Дозорцева Е.Г., Кирюхина Д.В. Кибербуллинг и склонность к девиантному поведению у подростков

Совре­мен­ное обще­ство по пра­ву харак­те­ри­зу­ет­ся как инфор­ма­ци­он­ное: одной из его черт явля­ет­ся при­зна­ние при­о­ри­те­та инфор­ма­ции как про­дук­та чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти, а инфор­ма­ци­он­ные тех­но­ло­гии ста­но­вят­ся неотъ­ем­ле­мой частью наше­го суще­ство­ва­ния. В то же вре­мя ком­пью­те­ри­за­ция обес­пе­чи­ва­ет доступ к инфор­ма­ции, кото­рая, одна­ко, не все­гда ока­зы­ва­ет пози­тив­ное вли­я­ние на чело­ве­ка и не все­гда быва­ет надеж­ной и достоверной. 

Про­во­дя за ком­пью­те­ром суще­ствен­ную часть сво­е­го вре­ме­ни, под­рост­ки ока­зы­ва­ют­ся под­вер­жен­ны­ми небла­го­при­ят­но­му вли­я­нию раз­но­го рода инфор­ма­ции, и сами ста­но­вят­ся источ­ни­ком подоб­ных воз­дей­ствий в раз­но­об­раз­ных коммуникациях.

Одна из акту­аль­ных про­блем, воз­ник­ших в век инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий, – про­бле­ма кибер­бул­лин­га – трав­ли чело­ве­ка через сооб­ще­ния в сети Интер­нет, содер­жа­щие нега­тив­ные оцен­ки, оскорб­ле­ния, угро­зы [8, с. 11]. Эту про­бле­му мож­но рас­смат­ри­вать в каче­стве про­дол­же­ния и моди­фи­ка­ции суще­ству­ю­щей уже в тече­ние деся­ти­ле­тий про­бле­мы бул­лин­га в реаль­ной жиз­ни. Бул­линг – одна из совре­мен­ных форм деви­ант­но­го пове­де­ния под­рост­ков [1].

С появ­ле­ни­ем интер­нет-ком­му­ни­ка­ций моло­дые люди полу­чи­ли новые воз­мож­но­сти и актив­но поль­зу­ют­ся вир­ту­аль­ным про­стран­ством для реа­ли­за­ции сво­ей агрес­сии, уни­жая и оскорб­ляя дру­гих людей [4], что может иметь тяже­лые послед­ствия для жертв: от нега­тив­ных эмо­ци­о­наль­ных реак­ций до пси­хи­че­ских рас­стройств и даже суи­ци­да, когда под­ро­сток не выдер­жи­ва­ет эмо­ци­о­наль­ных нагру­зок и не может спра­вить­ся со сло­жив­шей­ся ситу­а­ци­ей [10, 11, 14, 15]. 

В отли­чие от обыч­но­го бул­лин­га, кибер­т­рав­ля охва­ты­ва­ет огром­ную ауди­то­рию интер­нет-поль­зо­ва­те­лей. Ситу­а­ция усу­губ­ля­ет­ся тем, что инфор­ма­ция, запу­щен­ная в вир­ту­аль­ное про­стран­ство с целью дис­кре­ди­та­ции чело­ве­ка, крайне слож­но уда­ля­ет­ся. Это порож­да­ет у жерт­вы ощу­ще­ние бес­по­мощ­но­сти, безыс­ход­но­сти. Боль­шин­ство из постра­дав­ших не осме­ли­ва­ют­ся обра­тить­ся за под­держ­кой и пре­дать оглас­ке их трав­лю, так как опа­са­ют­ся быть отверг­ну­ты­ми всем обще­ством [12; 13, с. 71].

В иссле­до­ва­ни­ях, посвя­щен­ных опре­де­ле­нию форм и струк­ту­ры откло­ня­ю­ще­го­ся пове­де­ния, были выде­ле­ны кри­те­рии оцен­ки и отли­чи­тель­ные свой­ства тако­го пове­де­ния [2]. Деви­а­ции рас­смат­ри­ва­ют­ся как дей­ствия лич­но­сти (груп­пы), откло­ня­ю­щи­е­ся от соци­аль­ных норм, при­чи­ня­ю­щие реаль­ный ущерб обще­ству или самой лич­но­сти (груп­пе). Они сопро­вож­да­ют­ся соци­аль­ной дез­адап­та­ци­ей, одна­ко при­но­сят и скры­тую выго­ду носи­те­лю деви­ант­но­го пове­де­ния [3].

