Солдатова Г.У., Рассказова Е.И. Цифровая социализация российских подростков: сквозь призму сравнения с подростками 18 европейских стран

Введение

Лич­ност­ное раз­ви­тие и соци­а­ли­за­ция детей и под­рост­ков сего­дня про­ис­хо­дят в усло­ви­ях осо­бой ситу­а­ции, когда инфо­ком­му­ни­ка­ци­он­ные тех­но­ло­гии явля­ют­ся не толь­ко посто­ян­ным, но и (учи­ты­вая все более ран­ний воз­раст зна­ком­ства детей с элек­трон­ны­ми гад­же­та­ми) одним из самых ран­них спут­ни­ков ребен­ка [24; 25; 26]. 

Все чаще гово­рят о «циф­ро­вом дет­стве» [8; 10; 13], имея в виду необ­хо­ди­мость ана­ли­за инфо­ком­му­ни­ка­ци­он­но­го кон­тек­ста раз­ви­тия наря­ду с куль­тур­но-исто­ри­че­ским, соци­аль­ным и пси­хо­ло­ги­че­ским кон­тек­ста­ми [2; 18; 22]. Соот­вет­ствен­но, циф­ро­вая, или инфор­ма­ци­он­ная, соци­а­ли­за­ция детей и под­рост­ков ста­но­вит­ся состав­ля­ю­щей про­цес­са соци­а­ли­за­ции в целом [1; 4; 6].

Дан­ная рабо­та опи­ра­ет­ся на соци­аль­но-когни­тив­ную модель циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции [9], в соот­вет­ствии с кото­рой раз­ви­тие ребен­ка и под­рост­ка сего­дня может рас­смат­ри­вать­ся как фор­ми­ро­ва­ние гипер­под­клю­чен­ной, тех­но­ло­ги­че­ски достро­ен­ной циф­ро­вой лич­но­сти как части лич­но­сти реаль­ной, дей­ству­ю­щей в сме­шан­ной реаль­но­сти, когда онлайн-мир вклю­чен в офлайн-дея­тель­ность и «пере­пле­та­ет­ся» с ней, и в усло­ви­ях циф­ро­вой социальности. 

В ста­тье рас­смат­ри­ва­ют­ся осо­бен­но­сти циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции рос­сий­ских под­рост­ков в сопо­став­ле­нии с под­рост­ка­ми дру­гих евро­пей­ских стран – на при­ме­ре того, как устро­е­на их поль­зо­ва­тель­ская актив­ность (дли­тель­ность и содер­жа­ние), какие воз­мож­но­сти фор­ми­ру­ют­ся у них в циф­ро­вом про­стран­стве (циф­ро­вая ком­пе­тент­ность) и с каки­ми труд­но­стя­ми и рис­ка­ми они стал­ки­ва­ют­ся (кон­тент­ные и ком­му­ни­ка­тив­ные онлайн-риски). 

Сле­ду­ет отме­тить, что пере­чис­лен­ные аспек­ты охва­ты­ва­ют лишь неболь­шую часть про­цес­са циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции, тогда как пол­но­цен­ное изу­че­ние это­го поня­тия в таком срав­ни­тель­ном клю­че оста­ет­ся зада­чей даль­ней­ших исследований.

Поль­зо­ва­тель­ская актив­ность и циф­ро­вая дея­тель­ность. Иссле­до­ва­ния онлайн-актив­но­сти детей и под­рост­ков как в Рос­сии [10], так и в дру­гих стра­нах [13; 24; 25; 26] сви­де­тель­ству­ют в поль­зу пред­став­ле­ний о циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции и гипер­под­клю­чен­но­сти. Соглас­но их резуль­та­там, дети и под­рост­ки про­во­дят в интер­не­те неред­ко боль­ше вре­ме­ни в тече­ние дня, чем без него. Тем не менее сле­ду­ет при­знать, что интен­сив­ность исполь­зо­ва­ния интер­не­та – лишь фор­маль­ный показатель. 

Иссле­до­ва­ния циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции тре­бу­ют уче­та содер­жа­ния и раз­но­об­ра­зия онлайн-дея­тель­но­сти детей и под­рост­ков, кото­рая меня­ет­ся в раз­ных воз­рас­тах и ситу­а­ци­ях [2; 7; 12; 19; 22], сопо­став­ле­ния ее содер­жа­ния с чрез­мер­ным исполь­зо­ва­ни­ем интер­не­та, что может как спо­соб­ство­вать обо­га­ще­нию раз­лич­ных сфер жиз­ни ребен­ка, так и затруд­нять его раз­ви­тие и адап­та­цию [3; 16].

Фор­ми­ро­ва­ние циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти как аспект циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции. Дея­тель­ность в усло­ви­ях гипер­под­клю­чен­но­сти одно­вре­мен­но откры­ва­ет новые воз­мож­но­сти и ста­вит новые зада­чи перед детьми и под­рост­ка­ми. Для их реше­ния, как состав­ля­ю­щая соци­аль­ной ком­пе­тент­но­сти, необ­хо­ди­ма циф­ро­вая ком­пе­тент­ность [14; 15; 17], фор­ми­ру­ю­ща­я­ся в про­цес­се циф­ро­вой социализации. 

В пред­ло­жен­ной нами моде­ли раз­де­ля­ют­ся инфор­ма­ци­он­ная (меди­а­ком­пе­тент­ность), ком­му­ни­ка­тив­ная, тех­ни­че­ская и потре­би­тель­ская ком­пе­тент­ность – зна­ния, уме­ния, моти­ва­ция и ответ­ствен­ность, кото­рые про­яв­ля­ет чело­век в ходе дея­тель­но­сти в соот­вет­ству­ю­щих сфе­рах в интер­не­те [10].

Циф­ро­вая соци­а­ли­за­ция при столк­но­ве­нии с онлайн-рис­ка­ми. Про­бле­ма онлайн-рис­ков тра­ди­ци­он­но отно­сит­ся к чис­лу наи­бо­лее обсуж­да­е­мых, когда речь идет о детях и под­рост­ках [23], что объ­яс­ня­ет­ся как прак­ти­че­ской необ­хо­ди­мо­стью [5], так и посто­ян­ной транс­фор­ма­ци­ей этих рис­ков [20]. Одна­ко в иссле­до­ва­ни­ях циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции про­бле­ма онлайн-рис­ков при­об­ре­та­ет иной смысл: дети и под­рост­ки более или менее успеш­но учат­ся пре­одо­ле­вать труд­но­сти, огра­ни­че­ния и решать зада­чи онлайн, что явля­ет­ся состав­ля­ю­щей их развития. 

В наших иссле­до­ва­ни­ях пред­ла­га­ет­ся раз­де­лять [10] кон­тент­ные рис­ки (воз­ни­ка­ю­щие при исполь­зо­ва­нии нахо­дя­щих­ся в интер­не­те мате­ри­а­лов), ком­му­ни­ка­ци­он­ные рис­ки (воз­ни­ка­ю­щие в про­цес­се меж­лич­ност­но­го вза­и­мо­дей­ствия онлайн), тех­ни­че­ские (свя­зан­ные с угро­зой про­грамм­но­му обес­пе­че­нию и инфор­ма­ции) и потре­би­тель­ские рис­ки (каса­ю­щи­е­ся зло­упо­треб­ле­ния пра­ва­ми потре­би­те­ля в интер­не­те), а так­же раз­ви­тие чрез­мер­ной поль­зо­ва­тель­ской активности. 

В дан­ной рабо­те рас­смат­ри­ва­ют­ся типич­ные кон­тент­ные и ком­му­ни­ка­ци­он­ные рис­ки, с кото­ры­ми стал­ки­ва­ют­ся под­рост­ки раз­ных стран, тогда как тех­ни­че­ские и потре­би­тель­ские рис­ки не оценивались.

Целью дан­но­го иссле­до­ва­ния было выяв­ле­ние общих и спе­ци­фи­че­ских пат­тер­нов циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции рос­сий­ских под­рост­ков 12-17 лет по срав­не­нию с дан­ны­ми дру­гих евро­пей­ских стран по пока­за­те­лям поль­зо­ва­тель­ской актив­но­сти, видам онлайн-дея­тель­но­сти, циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти и опы­ту столк­но­ве­ния с онлайн-рис­ка­ми. В част­но­сти, про­во­дил­ся срав­ни­тель­ный ана­лиз дан­ных попу­ля­ци­он­но­го рос­сий­ско­го иссле­до­ва­ния с дан­ны­ми 18 евро­пей­ских стран.

