Белинская Е.П. Информационная социализация подростков: опыт пользования социальными сетями и психологическое благополучие

Б

Новые инфор­ма­ци­он­ные тех­но­ло­гии, явля­ясь сего­дня одним из важ­ней­ших фак­то­ров эко­но­ми­че­ско­го, поли­ти­че­ско­го и соци­аль­но­го раз­ви­тия мира, несо­мнен­но, «встра­и­ва­ют­ся» и в про­цесс соци­а­ли­за­ции лич­но­сти. Имен­но они транс­фор­ми­ру­ют все инфор­ма­ци­он­ное про­стран­ство совре­мен­но­го чело­ве­ка, прин­ци­пи­аль­но пре­об­ра­зуя роль средств мас­со­вой ком­му­ни­ка­ции как аген­тов социализации. 

И пото­му пред­став­ля­ет­ся зако­но­мер­ным все боль­шее рас­про­стра­не­ние в совре­мен­ном науч­ном дис­кур­се тер­ми­на «инфор­ма­ци­он­ная соци­а­ли­за­ция» [Авду­ло­ва, 2011; Голу­бе­ва, Мар­цин­ков­ская, 2011; Мар­цин­ков­ская, 2011], что зада­ет пре­иму­ще­ствен­но соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ский ракурс ана­ли­за про­бле­мы.

Под­черк­нем, что подоб­ный ракурс был обо­зна­чен фак­ти­че­ски еще в самом нача­ле иссле­до­ва­ний пси­хо­ло­ги­че­ских осо­бен­но­стей вза­и­мо­дей­ствия и ком­му­ни­ка­ции посред­ством новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий [см., напри­мер: Баба­е­ва, Вой­скун­ский, Смыс­ло­ва, 2000; Белин­ская, Жич­ки­на, 2000; Белин­ская, 2002]. Одна­ко он и сего­дня про­дол­жа­ет доми­ни­ро­вать – преж­де все­го, в силу про­ти­во­ре­чи­во­сти и неод­но­знач­но­сти полу­чен­ных за теку­щее деся­ти­ле­тие дан­ных об осо­бен­но­стях и след­стви­ях интернет-коммуникации. 

При этом соб­ствен­но тео­ре­ти­че­ское обос­но­ва­ние пре­иму­ще­ствен­но­го изу­че­ния имен­но пара­мет­ров ком­му­ни­ка­ции в про­цес­се инфор­ма­ци­он­ной соци­а­ли­за­ции не под­ле­жит уже ника­ко­му сомнению. 

Зву­чав­ший когда-то спор­но извест­ный тезис Э.Тоффлера о том, что не толь­ко и не столь­ко инфор­ма­ция, сколь­ко спе­ци­фи­че­ская ком­му­ни­ка­ция ста­нет смыс­ло­об­ра­зу­ю­щим стерж­нем новой, инфор­ма­ци­он­ной, эпо­хи [Тоф­флер, 2003], сего­дня уже не нуж­да­ет­ся в дока­за­тель­ствах.

Осо­бое зна­че­ние «инфор­ма­ци­он­ное изме­ре­ние» содер­жа­ния соци­а­ли­за­ции име­ет для под­рост­ко­во­го и юно­ше­ско­го воз­рас­та. Оно опре­де­ля­ет­ся как мини­мум дву­мя вза­и­мо­свя­зан­ны­ми груп­па­ми причин. 

Во-пер­вых, извест­ные воз­раст­ные зада­чи раз­ви­тия (рас­ши­ре­ние кру­га обще­ния и вза­и­мо­дей­ствия, актив­ный поиск рефе­рент­ных групп, раз­лич­ные линии кон­стру­и­ро­ва­ния соци­аль­ной иден­тич­но­сти) опре­де­ля­ют веду­щее зна­че­ние ком­му­ни­ка­тив­ной состав­ля­ю­щей на дан­ном эта­пе, в том чис­ле и в ее «новых ипостасях». 

Во-вто­рых, пред­став­ля­ет­ся, что имен­но дан­ный воз­раст ста­но­вит­ся «про­вод­ни­ком» норм и пра­вил вза­и­мо­дей­ствия инфор­ма­ци­он­ной эпо­хи в дру­гие воз­раст­ные стра­ты.

Изу­че­ние инфор­ма­ци­он­ной соци­а­ли­за­ции на дан­ном воз­раст­ном эта­пе пред­по­ла­га­ет как мини­мум две основ­ные линии ана­ли­за. Преж­де все­го, это изу­че­ние инфор­ма­ци­он­ной сре­ды как ново­го ресур­са соци­аль­но­го раз­ви­тия, то есть ана­лиз вли­я­ния новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий на про­цесс под­рост­ко­вой соци­а­ли­за­ции в целом. Во-вто­рых (и это пред­став­ля­ет­ся более инте­рес­ным), изу­че­ние транс­фор­ма­ций основ­ных соци­а­ли­за­ци­он­ных про­цес­сов при усло­вии их про­те­ка­ния в вир­ту­аль­ной сре­де, то есть ана­лиз изме­не­ний пара­мет­ров соци­аль­но­го раз­ви­тия под­рост­ка, взя­тых исклю­чи­тель­но в сво­ей вир­ту­аль­ной представленности. 

При усло­вии объ­еди­не­ния эти два направ­ле­ния пред­став­ля­ют, по сути, тезис о том, что новые инфор­ма­ци­он­ные тех­но­ло­гии явля­ют­ся сего­дня одно­вре­мен­но и сред­ством, и сре­дой соци­аль­но­го раз­ви­тия лич­но­сти в под­рост­ко­вом и юно­ше­ском воз­расте.

Хотя изме­не­ние совре­мен­но­го инфор­ма­ци­он­но­го про­стран­ства про­ис­хо­дит, оче­вид­но, не толь­ко за счет раз­ви­тия новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий, свое даль­ней­шее изло­же­ние мы огра­ни­чим ана­ли­зом роли интер­нет-ком­му­ни­ка­ции в ходе соци­а­ли­за­ции и – более узко – роли обще­ния и вза­и­мо­дей­ствия под­рост­ка в соци­аль­ных сетях.

Особенности пользования социальными сетями в подростковом и юношеском возрасте

Что же на сего­дняш­ний день из извест­ных фак­тов име­ет мак­си­маль­ное зна­че­ние для ана­ли­за инфор­ма­ци­он­ной соци­а­ли­за­ции под­рост­ка? Како­вы объ­ек­тив­но основ­ные трен­ды под­рост­ко­во­го поль­зо­ва­ния?