Кибер­бул­линг схо­ден по сво­им харак­те­ри­сти­кам с дру­ги­ми вида­ми деви­ант­но­го пове­де­ния. Ему свой­ствен­ны деструк­тив­ность, соци­аль­ное рав­но­ду­шие, игно­ри­ро­ва­ние обще­че­ло­ве­че­ских цен­но­стей, повто­ре­ние дей­ствий, кото­рые спо­соб­ству­ют фор­ми­ро­ва­нию деви­а­ций [5, 7]. 

Вме­сте с тем фено­мен кибер­бул­лин­га в свя­зи с дру­ги­ми вида­ми деви­ант­но­го пове­де­ния до сих пор не иссле­до­ван. Это обсто­я­тель­ство, а так­же необ­хо­ди­мость про­ти­во­дей­ство­вать подоб­ным тен­ден­ци­ям и пре­ду­пре­ждать их нега­тив­ные послед­ствия обу­слов­ли­ва­ют акту­аль­ность изу­че­ния про­бле­мы кибер­бул­лин­га в свя­зи со склон­но­стью к дру­гим видам деви­ант­но­го поведения.

Пред­при­ня­тое нами иссле­до­ва­ние было направ­ле­но на выяв­ле­ние свя­зи меж­ду уча­сти­ем под­рост­ков в кибер­бул­лин­ге и отно­ше­ни­ем к раз­лич­ным про­яв­ле­ни­ям кибер­бул­лин­га, с одной сто­ро­ны, и склон­но­стью под­рост­ков к раз­лич­ным видам деви­ант­но­го пове­де­ния, с дру­гой. Исхо­дя из харак­те­ри­стик кибер­бул­лин­га, мы пред­по­ло­жи­ли, что наи­бо­лее близ­ким к нему долж­на быть склон­ность под­рост­ков к агрес­сив­но­му пове­де­нию в реаль­ной жизни.

Методы и выборка

В иссле­до­ва­нии при­ня­ли уча­стие 44 уче­ни­ка 8-х клас­сов в воз­расте 13–15 лет (М = 14,0 ± 0,36),17 маль­чи­ков и 27 дево­чек. Для иссле­до­ва­ния вклю­чен­но­сти под­рост­ков в интер­нет-про­стран­ство и их отно­ше­ния к кибер­бул­лин­гу были спе­ци­аль­но раз­ра­бо­та­ны два опросника. 

Пер­вая мето­ди­ка посвя­ще­на изу­че­нию пове­де­ния школь­ни­ков в соци­аль­ных сетях и опре­де­ле­нию того, какие виды заня­тий в Интер­не­те пред­по­чи­та­ют юные поль­зо­ва­те­ли и какое коли­че­ство вре­ме­ни им уделяют. 

Вто­рой опрос­ник поз­во­лил выявить часто­ту столк­но­ве­ния школь­ни­ков с кибер­бул­лин­гом, харак­тер их уча­стия в нем (в каче­стве жертв, пре­сле­до­ва­те­лей, сов­ме­ща­ю­щих обе роли), а так­же их оцен­ку допу­сти­мо­сти тех или иных дей­ствий в сети Интер­нет, кото­рые по сво­е­му содер­жа­нию под­па­да­ют под опре­де­ле­ние кибер­бул­лин­га. Обсле­до­ва­ние про­во­ди­лось ано­ним­но, с ука­за­ни­ем под­рост­ка­ми толь­ко сво­е­го псев­до­ни­ма, пола и воз­рас­та, что повы­ша­ло уро­вень их откро­вен­но­сти и досто­вер­но­сти резуль­та­тов. Часть вопро­сов име­ли откры­тый характер. 

При обра­бот­ке дан­ных с помо­щью опи­са­тель­ной ста­ти­сти­ки учи­ты­ва­лись как общие резуль­та­ты, так и диф­фе­рен­ци­ро­ван­ные по полу.