Посколь­ку иссле­до­ва­ние носи­ло экс­пло­ра­тор­ный и срав­ни­тель­ный харак­тер, кон­крет­ных гипо­тез не выдвигалось.

Метод

Выбор­ка иссле­до­ва­ния. Выбор­ка рос­сий­ских под­рост­ков вклю­ча­ла в себя 1380 под­рост­ков 12-17 лет из 15 реги­о­нов Рос­сии, отно­ся­щих­ся к 8 феде­раль­ным окру­гам (Вла­ди­кав­каз, Вол­го­град, Казань, Пет­ро­пав­ловск-Кам­чат­ский, Кеме­ро­во, Киров, Ново­си­бирск, Ростов-на-Дону, Санкт-Петер­бург, Тюмень, Хаба­ровск, Москва и Мос­ков­ская область, Волог­да, Махач­ка­ла, Екатеринбург). 

Выбор­ка соби­ра­лась спе­ци­а­ли­ста­ми гума­ни­тар­ных вузов в этих горо­дах под кон­тро­лем руко­во­ди­те­лей иссле­до­ва­ния. 648 под­рост­ков были в воз­расте 12-14 лет (47,0%), 732 под­рост­ка – в воз­расте 15-17 лет (53,0%). Все­го в иссле­до­ва­нии при­ня­ли уча­стие 644 юно­ши (46,6%; из них 21,1% в воз­расте 12-14 лет и 25,5% в воз­расте 15-17 лет) и 736 деву­шек (53,3%; из них 25,9% в воз­расте 12-14 лет и 27,5% в воз­расте 15-17 лет).

Пред­став­лен­ная в рабо­те часть иссле­до­ва­ния осно­ва­на на тех же мето­ди­ках, что и дан­ные дру­гих 18 евро­пей­ских стран (табл. 1, [22; 26]), а так­же на общей мето­до­ло­гии сбо­ра дан­ных [23], что дало нам воз­мож­ность срав­ни­вать резуль­та­ты анализа.

Таблица 1. Социодемографические характеристики российских подростков и подростков из других европейских стран (количество респондентов)

Стра­на	Юно­ши 12-14 лет	Девуш­ки 12-14 лет	Юно­ши 15-17 лет	Девуш­ки 15-17 лет	Все­го
Рос­сия	291	357	353	379	1380
Бель­гия	205	198	343	411	1157
Хор­ва­тия	205	172	173	160	710
Чехия	531	529	476	507	2043
Эсто­ния	165	161	163	149	638
Фин­лян­дия	178	167	193	238	776
Фран­ция	189	160	174	116	639
Гер­ма­ния	168	168	192	182	710
Ита­лия	168	135	155	161	619
Лит­ва	170	151	179	157	657
Маль­та	210	363	106	108	787
Нор­ве­гия	181	179	161	137	658
Поль­ша	206	264	133	166	769
Пор­ту­га­лия	414	408	279	300	1401
Румы­ния	173	129	163	197	662
Сер­бия	168	188	193	233	782
Сло­ва­кия	134	156	162	162	614
Испа­ния	746	644	236	227	1853
Швей­ца­рия	225	218	60	70	573
Все­го	4727	4747	3894	4060	17428

Мето­ды исследования

1. Поль­зо­ва­тель­ская актив­ность под­рост­ков оце­ни­ва­лась при помо­щи двух вопро­сов. Во-пер­вых, о дли­тель­но­сти вре­ме­ни онлайн в буд­ние и выход­ные дни (пока­за­тель «экран­но­го вре­ме­ни» – вре­мя, про­ве­ден­ное с циф­ро­вы­ми устрой­ства­ми, под­клю­чен­ны­ми к интер­не­ту). Вари­ан­ты отве­тов варьи­ро­ва­лись от 1 бал­ла (мало или совсем не про­во­жу) до 8 бал­лов (7 часов или более). Аль­фа Крон­ба­ха «экран­но­го вре­ме­ни» в выход­ные и буд­ние дни состав­ля­ла для раз­ных стран 0,76-0,87 (у рос­сий­ских под­рост­ков – 0,81). Во-вто­рых, под­рост­кам зада­ва­лись вопро­сы о том, как часто они про­во­дят вре­мя за раз­лич­ны­ми онлайн-актив­но­стя­ми. Спи­сок вклю­чал 15 дея­тель­но­стей (напри­мер, «Я искал инфор­ма­цию в интер­не­те о рабо­те и уче­бе», «Я искал ново­сти онлайн» и др.). Рас­счи­ты­ва­лось коли­че­ство онлайн-дея­тель­но­стей, отно­си­тель­но кото­рых под­ро­сток отве­чал, что дела­ет это еже­днев­но или несколь­ко раз в день.
2. При­зна­ки чрез­мер­но­го исполь­зо­ва­ния интер­не­та оце­ни­ва­лись по пяти пунк­там (напри­мер, «Из-за интер­не­та я не ел или не спал», «Я пре­не­бре­гал семьей, дру­зья­ми или уче­бой из-за того, что про­во­дил слиш­ком мно­го вре­ме­ни в интер­не­те») с исполь­зо­ва­ни­ем шка­лы Лай­кер­та от 1 до 5 бал­лов. Аль­фа Крон­ба­ха по пяти при­зна­кам чрез­мер­но­го исполь­зо­ва­ния интер­не­та варьи­ро­ва­ла от 0,70 до 0,88 (у рос­сий­ских под­рост­ков – 0,70).
3. Для оцен­ки циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти исполь­зо­ва­лись 11 пунк­тов, опи­сы­ва­ю­щих раз­ные уме­ния онлайн (напри­мер, «Я знаю, как сохра­нить фото­гра­фию, кото­рую я нахо­жу в интер­не­те», «Я знаю, как совер­шить покуп­ку через при­ло­же­ние», «Я знаю, как создать и выло­жить онлайн видео или музы­ку, кото­рые я создал сам»). Под­рост­ки оце­ни­ва­ли свое согла­сие по шка­ле Лай­кер­та от 1 до 5 бал­лов. Затем рас­счи­ты­вал­ся сред­ний балл. Аль­фа Крон­ба­ха состав­ля­ла в раз­ных стра­нах от 0,82 до 0,93 (в Рос­сии – 0,90).
4. Опыт столк­но­ве­ния с онлайн-рис­ка­ми иссле­до­вал­ся на осно­ве оцен­ки нега­тив­но­го опы­та онлайн, опы­та лич­ных встреч с онлайн-зна­ко­мы­ми, часто­ты столк­но­ве­ния с шестью вари­ан­та­ми нега­тив­но­го кон­тен­та («Спо­со­бы нане­се­ния физи­че­ско­го вре­да», «Спо­со­бы совер­ше­ния само­убий­ства», «Спо­со­бы поху­де­ния», «Сооб­ще­ния, пол­ные нена­ви­сти к опре­де­лен­ным груп­пам или отдель­ным лицам», «Чей-то опыт упо­треб­ле­ния нар­ко­ти­че­ских средств», «Изоб­ра­же­ния жесто­ко­сти»), опы­та столк­но­ве­ния с агрес­си­ей онлайн и офлайн.

Результаты

Обра­бот­ка дан­ных про­во­ди­лась в про­грам­ме SPSS Statistics 23.0. В свя­зи с боль­ши­ми раз­ме­ра­ми срав­ни­ва­е­мых выбо­рок в каче­стве кри­ти­че­ско­го уров­ня зна­чи­мо­сти было выбра­но зна­че­ние p < 0,01 как более стро­гое в срав­не­нии с часто исполь­зу­е­мым в пси­хо­ло­ги­че­ских иссле­до­ва­ни­ях p < 0,05. Одна­ко для пол­но­ты пред­став­ле­ния дан­ных далее в рабо­те в таб­ли­цах и рисун­ках сохра­не­ны при­выч­ные пред­став­ле­ния: * – p < 0,05, ** – p < 0,01.