Преж­де все­го отме­тим, что, несмот­ря на более позд­нее по срав­не­нию с запад­ны­ми стра­на­ми вклю­че­ние в про­цесс инфор­ма­ти­за­ции, Рос­сия повто­ря­ет мно­гие миро­вые трен­ды. В первую оче­редь это каса­ет­ся коли­че­ствен­ных пока­за­те­лей актив­но­го поль­зо­ва­ния, а имен­но – рост чис­ла актив­ных поль­зо­ва­те­лей Сети идет по экс­по­нен­те и в основ­ном про­ис­хо­дит за счет поль­зо­ва­те­лей под­рост­ко­во-юно­ше­ско­го возраста. 

Так, по дан­ным Мин­ком­свя­зи РФ на нача­ло 2012 года, общее чис­ло поль­зо­ва­те­лей в нашей стране соста­ви­ло 70 млн чело­век, и по это­му пока­за­те­лю Рос­сия вышла на пер­вое место в Евро­пе и на шестое место в мире. При этом про­цент поль­зо­ва­ния в под­рост­ко­вом и юно­ше­ском воз­расте для рос­сий­ской выбор­ки неуклон­но рас­тет: если в 2008 году, по дан­ным Фон­да обще­ствен­но­го мне­ния, он состав­лял чуть более 70% [ФОМ, 2008], то к кон­цу 2012-го иссле­до­ва­ние на репре­зен­та­тив­ной выбор­ке, вклю­чав­шей под­рост­ков боль­ших и малых горо­дов, пока­за­ло, что уже 93% жите­лей Рос­сии в воз­расте от 10 до 17 лет актив­но исполь­зу­ют раз­лич­ные интер­нет-сер­ви­сы [Цым­ба­лен­ко и др., 2012]. Ины­ми сло­ва­ми, мож­но гово­рить о прак­ти­че­ски повсе­мест­ной вклю­чен­но­сти под­рост­ков в интер­нет-ком­му­ни­ка­цию.

Эти коли­че­ствен­ные пока­за­те­ли во мно­гом свя­за­ны с раз­ви­ти­ем ком­му­ни­ка­ции в соци­аль­ных сетях. После нача­ла миро­во­го бума соци­аль­ных сетей в 2003–2004 гг. рост поль­зо­ва­ния ими бли­зок к экс­по­нен­те, при этом начи­ная с 2009 года по сте­пе­ни вклю­чен­но­сти в дан­ный про­цесс Рос­сия обго­ня­ет осталь­ной мир: в раз­лич­ных соци­аль­ных сетях сего­дня заре­ги­стри­ро­ва­ны 82% поль­зо­ва­те­лей Руне­та, из кото­рых чет­верть состав­ля­ют дети до 14 лет [там же].

Отме­ча­ет­ся так­же сов­па­де­ние и дру­гих трен­дов актив­но­го поль­зо­ва­ния. Так, за послед­ние пят­на­дцать лет во всем мире про­ис­хо­дит посто­ян­ное сни­же­ние воз­рас­та «ком­пью­тер­ной ини­ци­а­ции», при­чем рез­кий ска­чок в этом сни­же­нии свя­зы­ва­ет­ся опять же с раз­ви­ти­ем соци­аль­ных сетей [Boyd, Ellison, 2007]. 

Для рос­сий­ских под­рост­ков эта тен­ден­ция сохра­ня­ет­ся: если те, кото­рым сего­дня 17–18 лет, впер­вые ста­ли поль­зо­ва­те­ля­ми тех или иных соци­аль­ных сетей, когда им в сред­нем было почти 14 лет, то сего­дняш­ние четыр­на­дца­ти­лет­ние – в воз­расте до 10 лет. 

Инте­рес­но, что рос­сий­ская ауди­то­рия соци­аль­ных сетей рас­тет при этом в основ­ном за счет реги­о­нов. Если на нача­ло 2000-х гг. харак­тер­ным был «циф­ро­вой раз­рыв» меж­ду Моск­вой, Санкт-Петер­бур­гом и дру­ги­ми реги­о­на­ми нашей стра­ны, то сего­дня 86% новых поль­зо­ва­те­лей (в основ­ном под­рост­ко­во­го и юно­ше­ско­го воз­рас­та) живут за пре­де­ла­ми двух столиц. 

Ины­ми сло­ва­ми, нали­цо не толь­ко все боль­ший охват соци­аль­но-сете­вым поль­зо­ва­ни­ем все более юных сло­ев насе­ле­ния, но и пре­одо­ле­ние в сфе­ре инфор­ма­ци­он­ной соци­а­ли­за­ции «циф­ро­во­го» осно­ва­ния воз­мож­но­го соци­аль­но­го нера­вен­ства под­рост­ко­во-моло­деж­ной когор­ты, кото­рое про­гно­зи­ро­ва­лось еще недав­но [Бон­да­рен­ко, 2003; Белин­ская, 2002].

Так­же Рос­сия повто­ря­ет и два дру­гих миро­вых трен­да сете­во­го поль­зо­ва­ния. Во-пер­вых, это уве­ли­че­ние про­цен­та «жен­ско­го насе­ле­ния» соци­аль­ных сетей – за послед­ние десять лет с 15–20% до 40–50%, кото­рый опять же в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни про­ис­хо­дит за счет поль­зо­ва­те­лей-под­рост­ков [Цым­ба­лен­ко, 2006; Цым­ба­лен­ко и др., 2012]. 

Во-вто­рых, – уве­ли­че­ние вре­ме­ни поль­зо­ва­ния ими в систе­ме всех видов дея­тель­но­сти под­рост­ка (не толь­ко досу­го­вой, но и позна­ва­тель­ной, учеб­ной, про­фес­си­о­наль­ной), что, в свою оче­редь, в опре­де­лен­ной сте­пе­ни объ­яс­ня­ет факт все боль­ше­го дове­рия к Интер­не­ту как СМИ в под­рост­ко­вой сре­де по срав­не­нию с тра­ди­ци­он­ны­ми источ­ни­ка­ми информации. 

Под­черк­нем, что имен­но послед­ний сюжет явля­ет­ся пред­ме­том мно­же­ствен­ных спе­ку­ля­тив­ных рас­суж­де­ний и мифо­ло­ги­за­ций: до сих пор доста­точ­но рас­про­стра­нен­ным явля­ет­ся мне­ние о том, что под­рост­ка в Сети инте­ре­су­ет лишь игро­вой кон­тент и/или сай­ты асо­ци­аль­ной направленности. 

Меж­ду тем послед­нее оте­че­ствен­ное мас­штаб­ное иссле­до­ва­ние под­рост­ко­во­го поль­зо­ва­ния опро­верг­ло пред­став­ле­ние о том, что дети и под­рост­ки исполь­зу­ют соци­аль­ные сети исклю­чи­тель­но для того, что­бы почи­тать и посмот­реть ссыл­ки о сек­се, наси­лии и вред­ных при­выч­ках [Цым­ба­лен­ко и др., 2012], – более 80% опро­шен­ных демон­стри­ру­ют запрос на прин­ци­пи­аль­но иной контент. 