При опре­де­ле­нии склон­но­сти под­рост­ков к деви­ант­но­му пове­де­нию за осно­ву была взя­та клас­си­фи­ка­ция, исполь­зу­е­мая в мето­ди­ке «Склон­ность к откло­ня­ю­ще­му­ся пове­де­нию» («СОП») [9, с. 362–370], с помо­щью кото­рой у под­рост­ков выяв­ля­ют­ся тен­ден­ции к нару­ше­нию норм и пра­вил в целом, к аддик­тив­но­му, само­раз­ру­ша­ю­ще­му и само­по­вре­жда­ю­ще­му, делин­квент­но­му пове­де­нию, к агрес­сии и насилию. 

Спе­ци­аль­ная шка­ла мето­ди­ки ори­ен­ти­ро­ва­на на выяв­ле­ние дефи­ци­та воле­во­го кон­тро­ля эмо­ци­о­наль­ных реак­ций, кото­рый спо­соб­ству­ет реа­ли­за­ции пере­чис­лен­ных выше вари­ан­тов пове­ден­че­ских девиаций.

Связь меж­ду дан­ны­ми об уча­стии под­рост­ков в кибер­бул­лин­ге и склон­но­стью к откло­ня­ю­ще­му­ся пове­де­нию уста­нав­ли­ва­лась при помо­щи ран­го­вой кор­ре­ля­ции Спир­ме­на [6, с. 2].

Результаты и их обсуждение

Про­ве­ден­ный опрос пока­зал, что под­рост­ки про­во­дят зна­чи­тель­ную часть сво­е­го сво­бод­но­го вре­ме­ни в сети Интер­нет, пре­иму­ще­ствен­но обща­ясь в соци­аль­ных сетях, кото­рые при­вле­ка­ют их удоб­ством тако­го обще­ния (табл. 1).

Таблица 1. Виды занятий подростков в социальных сетях

Уста­нов­ле­но, что прак­ти­че­ски все (97 %) опро­шен­ные под­рост­ки стал­ки­ва­лись с кибер­бул­лин­гом, при­чем боль­шин­ство (56 %) исполь­зо­ва­ли интер­нет-трав­лю в каче­стве отве­та на агрес­сию (табл. 2). 

Таблица 2. Участие подростков в кибербуллинге, %

Сре­ди дево­чек коли­че­ство тех, кто высту­па­ли толь­ко в роли жертв (40,7 %) зна­чи­тель­но пре­об­ла­да­ет над коли­че­ством кибер­бул­ле­ров (3,7 %). Сре­ди маль­чи­ков кибер­бул­ле­ров в про­цент­ном отно­ше­нии боль­ше, чем у дево­чек (17,6 %), но чис­ло жертв кибер­т­рав­ли у них так­же несколь­ко пре­об­ла­да­ет (23,5 %).

Как пока­за­но в таб­ли­це 3, в боль­шин­стве слу­ча­ев школь­ни­ки, нахо­див­ши­е­ся в пози­ции жерт­вы, под­вер­га­лись изде­ва­тель­ству, рас­кры­тию лич­ной инфор­ма­ции и трав­ле (дис­синг).

Таблица 3. Формы кибербуллинга, которым подверглись подростки

Резуль­та­ты, пред­став­лен­ные в таб­ли­це 4, сви­де­тель­ству­ют о том, что с одоб­ри­тель­ным отно­ше­ни­ем под­рост­ков к неко­то­рым видам кибер­бул­лин­га свя­за­на их склон­ность к аддик­тив­но­му и агрес­сив­но­му поведению.

Таблица 4. Связь оценки допустимости подростками действий в сети Интернет со склонностью к девиантному поведению

Дан­ные таб­ли­цы 5 ука­зы­ва­ют на то, что наи­боль­шее чис­ло видов кибе­ра­грес­сии под­рост­ков свя­за­но со склон­но­стью к аддик­тив­но­му пове­де­нию как иллю­зор­но-ком­пен­са­тор­но­му вари­ан­ту реше­ния соб­ствен­ных про­блем. Кро­ме того, обра­ща­ет на себя вни­ма­ние то, что мак­си­маль­но тес­но с раз­лич­ны­ми вида­ми откло­ня­ю­ще­го­ся пове­де­ния свя­зан такой вид кибер­бул­лин­га, как отправ­ле­ние тек­сто­во­го сооб­ще­ния, что­бы позлить или посме­ять­ся. В то же вре­мя мно­же­ствен­ные про­яв­ле­ния кибер­бул­лин­га, или исполь­зо­ва­ние раз­ных видов недо­пу­сти­мо­го пове­де­ния в вир­ту­аль­ной сре­де, име­ют связь с наи­бо­лее выра­жен­ным вари­ан­том деви­ант­но­го пове­де­ния – делинквентным. 