Особенности онлайн-деятельности российских и европейских подростков: интенсивность использования интернета, разнообразие деятельности, чрезмерное пользование интернетом

Общее срав­не­ние уров­ня поль­зо­ва­тель­ской актив­но­сти по пока­за­те­лю экран­но­го вре­ме­ни (как в буд­ние дни, так и в выход­ные дни, а так­же на осно­ве сред­них оце­нок поль­зо­ва­тель­ской актив­но­сти) у под­рост­ков раз­ных стран ука­зы­ва­ет на неболь­шие, но зна­чи­мые раз­ли­чия (рис. 1, F = 38,63-40,19, p < 0,01, η² = 0,04-0,05).

При этом вре­мя, про­ве­ден­ное с циф­ро­вы­ми устрой­ства­ми, под­клю­чен­ны­ми к интер­не­ту, у рос­сий­ских под­рост­ков в буд­ние дни ока­зы­ва­ет­ся одним из самых высо­ких в Евро­пе – «обго­ня­ют» Рос­сию толь­ко нор­веж­ские и фин­ские под­рост­ки, хотя и эти раз­ли­чия не дости­га­ют при­ня­то­го уров­ня зна­чи­мо­сти. Резуль­та­ты попар­но­го post hoc срав­не­ния по кри­те­рию Шеф­фе пока­зы­ва­ют, что в буд­ние дни рос­сий­ские под­рост­ки про­во­дят онлайн боль­ше вре­ме­ни, чем под­рост­ки 11 стран из 18, а имен­но: Хор­ва­тии, Чехии, Фран­ции, Гер­ма­нии, Лит­вы, Поль­ши, Пор­ту­га­лии, Румы­нии, Сло­ва­кии, Испа­нии и Швей­ца­рии (p < 0,01).

Одна­ко в выход­ные дни вре­мя, про­ве­ден­ное рос­сий­ски­ми под­рост­ка­ми онлайн, лишь немно­гим пре­вы­ша­ет сред­ний евро­пей­ский уро­вень. В 7 стра­нах из 18 в выход­ные дни под­рост­ки про­во­дят в интер­не­те боль­ше вре­ме­ни, чем рос­сий­ские под­рост­ки (хотя эти раз­ли­чия так­же не дости­га­ют при­ня­то­го уров­ня зна­чи­мо­сти). Лишь о трех стра­нах Евро­пы – Хор­ва­тии, Гер­ма­нии и Сло­ва­кии – мож­но одно­знач­но гово­рить, что в выход­ные дни вре­мя, про­ве­ден­ное под­рост­ка­ми в интер­не­те, в них ниже, чем в России.

Если гово­рить о вре­ме­ни, про­во­ди­мом в интер­не­те, в целом, резуль­та­ты попар­но­го post hoc срав­не­ния по кри­те­рию Шеф­фе пока­зы­ва­ют, что экран­ное вре­мя рос­сий­ских под­рост­ков соот­вет­ству­ет экран­но­му вре­ме­ни под­рост­ков 9 стран из 18 (Бель­гии, Эсто­нии, Фин­лян­дии, Маль­ты, Нор­ве­гии, Пор­ту­га­лии, Румы­нии, Сер­бии и Испа­нии); но зна­чи­мо пре­вы­ша­ет вре­мя, про­во­ди­мое в интер­не­те под­рост­ка­ми из Хор­ва­тии, Фран­ции, Ита­лии, Гер­ма­нии, Поль­ши, Сло­ва­кии и Швей­ца­рии (p < 0,001).

Что каса­ет­ся под­рост­ков дру­гих стран Евро­пы, то рос­сий­ские под­рост­ки по срав­не­нию с ними про­во­дят онлайн боль­ше вре­ме­ни, но это раз­ли­чие не достиг­ло при­ня­то­го в дан­ном иссле­до­ва­нии уров­ня зна­чи­мо­сти p < 0,01, хотя достиг­ло уров­ня зна­чи­мо­сти p < 0,05.

Сред­нее коли­че­ство онлайн-актив­но­стей у рос­сий­ских под­рост­ков пре­вы­ша­ет пока­за­те­ли дру­гих стран (рис. 2). Ины­ми сло­ва­ми, дея­тель­ность рос­сий­ских под­рост­ков онлайн отли­ча­ет­ся высо­ким раз­но­об­ра­зи­ем. Прак­ти­че­ски на том же уровне, что и в Рос­сии, нахо­дят­ся пока­за­те­ли Румы­нии и Лит­вы, тогда как в срав­не­нии с осталь­ны­ми стра­на­ми дея­тель­ность рос­сий­ских под­рост­ков ока­зы­ва­ет­ся более раз­но­об­раз­ной (по кри­те­рию Шеф­фе, p < 0,001).

Наи­мень­шее раз­но­об­ра­зие харак­тер­но для онлайн-дея­тель­но­сти под­рост­ков в Гер­ма­нии (по дан­ным срав­не­ния 18 стран: F = 75,87, p < 0,01, η² = 0,09). Осо­бен­но это каса­ет­ся поис­ка воз­мож­но­стей для уче­бы или рабо­ты, про­смот­ра новост­ной инфор­ма­ции, созда­ния и выкла­ды­ва­ния соб­ствен­но­го онлайн-кон­тен­та, исполь­зо­ва­ния соци­аль­ных сетей, обще­ния с семьей и дру­зья­ми, поис­ка инфор­ма­ции о здо­ро­вье для себя или близких.

Отме­тим, что столь высо­кая поль­зо­ва­тель­ская актив­ность рос­сий­ских под­рост­ков дости­га­ет­ся имен­но за счет вре­ме­ни онлайн, а не за счет при­зна­ков чрез­мер­но­го исполь­зо­ва­ния интер­не­та, пока­за­те­ли по кото­ро­му в Рос­сии ниже сред­не­ев­ро­пей­ских (рис. 3, общие раз­ли­чия меж­ду стра­на­ми F = 35,10, p < 0,01, η² = 0,04) и «опе­ре­жа­ют» толь­ко Ита­лию, Лит­ву и Сло­ва­кию. Сле­ду­ет отме­тить, что в слу­чае Ита­лии и Сло­ва­кии низ­кий уро­вень чрез­мер­но­го поль­зо­ва­ния интер­не­том соче­та­ет­ся с низ­ким уров­нем поль­зо­ва­тель­ской актив­но­сти в целом, чего не наблю­да­ет­ся у рос­сий­ских подростков. 

По резуль­та­там попар­но­го post hoc срав­не­ния по кри­те­рию Шеф­фе, пока­за­те­ли Рос­сии по при­зна­кам чрез­мер­но­го поль­зо­ва­ния интер­не­том под­рост­ка­ми зна­чи­мо ниже, чем в 10 из 18 стран (p < 0,01).

Циф­ро­вая ком­пе­тент­ность рос­сий­ских под­рост­ков в срав­не­нии с под­рост­ка­ми дру­гих евро­пей­ских стран

Несмот­ря на высо­кий уро­вень поль­зо­ва­тель­ской актив­но­сти и раз­но­об­ра­зие онлайн-дея­тель­но­сти, по уров­ню навы­ков циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти рос­сий­ские под­рост­ки ока­зы­ва­ют­ся сре­ди наи­ме­нее ком­пе­тент­ных, «опе­ре­жая» толь­ко под­рост­ков Испа­нии и Фран­ции (рис. 4, общие раз­ли­чия меж­ду стра­на­ми F = 31,74, p < 0,01, η² = 0,04).

Опыт столкновения с онлайн-рисками

Мно­гие рос­сий­ские под­рост­ки стал­ки­ва­ют­ся с нега­тив­ным опы­том онлайн – об этом сооб­щил почти каж­дый вто­рой под­ро­сток (табл. 2, при сред­не­ев­ро­пей­ской часто­те 32,4%, χ² = 1138,83, p < 0,01, V Кра­ме­ра = 0,28), и пре­вы­ша­ют эти пока­за­те­ли толь­ко пока­за­те­ли Бель­гии и Мальты. 

