seal Press, 1996. P. 98–113.
15. Holt T.J., Bossler A.M. Examining the applicability of lifestyle-routineactivities theory for cybercrime victimization // Deviant Behavior. 2009. Vol. 30(1). Р. 1–25. doi:10.1080/01639620701876577
16.  Reyns B.W., Fisher B.S., Bossler A.M., Holt T.J. Opportunity and Self-Control: Do they Predict Multiple Forms of Online Victimization? // American Journal of Criminal Justice. 2018. Vol. 44(1). P. 63–82. doi:10.1007/s12103-018-9447-5
17. Schreck C.J., Wright R.A., Miller J.M. A study of individual and situational antecedents of violent victimization // Justice Quarterly. 2002.Vol. 19(1). Р. 159–180. doi:10.1080/07418820200095201

Об авторах

• Ната­лия Вик­то­ров­на Вла­со­ва — кан­ди­дат пси­хо­ло­ги­че­ских наук, доцент, доцент кафед­ры юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии и пра­ва, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный пси­хо­ло­го-педа­го­ги­че­ский уни­вер­си­тет (ФГБОУ ВО МГППУ), Москва, Россия.
• Еле­на Лео­ни­дов­на Бусла­е­ва — кан­ди­дат пси­хо­ло­ги­че­ских наук, доцент, доцент кафед­ры пси­хо­ло­гии и педа­го­ги­че­ской антро­по­ло­гии, Инсти­тут гума­ни­тар­ных и при­клад­ных наук, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный линг­ви­сти­че­ский уни­вер­си­тет (ФГБОУ ВО МГЛУ), доцент, кафед­ра юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии и пра­ва, факуль­тет юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный пси­хо­ло­го-педа­го­ги­че­ский уни­вер­си­тет (ФГБОУ ВО МГППУ).

Смот­ри­те также:

• Бон­да­рен­ко С.В. Вир­ту­аль­ные сете­вые сооб­ще­ства деви­ант­но­го поведения
• Вла­со­ва Н.В., Бусла­е­ва Е.Л. Кибер­бул­линг в под­рост­ко­вом воз­расте: агрес­сор и жертва
• Сол­да­то­ва Г.У., Ярми­на А.Н. Кибер­бул­линг: осо­бен­но­сти, роле­вая струк­ту­ра, дет­ско-роди­тель­ские отно­ше­ния и стра­те­гии совладания
• Шей­нов В.П. Кибер­бул­линг: пред­по­сыл­ки и последствия