Таблица 5. Связь действий, которые совершали подростки со склонностью к девиантному поведению

Как пока­за­но в таб­ли­це 6, неко­то­рые виды кибер­бул­лин­га, от кото­рых стра­да­ли сами опро­шен­ные, име­ют неод­но­знач­ные свя­зи со склон­но­стью к деви­ант­но­му пове­де­нию. Мож­но пред­по­ло­жить, что поло­жи­тель­ные свя­зи меж­ду пока­за­те­ля­ми кибер­бул­лин­га, жерт­ва­ми кото­ро­го ста­но­ви­лись под­рост­ки, и их соб­ствен­ны­ми деви­ант­ны­ми тен­ден­ци­я­ми слу­жат осно­ва­ни­ем пре­вра­ще­ния в даль­ней­шем постра­дав­ших в киберагрессоров.

Таблица 6. Связь действий, с которыми сталкивались подростки в сети Интернет в качестве пострадавших, и склонности к девиантному поведению

Дан­ные, пред­став­лен­ные в таб­ли­це 7, ука­зы­ва­ют на нали­чие зна­чи­мой свя­зи меж­ду мно­ги­ми вир­ту­аль­ны­ми дей­стви­я­ми, кото­рые, по мне­нию под­рост­ков, явля­ют­ся при­ем­ле­мы­ми, и склон­но­стью к откло­ня­ю­ще­му­ся пове­де­нию. Боль­шую часть свя­зей состав­ля­ют пози­тив­ные уста­нов­ки к про­яв­ле­ни­ям кибер­бул­лин­га со склон­но­стью к аддик­тив­но­му поведению.

Таблица 7. Связь виртуальных действий, которые подростки считают приемлемыми, и склонности к девиантному поведению

Обоб­щая резуль­та­ты эмпи­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния, мож­но кон­ста­ти­ро­вать сле­ду­ю­щее. Под­рост­ки 13–15 лет актив­но поль­зу­ют­ся Интер­не­том, в част­но­сти соци­аль­ны­ми сетя­ми, и часто стал­ки­ва­ют­ся с кибербуллингом. 

Кибер­бул­линг может рас­смат­ри­вать­ся как осо­бый вари­ант деви­ант­но­го пове­де­ния, кото­рый про­яв­ля­ет­ся во враж­деб­ном отно­ше­нии к дру­гим людям с целью нане­се­ния им пси­хо­ло­ги­че­ско­го ущерба. 

В про­цес­се онлайн-трав­ли под­рост­ки зани­ма­ют пози­цию как пре­сле­до­ва­те­ля, так и жерт­вы, часто соче­тая эти роли. Выдви­ну­тая нами гипо­те­за о наи­бо­лее тес­ной свя­зи кибер­бул­лин­га со склон­но­стью под­рост­ков к агрес­сии и наси­лию не под­твер­ди­лась: такие свя­зи в дан­ной выбор­ке вооб­ще отсутствовали. 

В то же вре­мя раз­лич­ные виды кибер­бул­лин­га име­ют зна­чи­мые свя­зи пре­иму­ще­ствен­но со склон­но­стью школь­ни­ков к аддик­тив­но­му пове­де­нию, в мень­шей сте­пе­ни – к делин­квент­но­му пове­де­нию и пре­одо­ле­нию норм и пра­вил в целом. Полу­чен­ные резуль­та­ты тре­бу­ют новой интер­пре­та­ции и ста­вят новые вопро­сы. Мы можем пред­по­ло­жить, что они сви­де­тель­ству­ют о спе­ци­фи­че­ском харак­те­ре кибер­бул­лин­га как фено­ме­на агрессии. 