Сле­ду­ет отме­тить, что часто­та столк­но­ве­ния под­рост­ков раз­ных стран с нега­тив­ным опы­том онлайн силь­но раз­ли­ча­ет­ся в раз­ных стра­нах. Так, если о таком опы­те за послед­ний год в Сер­бии сооб­ща­ет лишь один под­ро­сток из деся­ти, то в Рос­сии, Бель­гии и на Маль­те – каж­дый вто­рой под­ро­сток. С нашей точ­ки зре­ния, важ­но пони­мать, что этот резуль­тат может объ­яс­нять­ся как дей­стви­тель­ной часто­той раз­ных ситу­а­ций, так и реак­ци­ей под­рост­ков на раз­лич­ные собы­тия в интернете. 

Так, в Сло­ва­кии, Ита­лии и Гер­ма­нии, где боль­шин­ство под­рост­ков отри­ца­ли нега­тив­ный опыт онлайн, каж­дый тре­тий (в Гер­ма­нии – каж­дый вто­рой) сооб­щил, что стал­ки­вал­ся с сек­су­аль­ным кон­тен­том, и почти каж­дый вто­рой встре­чал­ся с онлайн-зна­ко­мы­ми. Зако­но­мер­но пред­по­ла­гать, что эти собы­тия не рас­стро­и­ли их.

Во всех стра­нах под­рост­ки неред­ко лич­но встре­ча­ют­ся с людь­ми, с кото­ры­ми позна­ко­ми­лись онлайн. Фак­ти­че­ски каж­дый вто­рой под­ро­сток (а в Испа­нии, Румы­нии и Сер­бии двое из трех) встре­ча­ет­ся с онлайн-зна­ко­мы­ми. Несколь­ко более бла­го­по­луч­но обсто­ит ситу­а­ция во Фран­ции (каж­дый чет­вер­тый), Хор­ва­тии и Эсто­нии (каж­дый тре­тий), одна­ко оче­вид­но, что речь идет о крайне рас­про­стра­нен­ном пове­де­нии. В Рос­сии 51,4% опро­шен­ных под­рост­ков сооб­щи­ли, что лич­но встре­ча­лись с людь­ми после онлайн-зна­ком­ства, и этот пока­за­тель пол­но­стью соот­вет­ству­ет сред­не­ев­ро­пей­ско­му уров­ню (χ² = 269,30, p < 0,01, V Кра­ме­ра = 0,18).

В целом евро­пей­ские под­рост­ки доволь­но часто стал­ки­ва­ют­ся с сек­су­аль­ным кон­тен­том – в зави­си­мо­сти от стран об этом сооб­ща­ет как мини­мум каж­дый тре­тий, как мак­си­мум – двое из трех под­рост­ков (χ² = 828,03, p < 0,01, V Кра­ме­ра = 0,24). У рос­сий­ских под­рост­ков этот опыт так­же частый – каж­дый вто­рой под­ро­сток стал­ки­вал­ся с непри­лич­ны­ми изоб­ра­же­ни­я­ми за про­шлый год.

Таблица 2. Негативный опыт онлайн, встречи с онлайн-знакомыми и получение сексуального контента у подростков за год

Стра­ны	Нега­тив­ный опыт онлайн в целом (за послед­ний год)	Встре­чи с онлайн-знакомыми	Сек­су­аль­ный контент
Сло­ва­кия	9,8%	56,9%	39,1%
Ита­лия	10,2%	42,1%	35,5%
Гер­ма­ния	11,9%	–	54,8%
Хор­ва­тия	16,6%	36,7%	39,4%
Фран­ция	20,6%	22,2%	28,9%
Пор­ту­га­лия	22,2%	45,6%	44,2%
Фин­лян­дия	24,4%	45,4%	50,4%
Лит­ва	27,4%	44,6%	33,5%
Эсто­ния	27,8%	37,2%	36,7%
Нор­ве­гия	28,3%	42,6%	59,5%
Поль­ша	31,1%	53,4%	45,2%
Испа­ния	32,6%	61,2%	51,8%
Румы­ния	36,4%	62,9%	53,0%
Сер­бия	40,2%	68,6%	74,6%
Чехия	42,7%	50,2%	63,6%
Швей­ца­рия	44,0%	41,4%	59,5%
Рос­сия	49,6%	51,4%	52,7%
Бель­гия	51,1%	53,1%	69,6%
Маль­та	51,3%	51,6%	45,9%
В целом	32,4%	50,0%	51,1%

При этом рос­сий­ские под­рост­ки реже, чем под­рост­ки дру­гих евро­пей­ских стран (F = 10,94, p < 0,01, η² = 0,05, рис. 5), гово­рят о столк­но­ве­нии с агрес­си­ей и бул­лин­гом офлайн («лицом к лицу»), тогда как с онлайн-агрес­си­ей и кибер­бул­лин­гом они стал­ки­ва­ют­ся так же часто, как и в сред­нем евро­пей­ские под­рост­ки (F = 9,10, p < 0,01, η² = 0,04). Попар­ное post hoc срав­не­ние пока­зы­ва­ет, что един­ствен­ное зна­чи­мое отли­чие Рос­сии от дру­гих стран по уров­ню онлайн-агрес­сии каса­ет­ся Маль­ты (по кри­те­рию Шеф­фе, p < 0,01), где онлайн-агрес­сия и кибер­бул­линг встре­ча­ют­ся чаще, чем во всех странах.

Ана­лиз часто­ты столк­но­ве­ния с нега­тив­ным онлайн-кон­тен­том (рис. 6) пока­зы­ва­ет, что Рос­сия вхо­дит в «первую пятер­ку» стран, где под­рост­ки осо­бен­но часто видят онлайн спо­со­бы при­чи­не­ния себе физи­че­ско­го вре­да (наря­ду с Сер­би­ей, Поль­шей, Фин­лян­ди­ей и Чехи­ей, раз­ли­чия меж­ду стра­на­ми в целом F = 48,26, p < 0,01, η² = 0,06), и зани­ма­ет вто­рое место после Поль­ши по часто­те столк­но­ве­ния с кон­тен­том, про­па­ган­ди­ру­ю­щим чрез­мер­ное поху­де­ние и спо­со­бы его дости­же­ния (раз­ли­чия меж­ду стра­на­ми в целом F = 43,91, p < 0,01, η² = 0,05).

Попар­ные post hoc срав­не­ния по кри­те­рию Шеф­фе пока­зы­ва­ют, что по часто­те столк­но­ве­ния онлайн с опи­са­ни­ем спо­со­бов при­чи­не­ния себе физи­че­ско­го вре­да Рос­сия «опе­ре­жа­ет» 12 из 18 стран (p < 0,01; кро­ме Чехии, Фин­лян­дии, Поль­ши, Пор­ту­га­лии, Румы­нии, Сер­бии). Кон­тент, про­па­ган­ди­ру­ю­щий спо­со­бы чрез­мер­но­го поху­де­ния, рос­сий­ские под­рост­ки видят чаще, чем дру­гие евро­пей­ские под­рост­ки, за исклю­че­ни­ем трех стран – Чехии, Поль­ши и Сербии.

При этом инфор­ма­цию о спо­со­бах само­убий­ства (F = 26,74, p < 0,01, η² = 0,03), нена­вист­ни­че­ские сооб­ще­ния об опре­де­лен­ных людях или груп­пах (F = 43,87, p < 0,01, η² = 0,05), а так­же изоб­ра­же­ния жесто­ко­сти и наси­лия (F = 29,40, p < 0,01, η² = 0,03) рос­сий­ские под­рост­ки видят лишь немно­гим чаще, чем в сред­нем по Евро­пе, а инфор­ма­цию о нар­ко­ти­че­ских веще­ствах и опы­те их упо­треб­ле­ния – реже, чем в сред­нем по евро­пей­ским данным. 

Как пока­зы­ва­ют попар­ные post hoc срав­не­ния, рос­сий­ские под­рост­ки чаще стал­ки­ва­ют­ся с инфор­ма­ци­ей о спо­со­бах само­убий­ства, чем фран­цуз­ские, немец­кие, ита­льян­ские и сло­вак­ские под­рост­ки, но реже, чем поль­ские под­рост­ки (p < 0,01).