Заме­тим, тот факт, что Интер­нет ста­но­вит­ся все более доми­ни­ру­ю­щим и вызы­ва­ю­щим наи­боль­шее дове­рие сред­ством полу­че­ния инфор­ма­ции для под­рост­ков неза­ви­си­мо от их места про­жи­ва­ния, цен­но­стей и инте­ре­сов, под­твер­жда­ет­ся и в менее мас­штаб­ных пси­хо­ло­ги­че­ских иссле­до­ва­ни­ях [Голу­бе­ва, Мар­цин­ков­ская, 2011; Костяк, 2012].

Нако­нец, еще одной «точ­кой сов­па­де­ния» миро­вых и оте­че­ствен­ных тен­ден­ций в раз­ви­тии соци­аль­ных сетей явля­ет­ся тот факт, что их про­стран­ство посте­пен­но ста­но­вит­ся само­сто­я­тель­ным фак­то­ром соци­аль­ной стра­ти­фи­ка­ции, и под­рост­ко­во-юно­ше­ская когор­та поль­зо­ва­те­лей не явля­ет­ся исключением. 

Иссле­до­ва­ния, эмпи­ри­че­ски под­твер­жда­ю­щие это, еще очень немно­го­чис­лен­ны за рубе­жом [Gavin et al., 2007; Boyd, Ellison,2007] и прак­ти­че­ски отсут­ству­ют в нашей стране, но нали­чие у тех или иных попу­ляр­ных соци­аль­ных сетей опре­де­лен­но­го «соци­аль­но­го типа­жа» поль­зо­ва­те­ля уже актив­но исполь­зу­ет­ся в повсе­днев­ных соци­аль­ных прак­ти­ках (напри­мер, при при­е­ме на работу). 

Кос­вен­ным дока­за­тель­ством того, что соци­аль­ные сети ста­но­вят­ся само­сто­я­тель­ным фак­то­ром соци­аль­ной дина­ми­ки для под­рост­ко­во­го воз­рас­та, явля­ет­ся, в част­но­сти, отме­ча­ю­ща­я­ся запад­ны­ми иссле­до­ва­те­ля­ми тен­ден­ция посто­ян­но­го сдви­га пред­по­чте­ний поль­зо­ва­ния дан­ной воз­раст­ной когорты. 

Так, напри­мер, отме­ча­ет­ся, что рост попу­ляр­но­сти Facebook у стар­ше­го («роди­тель­ско­го») поко­ле­ния вызвал после­ду­ю­щий отток из этой соци­аль­ной сети поль­зо­ва­те­лей под­рост­ко­во­го воз­рас­та и пере­ме­ще­ние их в MySpace; сте­пень попу­ляр­но­сти Twitter у более юных когорт так­же свя­зы­ва­ет­ся с их жела­ни­ем сегре­га­ции от поль­зо­ва­те­лей более стар­ше­го воз­рас­та [Leung, 2007; Valkenburg, 2007].

Пожа­луй, наи­бо­лее яркие раз­ли­чия в пара­мет­рах зару­беж­но­го и оте­че­ствен­но­го юно­ше­ско­го поль­зо­ва­ния соци­аль­ны­ми сетя­ми наблю­да­ют­ся лишь в содер­жа­нии рефлек­си­ру­е­мых рисков. 

Так, если в мире в каче­стве тако­вых отме­ча­ют­ся опа­се­ния в нару­ше­нии кон­фи­ден­ци­аль­но­сти лич­ных дан­ных, невоз­мож­ность защи­тить свой про­филь от спа­ма, фор­ми­ро­ва­ние нега­тив­но­го ими­джа и риск воз­ник­но­ве­ния интер­нет-зави­си­мо­сти [Boyd, Ellison, 2007], то рос­сий­ские под­рост­ки опа­са­ют­ся дру­го­го: вытес­не­ния реаль­но­го обще­ния за счет ком­му­ни­ка­ции в соци­аль­ных сетях, неспо­соб­но­сти спра­вить­ся с избы­точ­ной инфор­ма­ци­ей и непро­дук­тив­ной поте­ри вре­ме­ни [ФОМ, 2008].

Возможные социально-психологические следствия

Пред­став­ля­ет­ся, что новое инфор­ма­ци­он­ное про­стран­ство под­рост­ко­вой соци­а­ли­за­ции вле­чет за собой опре­де­лен­ные изме­не­ния в ее содер­жа­нии.

Во-пер­вых, это изме­не­ния в про­цес­сах вос­при­я­тия и кате­го­ри­за­ции соци­аль­ной инфор­ма­ции: зако­но­мер­ное при актив­ном интер­нет-поль­зо­ва­нии доми­ни­ро­ва­ние аудио­ви­зу­аль­но­го кана­ла и опы­та «кли­по­во­го мыш­ле­ния» при­во­дит к сни­же­нию рефлек­сив­но­сти, в резуль­та­те чего веду­щей состав­ля­ю­щей пред­став­ле­ний о соци­аль­ном мире ста­но­вит­ся образ. 

Инте­рес­но, одна­ко, что это, доста­точ­но оче­вид­ное с тео­ре­ти­че­ской точ­ки зре­ния, утвер­жде­ние (раз­лич­ные спо­со­бы полу­че­ния опы­та вли­я­ют на спе­ци­фи­ку позна­ва­тель­ных про­цес­сов) до сих пор не име­ет раз­вер­ну­той эмпи­ри­че­ской дока­за­тель­ной базы. 

Как отме­ча­ет­ся, иссле­до­ва­ния транс­фор­ма­ций когни­тив­ных про­цес­сов при усло­вии актив­ной интер­нет-ком­му­ни­ка­ции дают весь­ма про­ти­во­ре­чи­вые резуль­та­ты, хотя тезис о «пер­цеп­тив­но-интел­лек­ту­аль­ных» осо­бен­но­стях детей, взрос­ле­ю­щих в инфор­ма­ци­он­ную эпо­ху, усерд­но тира­жи­ру­ет­ся СМИ и внед­ря­ет­ся в обще­ствен­ное сознание. 

Инте­рес­ный обзор этих иссле­до­ва­ний, а так­же воз­мож­ных при­чин соци­аль­ной вос­тре­бо­ван­но­сти пред­став­ле­ний о прин­ци­пи­аль­ной ина­ко­во­сти детей ком­пью­тер­ной эпо­хи (так назы­ва­е­мых digital natives) мож­но най­ти в рабо­те Г.В.Шуковой.