Воз­мож­но, под­рост­ки, склон­ные к актив­ной пря­мой, в том чис­ле физи­че­ской, агрес­сии, реа­ли­зу­ют ее в реаль­ной жиз­ни, а не в сети Интер­нет. С дру­гой сто­ро­ны, кибер­бул­линг при отсут­ствии непо­сред­ствен­но­го кон­так­та меж­ду агрес­со­ром и жерт­вой может иметь заме­ща­ю­щий харак­тер и вклю­чать в себя эле­мен­ты фан­та­зии (пред­став­ле­ния кибер­бул­ле­ра о реак­ции жерт­вы), что сбли­жа­ет его с иллю­зор­но-ком­пен­са­тор­ны­ми свой­ства­ми аддик­тив­но­го поведения.

Заключение

Про­ве­ден­ное иссле­до­ва­ние име­ет суще­ствен­ные огра­ни­че­ния, свя­зан­ные с неболь­шим объ­е­мом выбор­ки, и может рас­смат­ри­вать­ся как пред­ва­ри­тель­ное, пилот­ное. В то же вре­мя выяв­лен­ные свя­зи кибер­бул­лин­га и склон­но­сти к раз­лич­ным видам деви­ант­но­го пове­де­ния поз­во­ля­ют наме­тить пути даль­ней­ше­го изу­че­ния кибер­бул­лин­га как фено­ме­на спе­ци­фи­че­ской «бес­кон­такт­ной» агрессии. 

Более деталь­но­го ана­ли­за тре­бу­ют харак­те­ри­сти­ки аддик­тив­но­го пове­де­ния, свя­зи с кото­рым кибер­бул­лин­га отли­ча­ют­ся высо­кой ста­ти­сти­че­ской зна­чи­мо­стью. Инте­рес пред­став­ля­ет сопо­став­ле­ние этих явле­ний с таким фено­ме­ном, как кибераддикция. 

Сле­ду­ет про­дол­жить иссле­до­ва­ние свя­зи кибер­бул­лин­га с раз­лич­ны­ми ком­по­нен­та­ми агрес­сии, а так­же агрес­сив­но­стью и враж­деб­но­стью как лич­ност­ны­ми чер­та­ми. Один из вари­ан­тов иссле­до­ва­ния может заклю­чать­ся в опре­де­ле­нии инди­ви­ду­аль­ных харак­те­ри­стик, не толь­ко спо­соб­ству­ю­щих, но и пре­пят­ству­ю­щих кибербуллингу.

Полу­чен­ные как в насто­я­щем иссле­до­ва­нии, так и в пла­ни­ру­е­мых рабо­тах резуль­та­ты поз­во­лят более чет­ко пред­ста­вить фено­мен кибер­бул­лин­га и раз­ра­бо­тать под­хо­ды к его про­фи­лак­ти­ке и кон­крет­ные меры по пре­ду­пре­жде­нию кибер­т­рав­ли сре­ди подростков.