Близ­кие резуль­та­ты полу­ча­ют­ся при попар­ном срав­не­нии отве­тов рос­сий­ских под­рост­ков с отве­та­ми под­рост­ков дру­гих стран о сооб­ще­ни­ях, пол­ных нена­ви­сти: Рос­сия «опе­ре­жа­ет» Фран­цию, Гер­ма­нию, Ита­лию, Сло­ва­кию, а так­же Испа­нию, Швей­ца­рию, Лит­ву и Хор­ва­тию, но «отста­ет» от Поль­ши (p < 0,01). Опи­са­ния опы­та упо­треб­ле­ния нар­ко­ти­че­ских средств «попа­да­ют­ся» рос­сий­ским под­рост­кам реже, чем под­рост­кам Чехии, Поль­ши и Сер­бии (p < 0,01).

Обсуждение результатов

Цифровая социализация подростков и пользовательская активность: «экранное время» и онлайн-деятельность подростков

Еже­днев­ное сред­нее вре­мя онлайн варьи­ру­ет для под­рост­ков раз­ных евро­пей­ских стран от 4 до 5 часов в день в буд­ни и от 6 до 8 часов в день в выход­ные дни. Этот резуль­тат пол­но­стью согла­су­ет­ся с соци­аль­но-когни­тив­ной моде­лью циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции – совре­мен­ные под­рост­ки про­во­дят зна­чи­тель­ную часть сво­е­го бодр­ство­ва­ния онлайн, поэто­му их лич­ност­ное раз­ви­тие про­ис­хо­дит уже в сме­шан­ной (кон­вер­гент­ной) реаль­но­сти, где сти­ра­ют­ся гра­ни­цы меж­ду онлайн и офлайн. 

Рос­сий­ских под­рост­ков отли­ча­ет так­же то, что они очень актив­ны в интер­не­те в буд­ние дни и куда менее актив­ны по выход­ным. При этом онлайн-дея­тель­ность рос­сий­ских под­рост­ков замет­но отли­ча­ет­ся от дея­тель­но­сти под­рост­ков дру­гих стран широ­ким раз­но­об­ра­зи­ем, в основ­ном за счет того, что они чаще сво­их евро­пей­ских сверст­ни­ков (кро­ме Румы­нии и Лит­вы) ищут воз­мож­но­сти для уче­бы или рабо­ты, про­смат­ри­ва­ют ново­сти, созда­ют и выкла­ды­ва­ют онлайн-кон­тент, исполь­зу­ют соци­аль­ные сети, обща­ют­ся с семьей и дру­зья­ми, ищут инфор­ма­цию о здо­ро­вье для себя или близ­ких. При этом при­зна­ков чрез­мер­но­го исполь­зо­ва­ния интер­не­та у рос­сий­ских под­рост­ков очень немно­го – ско­рее, этот пока­за­тель соот­вет­ству­ет тем стра­нам, где онлайн-актив­ность под­рост­ков низка. 

Как объ­яс­нить такое соче­та­ние высо­ких пока­за­те­лей экран­но­го вре­ме­ни и раз­но­об­ра­зия онлайн-актив­но­сти, осо­бен­но в буд­ние дни, с низ­ким уров­нем чрез­мер­но­го исполь­зо­ва­ния интер­не­та? На наш взгляд, объ­яс­не­ний может быть несколь­ко. Во-пер­вых, раз­но­об­ра­зие и интен­сив­ность поль­зо­ва­тель­ской актив­но­сти может опре­де­лять­ся неко­то­рой вынуж­ден­но­стью обра­ще­ния к онлай­ну в свя­зи с мень­шей доступ­но­стью, по срав­не­нию с рядом евро­пей­ских стран, инфор­ма­ции об учеб­ных и вне­учеб­ных воз­мож­но­стях для под­рост­ков офлайн и боль­шим «циф­ро­вым раз­ры­вом» под­рост­ков и роди­те­лей [10].

Роди­те­ли совре­мен­ных под­рост­ков, несмот­ря на про­гресс в циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти, неред­ко недо­ста­точ­но осве­дом­ле­ны о воз­мож­но­стях интер­не­та и для себя, и для детей, что объ­яс­ня­ет большую вовле­чен­ность под­рост­ков в поис­ки раз­лич­но­го рода инфор­ма­ции в Сети, напри­мер, о про­бле­мах со здоровьем. 

Во-вто­рых, высо­кий уро­вень онлайн-актив­но­сти сни­жа­ет вклю­чен­ность под­рост­ков в соци­аль­ную жизнь в реаль­ном мире. Воз­мож­но, это опре­де­ля­ет жела­ние так мно­го общать­ся онлайн, реа­ли­зо­вать­ся за счет выкла­ды­ва­ния кон­тен­та имен­но в интер­нет, что выра­же­но у рос­сий­ских под­рост­ков по срав­не­нию с их евро­пей­ски­ми сверст­ни­ка­ми в боль­шей степени. 

В-тре­тьих, как было пока­за­но ранее, роди­те­ли и шко­ла при­ни­ма­ют сего­дня зна­чи­тель­но менее актив­ное уча­стие в жиз­ни под­рост­ков онлайн, чем самим под­рост­кам, роди­те­лям и учи­те­лям хоте­лось бы [10]. И, к сожа­ле­нию, если такое уча­стие и про­ис­хо­дит, оно часто ока­зы­ва­ет­ся либо исклю­чи­тель­но огра­ни­чи­ва­ю­щей меди­а­ци­ей, либо какой-нибудь фор­мой попу­сти­тель­ско­го отно­ше­ния. Мно­гие роди­те­ли не вла­де­ют про­грам­ма­ми роди­тель­ско­го кон­тро­ля или при­ме­ня­ют их «по сек­ре­ту» от детей, что не спо­соб­ству­ет дове­ри­тель­но­сти дет­ско-роди­тель­ских отношений. 

Нема­ло роди­те­лей, стал­ки­ва­ясь с онлайн-труд­но­стя­ми сво­их детей-под­рост­ков, по раз­ным при­чи­нам при­ни­ма­ют реше­ния огра­ни­чить или запре­тить онлайн-актив­ность. Эта ситу­а­ция может объ­яс­нять то, что совре­мен­ные рос­сий­ские под­рост­ки крайне мно­го вре­ме­ни про­во­дят онлайн в буд­ние дни, когда их дея­тель­ность менее «под­кон­троль­на» роди­те­лям, а в выход­ные дни про­во­дят там столь­ко вре­ме­ни, сколь­ко при­ем­ле­мо в кон­тек­сте сов­мест­ной семей­ной активности. 

Нако­нец, не исклю­че­но и то объ­яс­не­ние, что с уче­том боль­шой тер­ри­то­рии Рос­сии и слож­но­стей в пере­ме­ще­нии меж­ду реги­о­на­ми и горо­да­ми соци­аль­ные сети неред­ко ока­зы­ва­ют­ся для под­рост­ков более эффек­тив­ным кана­лом обще­ния, чем иные офлайн-варианты.

Отме­тим, что на фоне раз­но­об­раз­ной поль­зо­ва­тель­ской актив­но­сти уро­вень циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти у рос­сий­ских под­рост­ков – невы­со­кий. Соглас­но дан­ным наше­го преды­ду­ще­го иссле­до­ва­ния, циф­ро­вая ком­пе­тент­ность рос­сий­ских под­рост­ков состав­ля­ла от 30% до 50% от мак­си­маль­но воз­мож­но­го уров­ня индек­са циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти [10]. В дан­ном иссле­до­ва­нии исполь­зо­вал­ся дру­гой инстру­мент для ее оцен­ки, что не поз­во­ля­ет про­во­дить пря­мых срав­не­ний [21]. Одна­ко и по этим дан­ным онлайн-навы­ки рос­сий­ских под­рост­ков, без­услов­но, тре­бу­ют осо­бо­го вни­ма­ния со сто­ро­ны шко­лы и семьи.

Пространство онлайн-рисков как составляющая контекста цифровой социализации современных подростков

Интер­нет пред­ста­ет перед детьми и под­рост­ка­ми не толь­ко как про­стран­ство воз­мож­но­стей для соци­а­ли­за­ции. Без­услов­но, это и столк­но­ве­ние с онлайн-рис­ка­ми, опыт эффек­тив­но­го или неэф­фек­тив­но­го совла­да­ния с ними, а так­же фор­ми­ро­ва­ние на его осно­ве новых стра­те­гий дея­тель­но­сти и соци­аль­но­го онлайн-взаимодействия. 