Поды­то­жи­вая ряд зару­беж­ных иссле­до­ва­ний это­го вопро­са, она отме­ча­ет, что изме­не­ния в вос­при­я­тии и усво­е­нии инфор­ма­ции у совре­мен­ных под­рост­ков по срав­не­нию с пред­ше­ству­ю­щи­ми поко­ле­ни­я­ми суще­ству­ют, но сте­пень их все­общ­но­сти и ради­каль­но­сти эмпи­ри­че­ски не под­твер­жда­ет­ся [Шуко­ва, 2013] – в том чис­ле, и в силу еще крайне немно­го­чис­лен­ных попы­ток изу­че­ния.

Вто­рым (и, заме­тим сра­зу, более эмпи­ри­че­ски «осво­ен­ным») направ­ле­ни­ем воз­мож­ной содер­жа­тель­ной дина­ми­ки соци­а­ли­за­ции в инфор­ма­ци­он­ную эпо­ху явля­ет­ся транс­фор­ма­ция ком­му­ни­ка­тив­но­го опы­та подростка. 

Иссле­до­ва­ния спе­ци­фи­ки интер­нет-ком­му­ни­ка­ции уже тра­ди­ци­он­но доми­ни­ру­ют в пси­хо­ло­ги­че­ских рабо­тах, состав­ляя основ­ную часть всей «пси­хо­ло­гии Интер­не­та» [Вой­скун­ский, 2010]. За более чем деся­ти­ле­тие изу­че­ния опре­де­ле­ны основ­ные спе­ци­фи­че­ские пара­мет­ры вир­ту­аль­но­го обще­ния, пси­хо­ло­ги­че­ские осо­бен­но­сти его актив­ных участ­ни­ков, осо­бен­но­сти фор­ми­ро­ва­ния обра­за парт­не­ра по ком­му­ни­ка­ции, свое­об­ра­зие норм вза­и­мо­дей­ствия при исполь­зо­ва­нии раз­лич­ных сервисов. 

Под­черк­нем, что, как и в пер­вом слу­чае, эмпи­ри­че­ские дан­ные отли­ча­ет доста­точ­ная про­ти­во­ре­чи­вость. Так, напри­мер, соглас­но одной точ­ке зре­ния, при сете­вой ком­му­ни­ка­ции люди обра­ща­ют мень­шее вни­ма­ние на соблю­де­ние соци­аль­ных норм (в силу опре­де­лен­ной ано­ним­но­сти и физи­че­ской непред­став­лен­но­сти парт­не­ра), что дела­ет такое обще­ние менее фор­маль­ным [Birnie, 2002]. 

В соот­вет­ствии с дру­гой пози­ци­ей, стре­мясь умень­шить неопре­де­лен­ность сете­вой ком­му­ни­ка­ции, поль­зо­ва­те­ли актив­но высту­па­ют за соблю­де­ние соци­аль­ных норм и не толь­ко стро­ят пове­де­ние более нор­ма­тив­но, но и опи­ра­ют­ся при этом пре­иму­ще­ствен­но на свою соци­аль­ную иден­тич­ность [Postmes, 2001]. 

Ана­ло­гич­ная про­ти­во­ре­чи­вость наблю­да­ет­ся и в резуль­та­тах, каса­ю­щих­ся содер­жа­тель­ной сто­ро­ны норм сете­вой ком­му­ни­ка­ции. Так, отме­ча­ю­ща­я­ся нор­ма вза­и­мо­по­мо­щи (пре­об­ла­да­ние коопе­ра­ции, демон­стра­ция согла­сия, дру­же­лю­бие и воз­мож­ность повы­ше­ния поль­зо­ва­те­лем сво­е­го сете­во­го ста­ту­са за счет подоб­но­го ком­му­ни­ка­тив­но­го пове­де­ния) соче­та­ет­ся с про­яв­ле­ни­я­ми агрес­сии в ком­му­ни­ка­ции [Куз­не­цо­ва, Чудо­ва, 2008]. 

Заме­тим, что интер­пре­та­ци­он­ная рам­ка и для пер­вых, и для вто­рых резуль­та­тов прак­ти­че­ски оди­на­ко­ва – и в том, и в дру­гом слу­чае они могут быть объ­яс­не­ны высо­кой сте­пе­нью неопре­де­лен­но­сти интер­нет-ком­му­ни­ка­ции и, вслед­ствие это­го, неопре­де­лен­но­стью гра­ниц «Я» любо­го пользователя. 

Но под­черк­нем, что, несмот­ря на неод­но­знач­ность эмпи­ри­ки, сего­дня тезис о нали­чии ново­го ком­му­ни­ка­тив­но­го опы­та у актив­но­го поль­зо­ва­те­ля не оспа­ри­ва­ет­ся, а оче­вид­ные осо­бен­но­сти интер­нет-ком­му­ни­ка­ции при­ве­ли к тому, что «ком­пью­тер­ный» язык рас­смат­ри­ва­ет­ся как осо­бый вид дис­кур­сив­ной прак­ти­ки, порож­да­ю­щий воз­ник­но­ве­ние и исполь­зо­ва­ние новых норм ком­му­ни­ка­ции [Вой­скун­ский, 2010; Белин­ская, 2011].

Тре­тьим воз­мож­ным век­то­ром инфор­ма­ци­он­ной соци­а­ли­за­ции под­рост­ка, име­ю­щим содер­жа­тель­ное зна­че­ние, пред­став­ля­ет­ся дина­ми­ка сфе­ры само­со­зна­ния. Начи­ная с самых пер­вых работ в обла­сти пси­хо­ло­гии Интер­не­та, вопрос о дина­ми­ке пред­став­ле­ний чело­ве­ка о себе в кон­тек­сте вир­ту­аль­но­го обще­ния и вза­и­мо­дей­ствия явля­ет­ся одной из иссле­до­ва­тель­ских «кон­стант» [Белин­ская, Жич­ки­на, 2000; Gavin, 2007; Marcus et al., 2006]. 

Как и в пер­вом слу­чае, в осно­ве попу­ляр­но­сти темы лежит доста­точ­но зако­но­мер­ное тео­ре­ти­че­ское пред­по­ло­же­ние. А имен­но – пред­став­ля­ет­ся оче­вид­ным, что рас­ши­рен­ные воз­мож­но­сти роле­во­го экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ния (напри­мер, посред­ством ком­пью­тер­ных сете­вых игр) и уве­ли­че­ние коли­че­ства мак­си­маль­но управ­ля­е­мых само­пре­зен­та­ций (через созда­ние лич­ных про­фи­лей и стра­ниц в бло­гах и соци­аль­ных сетях) могут зада­вать поль­зо­ва­те­лю как новые осно­ва­ния для само­ка­те­го­ри­за­ции, так и новые при­чи­ны для Я-изменений. 