Библиографический список

1. Авду­ло­ва Т. П. Тен­ден­ции соци­а­ли­за­ции под­рост­ков в кон­тек­сте инфор­ма­ци­он­ных пред­по­чте­ний // Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния: элек­трон. науч. журн. 2011. № 6(20). С. 8. 
2. Вас­сер­ман Л. И., Щел­ко­ва О. Ю. Меди­цин­ская пси­хо­ди­а­гно­сти­ка: тео­рия, прак­ти­ка, обу­че­ние : учеб. посо­бие. СПб. ; М., 2003. 736 с.
3. Зма­нов­ская Е. В. Пси­хо­ло­гия деви­ант­но­го пове­де­ния: струк­тур­но-дина­ми­че­ский под­ход : моно­гра­фия. СПб., 2005. 274 с.
4. Кон­драш­кин А. В., Хло­мов К. Д. Деви­ант­ное пове­де­ние под­рост­ков и Интер­нет: изме­не­ние соци­аль­ной ситу­а­ции // Пси­хо­ло­гия. Жур­нал Выс­шей шко­лы эко­но­ми­ки. 2012. № 9(3). С. 102–113.
5. Ксе­но­фон­то­ва И. В. Спе­ци­фи­ка ком­му­ни­ка­ции в усло­ви­ях ано­ним­но­сти: меме­ти­ка, ими­дж­бор­ды, трол­линг // Интер­нет и фольк­лор : сб. ста­тей / отв. ред. А. С. Кар­гин. М. : Госу­дар­ствен­ный рес­пуб­ли­кан­ский центр рус­ско­го фольк­ло­ра, 2009. С. 285–294.
6. Поля­ков Л. Е. Коэф­фи­ци­ент ран­го­вой кор­ре­ля­ции Спир­ме­на. М. : Нау­ка, 1971. 2 с.
7. Сол­да­то­ва Г. У., Зото­ва Е. Ю. Кибер­бул­линг в школь­ной сре­де: труд­ная онлайн-ситу­а­ция и спо­со­бы совла­да­ния // Обра­зо­ва­тель­ная поли­ти­ка. 2011. № 5(55). С. 11–22.
8. Феду­ни­на Н. Ю. Пред­став­ле­ния о три­а­де «пре­сле­до­ва­тель – жерт­ва – наблю­да­тель» в кибер­бул­лин­ге в англо­языч­ной лите­ра­ту­ре // Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния. 2015. Т. 8, № 41. 11 с.
9. Фетис­кин Н. П., Коз­лов В. В., Мануй­лов Г. М. Соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ская диа­гно­сти­ка раз­ви­тия лич­но­сти и малых групп. М. : Изд во Инсти­ту­та пси­хо­те­ра­пии, 2002. 488 с.
10. Chibbaro J. S. School counselors and the cyber bully: Interventions and implications. Professional School Counseling. 2007. Pp. 65–68.
11. Kowalski R. M., Limber S. P. & Agatston P. W. Cyberbullying: Bullying in the digital age (2 nded.). Chichester : Wiley-Blackwell, 2011.
12. Lenhart A. Cyberbullying: What the research is telling us. Retrieved f rom http: //w w w. pew internet. or g / P r e s en t a t io n s/20 0 9/18 Cyberbullying-What-the-research-istelling-us.aspx, 2010.
13. Patchin J. W.Cyberbullying: A review of the legal issues facing educators. Preventing School Failure. 55(2). 2011. Pp. 71–74.
14. Slonje R., Smith P. K. Cyberbullying: Another main type of bullying? Scandinavian Journal of Psychology. 49. 2008. Pp. 147–154.
15. Walrave M., Heirman W. Cyberbullying: Predicting victimisation and perpetration. Children & Society. 25(1). 2011. Pp. 59–72.

Об авторах

• Еле­на Геор­ги­ев­на Дозор­це­ва — про­фес­сор кафед­ры юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии и пра­ва факуль­те­та юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии, док­тор пси­хо­ло­ги­че­ских наук, член Уче­но­го сове­та МГППУ; заве­ду­ю­щая лабо­ра­то­ри­ей пси­хо­ло­гии дет­ско­го и под­рост­ко­во­го воз­рас­та Госу­дар­ствен­но­го науч­но­го цен­тра соци­аль­ной и судеб­ной пси­хи­ат­рии им. В.П. Сербского.
• Дарья Вале­рьев­на Кирю­хи­на - аспи­рант, кафед­ра юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии и пра­ва, факуль­тет юри­ди­че­ской пси­хо­ло­гии, ФГБОУ ВПО МГППУ, Москва, Россия.

Смот­ри­те также:

• Вол­ко­ва Е.Н., Вол­ко­ва И.В., Голу­бов­ская А.С. Обзор зару­беж­ных иссле­до­ва­ний по про­бле­ме кибер­бул­лин­га сре­ди под­рост­ков и молодежи
• Боча­вер А.А., Хло­мов К.Д. Кибер­бул­линг: трав­ля в про­стран­стве совре­мен­ных технологий
• Сол­да­то­ва Г. У., Чигарь­ко­ва С. В., Льво­ва Е. Н. Онлайн-агрес­сия и подростки
• Сол­да­то­ва Г.У., Ярми­на А.Н. Кибер­бул­линг: осо­бен­но­сти, роле­вая струк­ту­ра, дет­ско-роди­тель­ские отно­ше­ния и стра­те­гии совладания