Нега­тив­ный онлайн-опыт за послед­ний год есть у каж­до­го вто­ро­го рос­сий­ско­го под­рост­ка, что выше пока­за­те­лей боль­шин­ства евро­пей­ских стран, кро­ме Бель­гии и Маль­ты. Сле­ду­ет отме­тить, что этот резуль­тат име­ет две воз­мож­ные при­чи­ны. С одной сто­ро­ны, он может сви­де­тель­ство­вать о дей­стви­тель­ной «зоне рис­ка» полу­че­ния нега­тив­но­го опы­та в интернете. 

В поль­зу это­го объ­яс­не­ния сви­де­тель­ству­ет то, что в стра­нах, где более 80% отри­ца­ли такой опыт, – Гер­ма­нии, Ита­лии, Сло­ва­кии, Хор­ва­тии – мини­маль­ны и пока­за­те­ли столк­но­ве­ния с отдель­ны­ми вида­ми нега­тив­но­го кон­тен­та (опи­са­ние спо­со­бов нане­се­ния себе вре­да, изоб­ра­же­ния жесто­ко­сти и наси­лия и пр.). Под­черк­нем, что это так­же стра­ны с низ­ким уров­нем поль­зо­ва­тель­ской актив­но­сти под­рост­ков. Дру­ги­ми сло­ва­ми, кто мень­ше про­во­дит вре­ме­ни онлайн, тот мень­ше стал­ки­ва­ет­ся с трудностями. 

Заме­тим, одна­ко, что дан­ные иссле­до­ва­ний пока­зы­ва­ют, что огра­ни­че­ния и запре­ты на онлайн-дея­тель­ность детей и под­рост­ков свя­за­ны толь­ко с общим пока­за­те­лем рис­ка и речь идет о сла­бой свя­зи [10]. Поэто­му зада­ча взрос­лых – в первую оче­редь, роди­те­лей и учи­те­лей – ско­рее состо­ит в том, что­бы под­го­то­вить ребен­ка к труд­но­стям и помочь ему спра­вить­ся с ними (т.е. в актив­ной медиации). 

Без­услов­но, важ­ны и соци­аль­ные, и адми­ни­стра­тив­ные дей­ствия, направ­лен­ные на рас­ши­ре­ние раз­лич­ных актив­но­стей детей в реаль­ном мире (что сни­зит их экран­ное вре­мя) и на огра­ни­че­ние досту­па к нега­тив­но­му кон­тен­ту для детей и под­рост­ков (в том чис­ле рабо­та над рас­про­стра­не­ни­ем про­грамм роди­тель­ско­го кон­тро­ля), но не на огра­ни­че­ние их онлайн-дея­тель­но­сти и ее разнообразия.

С дру­гой сто­ро­ны, полу­чен­ные резуль­та­ты могут сви­де­тель­ство­вать о куль­тур­ных раз­ли­чи­ях меж­ду под­рост­ка­ми раз­ных стран в реак­ции на собы­тия в интер­не­те. Напри­мер, в Гер­ма­нии, Ита­лии, Сло­ва­кии и Хор­ва­тии мно­гие под­рост­ки стал­ки­ва­ют­ся с сек­су­аль­ны­ми изоб­ра­же­ни­я­ми онлайн, но лишь немно­гие сооб­щи­ли, что их что-то рас­стро­и­ло. Мож­но пред­по­ло­жить, что под­рост­ки из пере­чис­лен­ных стран в силу боль­шей инфор­ми­ро­ван­но­сти, в том чис­ле и в шко­ле, или боль­шей при­выч­ки к кон­тен­ту тако­го рода дан­ные собы­тия не рас­смат­ри­ва­ют как осно­ва­ния для расстройства.

С нашей точ­ки зре­ния, оба объ­яс­не­ния могут сосу­ще­ство­вать, и в обо­их слу­ча­ях ука­зы­ва­ют и на важ­ность рабо­ты с под­рост­ка­ми по фор­ми­ро­ва­нию спо­со­бов реа­ги­ро­ва­ния и стра­те­гий совла­да­ния с раз­лич­ны­ми рис­ка­ми, и на важ­ность рас­про­стра­не­ния про­грамм роди­тель­ско­го кон­тро­ля, а так­же рас­ши­ре­ние их воз­мож­но­стей, что в целом помог­ло бы сузить и сде­лать более без­опас­ной сло­жив­шу­ю­ся «зону риска». 

В отно­ше­нии рис­ков, свя­зан­ных с угро­зой жиз­ни и пра­во­на­ру­ше­ни­я­ми, была бы полез­на допол­ни­тель­ная про­све­ти­тель­ская и адми­ни­стра­тив­ная рабо­та. О том, что она может быть эффек­тив­ной, сви­де­тель­ству­ет, с нашей точ­ки зре­ния, низ­кая часто­та столк­но­ве­ния рос­сий­ских под­рост­ков с кон­тен­том, свя­зан­ным с упо­треб­ле­ни­ем нар­ко­ти­че­ских веществ. Хотя тео­ре­ти­че­ски воз­мож­но, что рос­сий­ские под­рост­ки чаще, чем под­рост­ки дру­гих стран, ста­ра­ют­ся скрыть этот опыт, более веро­ят­ным пред­став­ля­ет­ся то, что в Рос­сии меры, свя­зан­ные с отсле­жи­ва­ни­ем кон­тен­та, опи­сы­ва­ю­ще­го упо­треб­ле­ние ПАВ, доста­точ­но эффективны.

Резуль­та­ты, полу­чен­ные в отно­ше­нии отдель­ных онлайн-рис­ков, с кото­ры­ми стал­ки­ва­ют­ся рос­сий­ские под­рост­ки, мож­но раз­де­лить на общие и спе­ци­фи­че­ские паттерны. 

К общим отно­сят­ся рис­ки столк­но­ве­ния с кибе­ра­грес­си­ей, сек­су­аль­ным кон­тен­том, изоб­ра­же­ни­я­ми жесто­ко­сти, нена­вист­ни­че­ски­ми сооб­ще­ни­я­ми, кото­рые в Рос­сии так же рас­про­стра­не­ны, как и в дру­гих стра­нах, и по-преж­не­му тре­бу­ют рабо­ты и регуляции. 

Осо­бен­но, на наш взгляд, инте­рес­ны резуль­та­ты, каса­ю­щи­е­ся кибе­ра­грес­сии: в Рос­сии выяв­лен ред­кий пат­терн, когда часто­та столк­но­ве­ния с кибе­ра­грес­си­ей пре­вы­ша­ет часто­ту столк­но­ве­ния с агрес­си­ей офлайн. Этот пат­терн может объ­яс­нять­ся тем, что пра­ви­ла онлайн-обще­ния фор­ми­ру­ют­ся в про­цес­се соци­а­ли­за­ции поз­же, чем пра­ви­ла офлайн-обще­ния [10].

В Рос­сии, где осво­е­ние интер­не­та детьми и под­рост­ка­ми по-преж­не­му часто про­ис­хо­дит сти­хий­но и само­сто­я­тель­но (несмот­ря на выра­жен­ный про­гресс в этом за послед­ние годы [10]), интер­нет может ста­но­вить­ся про­стран­ством все­доз­во­лен­но­сти, где про­яв­ле­ния агрес­сии ока­зы­ва­ют­ся более часты­ми, чем офлайн.

Отдель­но­го вни­ма­ния сре­ди общих пат­тер­нов тре­бу­ет готов­ность под­рост­ков раз­ных стран лич­но встре­чать­ся с онлайн-зна­ко­мы­ми. Заме­тим, что этот риск отно­сит­ся к «неяв­ным» для под­рост­ков, посколь­ку в боль­шин­стве слу­ча­ев [23] они полу­ча­ют поло­жи­тель­ный опыт от тако­го обще­ния. К сожа­ле­нию, «обо­рот­ная» сто­ро­на здесь – неуме­ние под­рост­ков про­ве­рять такие зна­ком­ства и обес­пе­чи­вать свою без­опас­ность, что может при­во­дить к нега­тив­ным послед­стви­ям в их жизни.