Одна­ко и в дан­ном слу­чае име­ю­ща­я­ся на сего­дняш­ний день эмпи­ри­че­ская кар­ти­на дале­ко неод­но­знач­на [Вой­скун­ский, 2010; Белин­ская, 2012; Костяк, 2012; Вол­хон­ский и др., 2006].

Пред­став­ля­ет­ся, что в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни про­ти­во­ре­чи­вость дан­ных отно­си­тель­но воз­мож­ных пси­хо­ло­ги­че­ских и соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ских след­ствий инфор­ма­ци­он­ной соци­а­ли­за­ции опре­де­ля­ет­ся фак­том исход­ной дихо­то­мии в фор­му­ли­ров­ке иссле­до­ва­тель­ских пози­ций. С нашей точ­ки зре­ния, весь их совре­мен­ный спектр сво­дит­ся к двум типам предположений. 

Заме­тим, в осно­ве дан­но­го раз­де­ле­ния лежит раз­лич­ное, аксио­ло­ги­че­ское в сво­ей осно­ве, пони­ма­ние соот­но­ше­ния реаль­но­сти и вир­ту­аль­но­сти [Вой­скун­ский, Селис­ская, 2005], а имен­но: с неко­то­рой долей услов­но­сти их мож­но было бы обо­зна­чить как гипо­те­зы дефи­ци­тар­но­сти и гипо­те­зы ком­пле­мен­тар­но­сти.

В осно­ве пер­во­го типа гипо­тез лежит общее пред­по­ло­же­ние о том, что реаль­ность интер­нет-ком­му­ни­ка­ции в силу сво­их объ­ек­тив­ных, тех­но­ло­ги­че­ских осо­бен­но­стей вос­пол­ня­ет неко­то­рые «дефи­ци­ты» совре­мен­но­го чело­ве­ка и поз­во­ля­ет удо­вле­тво­рить ряд потреб­но­стей, кото­рые сего­дня фруст­ри­ро­ва­ны объ­ек­тив­ной соци­аль­ной реальностью. 

Тако­вых потреб­но­стей выде­ля­ет­ся, как пра­ви­ло, три: 1) потреб­ность в сти­му­ля­ции (ярким при­ме­ром опо­ры на нее при фор­му­ли­ров­ке иссле­до­ва­тель­ских гипо­тез может слу­жить когни­тив­но-бихе­ви­о­раль­ная модель ком­пью­тер­ной зави­си­мо­сти Р.Дэвиса); 2) потреб­ность в поис­ке новых ощу­ще­ний и 3) потреб­ность в без­опас­но­сти (соот­вет­ству­ю­щий при­мер – модель деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции Т.Постмеса).

При этом спо­соб удо­вле­тво­ре­ния этих потреб­но­стей в интер­нет-ком­му­ни­ка­ции оце­ни­ва­ет­ся как ком­пен­са­тор­ный, и, соот­вет­ствен­но, подоб­ная оцен­ка пере­но­сит­ся на дру­гие воз­мож­ные пси­хо­ло­ги­че­ские и соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ские аспек­ты актив­но­го поль­зо­ва­ния [Тхо­стов, Сур­нов, 2005], вплоть до мак­си­маль­но широ­ких обоб­ще­ний [Дани­лов, 2012].

В осно­ве же вто­ро­го типа гипо­тез – гипо­тез ком­пле­мен­тар­но­сти – лежит пред­по­ло­же­ние о том, что реаль­ность интер­нет-ком­му­ни­ка­ции не столь­ко ком­пен­си­ру­ет для чело­ве­ка раз­лич­ные «дефи­ци­ты» соци­аль­ной реаль­но­сти, сколь­ко предо­став­ля­ет ему прин­ци­пи­аль­но новые воз­мож­но­сти, поз­во­ляя как бы «достра­и­вать» те или иные лич­ност­ные атрибуты. 

Эти гипо­те­зы, заме­тим, менее мно­го­чис­лен­ны и менее пред­став­ле­ны в кон­крет­ных иссле­до­ва­ни­ях. В целом выде­ля­ет­ся два их типа: апел­ли­ру­ю­щие к потреб­ност­но-моти­ва­ци­он­ной сфе­ре лич­но­сти (услов­но гово­ря, «гипо­те­зы рас­ши­ре­ния потен­ци­а­ла») и обра­ща­ю­щи­е­ся к сфе­ре само­со­зна­ния («гипо­те­зы самоконструирования»). 

С точ­ки зре­ния пер­вых интер­нет-ком­му­ни­ка­ция предо­став­ля­ет чело­ве­ку настоль­ко новые воз­мож­но­сти в плане дина­ми­ки потреб­ност­но-моти­ва­ци­он­ной сфе­ры, что сопут­ству­ю­щие, напри­мер, фено­ме­ну интер­нет-аддик­ции погло­щен­ность дея­тель­но­стью, высо­кую позна­ва­тель­ную актив­ность и готов­ность к пре­одо­ле­нию воз­ни­ка­ю­щих про­блем мож­но трак­то­вать как име­ю­щие ту же при­ро­ду, что и опыт «пото­ка», и рас­смат­ри­вать, напри­мер, ком­пью­тер­ные зави­си­мо­сти уже не как пато­пси­хо­ло­ги­че­ский фено­мен, а как новую моти­ва­цию позна­ва­тель­ной дея­тель­но­сти [Баба­е­ва, Вой­скун­ский, Смыс­ло­ва, 2000; Вой­скун­ский, 2004; Вой­скун­ский, 2010]. 

Вто­рая трак­тов­ка в ана­ло­гич­ном «кон­струк­тив­ном» клю­че свя­за­на с опо­рой в ана­ли­зе интер­нет-ком­му­ни­ка­ции на тео­рии иден­тич­но­сти. С этой точ­ки зре­ния интер­нет-сре­да рас­смат­ри­ва­ет­ся, преж­де все­го, как прак­ти­че­ски неогра­ни­чен­ная воз­мож­ность экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать с соб­ствен­ным Я, созда­вать «вир­ту­аль­ные лич­но­сти» и сете­вые идентичности. 

Интер­нет-зави­си­мость в дан­ном слу­чае так­же пере­ста­ет высту­пать как чисто кли­ни­че­ский факт, пре­вра­ща­ясь в про­цесс само­кон­стру­и­ро­ва­ния чело­ве­ка инфор­ма­ци­он­ной эпо­хи, пусть и взя­тый в сво­ем «пре­дель­ном» зна­че­нии [Белин­ская, 2009; Matsuba, 2006].

Одна­ко при исполь­зо­ва­нии любой тео­ре­ти­че­ской моде­ли по-преж­не­му нере­шен­ны­ми оста­ют­ся сле­ду­ю­щие важ­ные вопро­сы инфор­ма­ци­он­ной под­рост­ко­во-юно­ше­ской соци­а­ли­за­ции, осо­бен­но в ситу­а­ции актив­но­го исполь­зо­ва­ния соци­аль­ных сетей.

  1. Как отра­жа­ет­ся опыт соци­аль­но-сете­вой ком­му­ни­ка­ции на содер­жа­тель­ной сто­роне обще­ния под­рост­ков в реальности?
  2. Как свя­за­но актив­ное соци­аль­но-сете­вое поль­зо­ва­ние с пока­за­те­ля­ми пси­хо­ло­ги­че­ско­го бла­го­по­лу­чия подростков?
  3. Какую роль игра­ет актив­ное соци­аль­но-сете­вое поль­зо­ва­ние в струк­ту­ре совла­да­ю­ще­го пове­де­ния под­рост­ков с жиз­нен­ны­ми трудностями?

Эти вопро­сы опре­де­ли­ли содер­жа­ние эмпи­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния, часть резуль­та­тов кото­ро­го будет пред­став­ле­на ниже.

Эмпирическое исследование

Цель иссле­до­ва­ния: поиск свя­зей харак­те­ра поль­зо­ва­ния соци­аль­ны­ми сетя­ми и пси­хо­ло­ги­че­ско­го бла­го­по­лу­чия в под­рост­ко­вом и юно­ше­ском возрасте.

Методы

Выборка

Иссле­до­ва­ние про­хо­ди­ло в трех горо­дах РФ (Москве, Ека­те­рин­бур­ге, Якут­ске) в декаб­ре 2012 – мар­те 2013 года. Респон­ден­та­ми явля­лись школь­ни­ки 10–11-х клас­сов и сту­ден­ты 1-х кур­сов гума­ни­тар­ных и есте­ствен­но-науч­ных факуль­те­тов раз­лич­ных вузов; все­го 487 человек. 

Выбор­ка в целом сба­лан­си­ро­ва­на по полу; коли­че­ство сту­ден­тов по всем горо­дам пре­об­ла­да­ло над школь­ни­ка­ми (2/3 и 1/3); сред­ний воз­раст респон­ден­тов соста­вил 17,5 лет. В сред­нем око­ло 60% респон­ден­тов посто­ян­но про­жи­ва­ют в этих горо­дах (для Моск­вы дан­ный пока­за­тель пре­вы­ша­ет 75%), осталь­ные при­е­ха­ли из неболь­ших горо­дов и посел­ков город­ско­го типа в целях полу­че­ния образования. 

Харак­те­ри­сти­ка семей­ной ситу­а­ции: более поло­ви­ны респон­ден­тов име­ют сиб­лин­гов; более 70% живут в пол­ной семье, в кото­рой в подав­ля­ю­щем боль­шин­стве слу­ча­ев мать и отец рабо­та­ют пол­ный рабо­чий день. Выра­жен­ные раз­ли­чия харак­тер­ны толь­ко для места про­жи­ва­ния: если око­ло 90% респон­ден­тов Моск­вы живут вме­сте с роди­те­ля­ми в соб­ствен­ном жилье, то доля тако­вых в Ека­те­рин­бур­ге мень­ше 50%, а в Якут­ске – лишь 15% (осталь­ные про­жи­ва­ют в интер­на­тах, обще­жи­ти­ях и сни­ма­ют жилье).

Методики

Запол­ня­е­мая респон­ден­та­ми анке­та содер­жа­ла в себе сле­ду­ю­щие бло­ки вопросов:

  1. вопро­сы, каса­ю­щи­е­ся харак­те­ри­стик поль­зо­ва­ния соци­аль­ны­ми сетя­ми Интер­не­та (коли­че­ство вре­ме­ни, про­во­ди­мо­го в соци­аль­ных сетях; коли­че­ство дру­зей в соци­аль­ных сетях и часто­та кон­так­тов с ними; опыт пере­жи­ва­ния оди­но­че­ства в соци­аль­ных сетях и кибер­бул­лин­га, опыт реаль­но­го вза­и­мо­дей­ствия с вир­ту­аль­ны­ми друзьями);
  2. вопро­сы, направ­лен­ные на выяс­не­ние пока­за­те­лей пси­хо­ло­ги­че­ско­го бла­го­по­лу­чия (субъ­ек­тив­ная оцен­ка сво­е­го физи­че­ско­го состо­я­ния; само­оцен­ка в зна­чи­мых сфе­рах меж­лич­ност­ных отно­ше­ний, вклю­ча­ю­щая в себя харак­те­ри­сти­ки обще­ния с дру­зья­ми; опыт оди­но­че­ства и моббин­га; общая оцен­ка сво­ей жиз­нен­ной ситу­а­ции и жела­ния изменений);
  3. вопро­сы, направ­лен­ные на оцен­ку субъ­ек­тив­но стрес­со­вых собы­тий в тече­ние недав­не­го вре­ме­ни и выяв­ле­ние стра­те­гий совла­да­ния с ними (поиск соци­аль­ной под­держ­ки, поиск реше­ния про­бле­мы, кон­фрон­та­ция, избе­га­ние, дистанцирование);
  4. вопро­сы соци­аль­но-демо­гра­фи­че­ско­го харак­те­ра (место про­жи­ва­ния, состав семьи, тру­до­вая заня­тость роди­те­лей и т.п.).

Результаты

В том, что каса­ет­ся оцен­ки обще­го коли­че­ства вре­ме­ни, про­во­ди­мо­го наши­ми респон­ден­та­ми в соци­аль­ных сетях, не было обна­ру­же­но ни реги­о­наль­ных, ни поло­вых, ни воз­раст­ных зна­чи­мых раз­ли­чий – более 75% опро­шен­ных (стар­ше­класс­ни­ки и сту­ден­ты, юно­ши и девуш­ки, жите­ли Моск­вы, Ека­те­рин­бур­га и Якут­ска) в сред­нем тра­ти­ли в сут­ки на раз­лич­ные виды ком­му­ни­ка­ции в соци­аль­ных сетях око­ло четы­рех часов. 

Основ­ны­ми вида­ми дея­тель­но­сти при этом высту­па­ли пере­пис­ка с дру­зья­ми и пере­пост раз­лич­ных сооб­ще­ний, пре­иму­ще­ствен­но музы­каль­ных фай­лов и фото­гра­фий. Общей тен­ден­ци­ей явля­лось уве­ли­че­ние поль­зо­ва­тель­ско­го вре­ме­ни в выход­ные дни по срав­не­нию с буд­ня­ми. Фак­ти­че­ски это под­твер­жда­ет дан­ные о мас­со­вом поль­зо­ва­нии соци­аль­ны­ми сетя­ми в стар­шем под­рост­ко­вом и юно­ше­ском воз­расте (по послед­ним дан­ным, ауди­то­рия 17-лет­них явля­ет­ся доми­ни­ру­ю­щей в этом виде интер­нет-ком­му­ни­ка­ции), а так­же об уве­ли­че­нии доли это­го вида дея­тель­но­сти в общей струк­ту­ре досуга. 