К спе­ци­фи­че­ским рис­кам отно­сит­ся, напри­мер, рас­про­стра­нен­ный сре­ди рос­сий­ских под­рост­ков опыт столк­но­ве­ния со спо­со­ба­ми нане­се­ния себе физи­че­ско­го вре­да и чрез­мер­но­го поху­де­ния. Оче­вид­но, что поиск спо­со­бов поху­де­ния зна­чи­тель­но более рас­про­стра­нен сре­ди деву­шек, чем сре­ди юно­шей, одна­ко во всех срав­ни­ва­е­мых стра­нах рас­пре­де­ле­ние по полу было доста­точ­но равномерным. 

При­чи­ны, по кото­рым имен­но эти два кон­тент­ных рис­ка рас­про­стра­не­ны у рос­сий­ских под­рост­ков шире, чем у под­рост­ков дру­гих стран, изу­ча­лись нами отдель­но и тре­бу­ют даль­ней­ших иссле­до­ва­ний. С прак­ти­че­ской же точ­ки зре­ния эти рис­ки заслу­жи­ва­ют соци­аль­но­го и пси­хо­ло­ги­че­ско­го вни­ма­ния как более частые в России.

Заключение

Таким обра­зом, раз­ви­тие совре­мен­ных евро­пей­ских под­рост­ков 12-17 лет во мно­гом про­ис­хо­дит в кон­тек­сте циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции, и пони­ма­ние осо­бен­но­стей это­го кон­тек­ста, в том чис­ле в срав­не­нии с дру­ги­ми евро­пей­ски­ми стра­на­ми, важ­но для выяв­ле­ния воз­мож­но­стей и рис­ков этой соци­а­ли­за­ции, а так­же направ­ле­ний помо­щи и профилактики. 

По срав­не­нию с 18 дру­ги­ми евро­пей­ски­ми стра­на­ми, для рос­сий­ских под­рост­ков харак­те­рен один из самых высо­ких по Евро­пе уро­вень экран­но­го вре­ме­ни в буд­ние дни и уро­вень немно­гим выше сред­не­го – в выход­ные дни. При этом содер­жа­ние их онлайн-дея­тель­но­сти крайне раз­но­об­раз­но (зна­чи­мо выше, чем в 16 из 18 стран), а при­зна­ки чрез­мер­но­го исполь­зо­ва­ния интер­не­та встре­ча­ют­ся ред­ко (зна­чи­мо реже, чем в 10 из 18 стран). 

Одна­ко по уров­ню циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти под­рост­ков Рос­сия вхо­дит в «трой­ку» стран с наи­бо­лее низ­ки­ми пока­за­те­ля­ми, что в кон­тек­сте пони­ма­ния таких ком­пе­тен­ций как одних из глав­ных навы­ков 21 века насто­я­тель­но ста­вит зада­чу их фор­ми­ро­ва­ния и повы­ше­ния уров­ня на всей тра­ек­то­рии раз­ви­тия ребенка. 

Дру­гая акту­аль­ная зада­ча – осо­бое вни­ма­ние в кон­тек­сте циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти к вопро­су кибер­без­опас­но­сти, что свя­за­но с про­фи­лак­ти­кой онлайн-рис­ков и обу­че­ни­ем совла­да­нию с ними. Для это­го есть все осно­ва­ния: рос­сий­ские под­рост­ки чаще под­рост­ков боль­шин­ства дру­гих евро­пей­ских стран сооб­ща­ют о столк­но­ве­нии с нега­тив­ным опы­том онлайн (49,6% при сред­не­ев­ро­пей­ской часто­те 32,4%), а так­же с инфор­ма­ци­ей о спо­со­бах при­чи­не­ния себе физи­че­ско­го вре­да и кон­тен­том, про­па­ган­ди­ру­ю­щим чрез­мер­ное похудение. 

Как и в дру­гих евро­пей­ских стра­нах, око­ло 50% рос­сий­ских под­рост­ков стал­ки­ва­ют­ся с сек­су­аль­ны­ми изоб­ра­же­ни­я­ми онлайн и лич­но встре­ча­ют­ся с онлайн-зна­ко­мы­ми. Часто­та их столк­но­ве­ния с инфор­ма­ци­ей о спо­со­бах само­убий­ства и изоб­ра­же­ни­я­ми жесто­ко­сти и наси­лия соот­вет­ству­ет обще­ев­ро­пей­ско­му уров­ню, а с инфор­ма­ци­ей об опы­те упо­треб­ле­ния нар­ко­ти­че­ских средств – ниже, чем в боль­шин­стве дру­гих евро­пей­ских стран.

Основ­ным огра­ни­че­ни­ем дан­но­го иссле­до­ва­ния явля­ет­ся то, что вслед­ствие его мас­штаб­но­сти оно вклю­чи­ло лишь неко­то­рые про­цес­сы циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции, не поз­во­ляя дать ее пол­ный ана­лиз. По той же при­чине мно­гие изме­рен­ные харак­те­ри­сти­ки пред­став­ле­ны еди­нич­ны­ми вопро­са­ми, что не поз­во­ля­ет оце­нить надеж­ность-согла­со­ван­ность измерения. 

Кросс-куль­тур­ный дизайн иссле­до­ва­ния не поз­во­лял пол­но­стью про­кон­тро­ли­ро­вать осо­бен­но­сти сбо­ра дан­ных, кото­рый, хотя и декла­ри­ро­вал­ся общим про­то­ко­лом, мог отли­чать­ся в раз­ных странах. 

Даль­ней­шие иссле­до­ва­ния могут быть направ­ле­ны на уточ­не­ние дру­гих аспек­тов циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции, в первую оче­редь, на более глу­бо­кий ана­лиз дея­тель­но­сти и вза­и­мо­дей­ствия детей и под­рост­ков в сме­шан­ной (кон­вер­гент­ной) реальности.