Инте­рес­но, что сме­на инсти­ту­та соци­а­ли­за­ции (шко­ла / вуз) на это не вли­я­ет. Так­же этот пока­за­тель не свя­зан с каки­ми бы то ни было пока­за­те­ля­ми пси­хо­ло­ги­че­ско­го бла­го­по­лу­чия под­рост­ков.

Боль­шин­ство опро­шен­ных отме­ча­ют, что общее коли­че­ство их дру­зей по соци­аль­ным сетям колеб­лет­ся в диа­па­зоне от 100 до 400 чело­век. При этом наблю­да­ют­ся реги­о­наль­ные раз­ли­чия: так, по срав­не­нию с респон­ден­та­ми Моск­вы и Ека­те­рин­бур­га жите­ли Якут­ска зна­чи­мо чаще утвер­жда­ют, что их коли­че­ство дру­зей в соци­аль­ных сетях пре­вы­ша­ет 500 чело­век (край­нее зна­че­ние по пред­ло­жен­ной шкале). 

Инте­рес­но, что око­ло поло­ви­ны выбор­ки, вне зави­си­мо­сти от места про­жи­ва­ния и прак­ти­че­ски вне зави­си­мо­сти от пола (девуш­ки лишь чуть чаще, неже­ли юно­ши), пред­при­ни­ма­ли попыт­ки встреч в реаль­ной ком­му­ни­ка­ции с теми, с кем позна­ко­ми­лись в соци­аль­ных сетях, при­чем в тре­ти слу­ча­ев это были люди более стар­ше­го воз­рас­та, неже­ли они сами. 

При этом часто­та попы­ток вклю­че­ния в свою реаль­ную ком­му­ни­ка­цию дру­зей по соци­аль­ным сетям более выра­же­на для «край­них» под­групп респон­ден­тов: тех, кото­рые отме­ча­ют у себя или мак­си­маль­ное или мини­маль­ное коли­че­ство вир­ту­аль­ных друзей. 

Одна­ко, несмот­ря на раз­ветв­лен­ную сеть вир­ту­аль­ных дру­зей и вклю­че­ние части из них в реаль­ную ком­му­ни­ка­цию, опре­де­лен­ное коли­че­ство опро­шен­ных отме­ча­ет у себя нали­чие чув­ства оди­но­че­ства онлайн: очень часто и часто его испы­ты­ва­ют 18% юных моск­ви­чей и 25% яку­тян (более бла­го­по­луч­ны­ми выгля­дят ека­те­рин­бурж­цы – все­го 5%).

В реаль­ной ком­му­ни­ка­ции нали­чие у себя боль­шо­го коли­че­ства дру­зей (более шести чело­век – край­няя пози­ция по пред­ло­жен­ной шка­ле) отме­ча­ют 48% юных моск­ви­чей, 40% ека­те­рин­бурж­цев и 55% яку­тян, но при этом лишь треть опро­шен­ных видят­ся с ними каж­дый день, а более 20% респон­ден­тов обща­ет­ся реже 1 раза в неделю. 

Инте­рес­но, что в этом плане моск­ви­чи выгля­дят более бла­го­по­луч­ны­ми, чем их сверст­ни­ки из дру­гих горо­дов: в сред­нем они обща­ют­ся со сво­и­ми реаль­ны­ми дру­зья­ми в 2 раза чаще. 

Кор­ре­ля­ци­он­ный ана­лиз харак­те­ра встреч с дру­зья­ми в реаль­ной ком­му­ни­ка­ции и в про­стран­стве соци­аль­ных сетей пока­зы­ва­ет нали­чие выра­жен­ной поло­жи­тель­ной свя­зи по всей выбор­ке для край­них под­групп («актив­но» и «пас­сив­но» коммуницирующих). 

Ины­ми сло­ва­ми, те, кто видит­ся с реаль­ны­ми дру­зья­ми каж­дый день, так­же каж­дый день актив­но вза­и­мо­дей­ству­ет с дру­зья­ми в соци­аль­ных сетях, а те, кто ред­ко видит­ся с дру­зья­ми в жиз­ни, в соци­аль­ных сетях начи­на­ют общать­ся чаще. Эта зави­си­мость несколь­ко более выра­же­на для юно­шей, неже­ли деву­шек, но не свя­за­на со сме­ной инсти­ту­та соци­а­ли­за­ции (шко­ла / вуз).

Доста­точ­но ожи­да­е­мым явля­ет­ся тот факт, что чув­ство оди­но­че­ства в реаль­ной ком­му­ни­ка­ции наши респон­ден­ты пере­жи­ва­ют зна­чи­мо чаще, неже­ли при обще­нии в соци­аль­ных сетях. 

Так, нико­гда не испы­ты­ва­ли его толь­ко 32% респон­ден­тов Моск­вы (соот­вет­ству­ю­щий пока­за­тель для вир­ту­аль­ной ком­му­ни­ка­ции – 50%), 29% опро­шен­ных в Ека­те­рин­бур­ге (соот­вет­ствен­но для сете­во­го обще­ния – 58%) и 22% живу­щих в Якут­ске (соот­вет­ствен­но в сете­вой ком­му­ни­ка­ции – 32%). 

Но при боль­шей выра­жен­но­сти «реаль­но­го» оди­но­че­ства в целом пере­жи­ва­ние оди­но­че­ства офлайн и онлайн свя­за­ны друг с дру­гом, при­чем для респон­ден­тов Якут­ска это более выра­же­но, неже­ли для опро­шен­ных в Москве и Ека­те­рин­бур­ге (как для юно­шей / деву­шек, так и для школь­ни­ков / сту­ден­тов).

Так как одной из актив­но обсуж­да­е­мых про­блем юно­ше­ской интер­нет-ком­му­ни­ка­ции явля­ет­ся кибер­бул­линг (агрес­сия, изде­ва­тель­ства и пре­сле­до­ва­ния онлайн, в том чис­ле – в про­стран­стве соци­аль­ных сетей), то часть вопро­сов была посвя­ще­на этому. 

Ока­за­лось, что (и этот факт про­ти­во­ре­чит ряду дру­гих иссле­до­ва­тель­ских дан­ных) подав­ля­ю­щая часть опро­шен­ных утвер­жда­ет, что нико­гда не стал­ки­ва­лась с направ­лен­ны­ми на них изде­ва­тель­ства­ми при сете­вой ком­му­ни­ка­ции (82% в Москве, 89% в Ека­те­рин­бур­ге и 65% в Якут­ске), при­чем в срав­не­нии с реаль­ной ком­му­ни­ка­ци­ей этот пока­за­тель был зна­чи­мо выше. 