Литература

1. Белин­ская Е.П. Инфор­ма­ци­он­ная соци­а­ли­за­ция под­рост­ков: опыт поль­зо­ва­ния соци­аль­ны­ми сетя­ми и пси­хо­ло­ги­че­ское бла­го­по­лу­чие // Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния: элек­трон­ный науч­ный жур­нал. № 6(30). С. 5.
2. Верак­са А.Н., Алма­зо­ва О.В., Буха­лен­ко­ва Д.А., Чичи­ни­на Е.А. Осо­бен­но­сти исполь­зо­ва­ния циф­ро­вых устройств совре­мен­ны­ми дошколь­ни­ка­ми // Социо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния. 2020. № 6. С. 82–92. DOI:31857/S013216250009455-3
3. Вой­скун­ский А.Е. Пси­хо­ло­гия и интер­нет. М.: Акро­поль, 2010. 439 с.
4. Кара­ба­но­ва О.А. Рис­ки инфор­ма­ци­он­ной соци­а­ли­за­ции как про­яв­ле­ние кри­зи­са совре­мен­но­го дет­ства // Вест­ник Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та. Серия 14. Пси­хо­ло­гия. 2020. № 3. С. 4–22.
5. Кнор­ре-Дмит­ри­е­ва К. «Ты что, дума­ешь, я маньяк?» – тре­ни­руй­те сво­их детей, пока не позд­но. Пра­ви­ла без­опас­но­сти от «Лизы Алерт», напи­сан­ные кро­вью и сле­за­ми. [Элек­трон­ный ресурс]. 
6. Мар­цин­ков­ская Т.Д. Инфор­ма­ци­он­ное про­стран­ство как фак­тор соци­а­ли­за­ции совре­мен­ных под­рост­ков // Мир пси­хо­ло­гии. 2010. № 3. С. 90–102.
7. Медиа­по­треб­ле­ние «циф­ро­вой моло­де­жи» в Рос­сии: моно­гра­фия / под ред. Д.В. Дуна­са. М.: Ф-т жур­на­ли­сти­ки МГУ: Изд-во Моск. ун-та, 2021. 404, [2] с.
8. Поли­ва­но­ва К.Н. Дет­ство в меня­ю­щем­ся мире // Совре­мен­ная зару­беж­ная пси­хо­ло­гия. 2016. Т. 5. № 2. С. 5–10. DOI:10.17759/jmfp.2016050201
9. Сол­да­то­ва Г.У., Вой­скун­ский А.Е. Соци­аль­но-когни­тив­ная кон­цеп­ция циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции: новая эко­си­сте­ма и соци­аль­ная эво­лю­ция пси­хи­ки // Пси­хо­ло­гия. Жур­нал Выс­шей шко­лы эко­но­ми­ки. 2021. Т. 18. № 3. С. 431–450.
10. Сол­да­то­ва Г.У., Рас­ска­зо­ва Е.И., Нестик Т.А. Циф­ро­вое поко­ле­ние Рос­сии: ком­пе­тент­ность и без­опас­ность. М.: Смысл, 2017. 375 с.
11. Сол­да­то­ва Г.У., Рас­ска­зо­ва Е.И. Ито­ги циф­ро­вой транс­фор­ма­ции: от онлайн-реаль­но­сти к сме­шан­ной реаль­но­сти // Куль­тур­но-исто­ри­че­ская пси­хо­ло­гия. 2020. Т. 16. № 4. С. 87– DOI:10.17759/chp.2020160409
12. Brito R., Dias P. Technologies and children up to 8 years old: What changes in one year? // Observatorio. 2019. Vol. 13. № 2. P. 68–86. DOI:15847/obsOBS13220191366
13. Digital childhoods / ed. by J. Danby, M. Fleer, C. Davidson, M. Hatzigianni // International Perspectives on Early Childhood Education and Development. Vol. 22. Springer Singapore, 2018. 287 p. DOI:10.1007/978-981-10-6484-5
14. Digital literacies for learning / ed. by Martin A., Madigan D. London: Facet Publishing, 2006. 304 p.
15. Gilster P. Digital literacy. N.Y.: Wiley Computer Pub., 1997. 292 p.
16. Griffiths M. The role of context in online gaming excess and addiction: some case study evidence // Intern. J. of Mental Health and Addiction. 2010. 8. P. 119–125.
17. Ilomäki L., Kantosalo A., Lakkala M. What is digital competence? Brussels: EUN Partnership AISBL, 2011. 1–12.
18. Johnson G., Puplampu K. A conceptual framework for understanding the effect of the Internet on child development: The ecological techno-subsystem // Canadian Journal of Learning and Technology. 2008. 34. P. 19–28.
19. Kostyrka-Allchorne K., Cooper N.R., Simpson A. The relationship between television exposure and children’s cognition and behaviour: a systematic review // Developmental Review. Vol. 44. P. 19–58. DOI:10.1016/j.dr.2016.12.002
20. Kuzma J.M. Children and geotagged images: quantitative analysis for security risk assessment // International Journal of Electronic Security and Digital Forensics. Vol. 4. № 1. P. 54–64.
21. Livingstone S., Mascheroni G., Stoilova M. The outcomes of gaining digital skills for young people’s lives and wellbeing: A systematic evidence review // New Media & Society. 0(0). P. 1–27. Advance online publication. DOI:10.1177/14614448211043189
22. Livingstone S., Mascheroni G., Staksrud European research on children’s internet use: Assessing the past and anticipating the future // New Media & Society. 2018. Vol. 20. № 3. P. 1103–1122. DOI:10.1177/1461444816685930
23. Livingstone S., Haddon L., Gorzig A., Olafsson K. Risks and safety on the Internet: the perspective of Europеan children: full findings and policy implications from the EU Kids Online survey of 9–16 year olds and their parents in 25 countries. London: EU Kids Online Network, 2011. 169 p.
24. Mascheroni G., Ólafsson K. The mobile Internet: Access, use, opportunities and divides among European children // New Media & Society. 2016. Vol. 18. № 8. P. 1657–1679. DOI:1177/1461444814567986
25. Pew Research Center. Parenting children in the age of screens [Элек­трон­ный ресурс] // Pew Research Center. July 28. 
26. Smahel D., Machackova H., Mascheroni G., Dedkova L., Staksrud E., Ólafsson K., Livingstone S., Hasebrink U. EU Kids Online 2020: Survey results from 19 countries. EU Kids Online, 2020. 156 DOI:10.21953/lse.47fdeqj01ofo

Финан­си­ро­ва­ние. Иссле­до­ва­ние выпол­не­но за счет гран­та Рос­сий­ско­го науч­но­го фон­да (РНФ), про­ект № 18-18-00365, https://rscf.ru/project/21-18-28035/.

Бла­го­дар­но­сти. Бла­го­да­рим за помощь в орга­ни­за­ции сбо­ра дан­ных наших кол­лег: Бая­но­ву Лари­су Фари­тов­ну, Гури­е­ву Свет­ла­ну Дза­хо­тов­ну, Дал­га­то­ва Маго­ме­да Маго­мед­эми­но­ви­ча, Дзу­це­ва Хаса­на Вла­ди­ми­ро­ви­ча, Дука­но­ву Гуль­на­ру Мара­тов­ну, Ершо­ву Алек­сан­дру Нико­ла­ев­ну, Ива­но­ва Миха­и­ла Сер­ге­е­ви­ча, Капу­сти­ну Вале­рию Ана­то­льев­ну, Коре­не­ву Вла­ди­сла­ву Нико­ла­ев­ну, Кулеш Еле­ну Васи­льев­ну, Лап­те­ву Надеж­ду Вита­льев­ну, Мак­си­мо­ву Люд­ми­лу Алек­сан­дров­ну, Неяс­ки­ну Юлию Юрьев­ну, Селез­не­ву Юлию Вик­то­ров­ну, Тихо­ми­ро­ва Миха­и­ла Юрье­ви­ча, Черем­ных Оль­гу. Выра­жа­ем свою глу­бо­кую бла­го­дар­ность руко­во­ди­те­лям меж­ду­на­род­но­го про­ек­та за воз­мож­ность исполь­зо­вать дан­ные срав­не­ния [22; 26].

Об авторах

• Гали­на Уртан­бе­ков­на Сол­да­то­ва — док­тор пси­хо­ло­ги­че­ских наук, про­фес­сор, про­фес­сор кафед­ры пси­хо­ло­гии лич­но­сти факуль­те­та пси­хо­ло­гии, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный уни­вер­си­тет име­ни М.В. Ломо­но­со­ва (ФГБОУ ВО МГУ им. М.В. Ломо­но­со­ва), заве­ду­ю­щая кафед­рой соци­аль­ной пси­хо­ло­гии, Мос­ков­ский инсти­тут пси­хо­ана­ли­за (НОЧУ ВО «МИП»), Москва, Россия.
• Еле­на Иго­рев­на Рас­ска­зо­ва — кан­ди­дат пси­хо­ло­ги­че­ских наук, доцент кафед­ры ней­ро- и пато­пси­хо­ло­гии факуль­те­та пси­хо­ло­гии, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный уни­вер­си­тет име­ни М.В. Ломо­но­со­ва (ФГБОУ ВО МГУ им. М.В. Ломо­но­со­ва), стар­ший науч­ный сотруд­ник отде­ла меди­цин­ской пси­хо­ло­гии, Науч­ный центр пси­хи­че­ско­го здо­ро­вья, веду­щий науч­ный сотруд­ник меж­ду­на­род­ной лабо­ра­то­рии пози­тив­ной пси­хо­ло­гии лич­но­сти и моти­ва­ции, НИУ Выс­шая шко­ла эко­но­ми­ки (ФГАОУ ВО «НИУ ВШЭ»), Москва, Россия.

Смот­ри­те также:

• Аянян А.Н., Мар­цин­ков­ская Т.Д. Соци­а­ли­за­ция под­рост­ков в инфор­ма­ци­он­ном пространстве
• Белин­ская Е.П. Инфор­ма­ци­он­ная соци­а­ли­за­ция под­рост­ков: опыт поль­зо­ва­ния соци­аль­ны­ми сетя­ми и пси­хо­ло­ги­че­ское благополучие
• Солод­ни­ков В.В., Зай­це­ва А.С. Исполь­зо­ва­ние соци­аль­ных сетей и соци­а­ли­за­ция рос­сий­ских подростков
• Соро­ко­умо­ва Е.А., Моло­сто­ва Н.Ю., Арю­ти­на Д.Н. Соци­а­ли­за­ция под­рост­ка в про­цес­се интернет-общения