Ины­ми сло­ва­ми, в обыч­ном повсе­днев­ном обще­нии раз­лич­но­го рода изде­ва­тель­ства над собой (моббинг) отме­ча­ют­ся под­рост­ка­ми чаще и бес­по­ко­ят их силь­нее. Это в мак­си­маль­ной сте­пе­ни выра­же­но для респон­ден­тов Якут­ска: в отли­чие от осталь­ных опро­шен­ных юные яку­тяне отме­ча­ют фак­ты изде­ва­тель­ства над собой в реаль­ной ком­му­ни­ка­ции доволь­но часто (более 20% – 1 раз в неделю). 

Инте­рес­но, что пере­жи­ва­ние нега­тив­ных чувств и в реаль­ной, и в вир­ту­аль­ной ком­му­ни­ка­ции (в част­но­сти, оди­но­че­ства) не име­ет кор­ре­ля­ци­он­ной свя­зи с коли­че­ством отме­ча­е­мых фак­тов кибер­бул­лин­га и моббин­га.

В выше опи­сан­ных резуль­та­тах уже при­сут­ство­ва­ли неко­то­рые пока­за­те­ли, кото­рые исход­но были отне­се­ны к пара­мет­рам пси­хо­ло­ги­че­ско­го бла­го­по­лу­чия. Оста­но­вим­ся крат­ко на осталь­ных.

С точ­ки зре­ния само­оцен­ки сво­е­го физи­че­ско­го состо­я­ния, как и сле­до­ва­ло ожи­дать исхо­дя из воз­раст­ных осо­бен­но­стей, респон­ден­ты в целом доста­точ­но опти­ми­стич­ны: так, более поло­ви­ны из них оце­ни­ва­ют его как «хоро­шее» и «очень хоро­шее» (несколь­ко отли­ча­ют­ся в сто­ро­ну сни­же­ния само­оцен­ки юных якутян). 

При этом боль­шая часть отме­ча­ет опре­де­лен­ную недо­ста­точ­ность сво­их заня­тий спор­том и дру­гих видов физи­че­ской актив­но­сти, а так­же недо­ста­точ­ность ноч­но­го сна: так, «нико­гда не высы­па­ет­ся» треть опро­шен­ных (для Якут­ска, под­рост­ки кото­ро­го зани­ма­ют­ся спор­том чаще, чем моск­ви­чи и ека­те­рин­бурж­цы, этот пока­за­тель зна­чи­мо выше). Отме­тим, что эти пока­за­те­ли не свя­за­ны с харак­те­ром поль­зо­ва­ния соци­аль­ны­ми сетя­ми ни для одной из под­вы­бо­рок.

Инте­рес­ны так­же реги­о­наль­ные раз­ли­чия само­оце­нок учеб­ных дости­же­ний, а так­же их свя­зи с оцен­ка­ми со сто­ро­ны дру­гих взрос­лых (роди­те­лей и пре­по­да­ва­те­лей). Если респон­ден­ты Моск­вы и Ека­те­рин­бур­га в целом доста­точ­но высо­ко оце­ни­ва­ют каче­ство сво­ей уче­бы (как «отлич­ную» и «хоро­шую» их опре­де­ля­ют более поло­ви­ны опро­шен­ных), то в Якут­ске таких менее тре­ти, при­чем эта более низ­кая само­оцен­ка не свя­за­на (в отли­чие от под­рост­ков Моск­вы и Ека­те­рин­бур­га) с пред­по­ла­га­е­мы­ми оцен­ка­ми со сто­ро­ны других. 

Подоб­ные тен­ден­ции прак­ти­че­ски не зави­сят от пола респон­ден­тов, не свя­за­ны с пере­ме­ной инсти­ту­та соци­а­ли­за­ции и в наи­боль­шей сте­пе­ни харак­тер­ны для «край­них» под­групп с точ­ки зре­ния осо­бен­но­стей ком­му­ни­ка­ции.

Зако­но­мер­ны­ми на этом фоне выгля­дят и раз­ли­чия в субъ­ек­тив­ных оцен­ках сво­ей жиз­нен­ной ситу­а­ции в целом: если для респон­ден­тов Моск­вы и Ека­те­рин­бур­га они выра­жен­но сдви­ну­ты в область высо­ких зна­че­ний, то для опро­шен­ных в Якут­ске пре­об­ла­да­ют сред­ние показатели. 

Инте­рес­но, что, несмот­ря на тра­ди­ци­он­но при­пи­сы­ва­е­мую дан­но­му воз­рас­ту откры­тость к ново­му опы­ту, боль­шая часть нашей выбор­ки отме­ча­ет отсут­ствие жела­ния каких-либо изме­не­ний в сво­ей жиз­ни, при­чем если для Моск­вы и Ека­те­рин­бур­га эта тен­ден­ция свя­за­на с уров­нем оцен­ки сво­ей жиз­нен­ной ситу­а­ции, то для Якут­ска – нет.

Обсуждение

Преж­де все­го, обра­ща­ет на себя вни­ма­ние отсут­ствие зна­чи­мых раз­ли­чий в коли­че­ствен­ных пока­за­те­лях поль­зо­ва­ния соци­аль­ны­ми сетя­ми по опро­шен­ной выбор­ке. Тот факт, что, неза­ви­си­мо от пола и места про­жи­ва­ния, а так­же от пере­хо­да из шко­лы в вуз, поль­зо­ва­те­ли под­рост­ко­во-юно­ше­ско­го воз­рас­та име­ют схо­жие пока­за­те­ли по коли­че­ству вре­ме­ни, про­во­ди­мо­го в соци­аль­ных сетях, сви­де­тель­ству­ет о том, что вир­ту­аль­ная ком­му­ни­ка­ция ста­ла повсе­мест­ным атри­бу­том их соци­а­ли­за­ции. Заме­тим, что, как уже отме­ча­лось выше, это под­твер­жда­ет­ся и дан­ны­ми дру­гих, более мас­штаб­ных иссле­до­ва­ний поль­зо­ва­ния Интер­не­том совре­мен­ны­ми под­рост­ка­ми.

Факт поло­жи­тель­ной свя­зи каче­ствен­ных пока­за­те­лей вир­ту­аль­но­го и реаль­но­го обще­ния для «актив­но» и «пас­сив­но» ком­му­ни­ци­ру­ю­щих сви­де­тель­ству­ет, с нашей точ­ки зре­ния, о том, что выде­лен­ные выше два спо­со­ба интер­пре­та­ции интер­нет-ком­му­ни­ка­ции («ком­пен­са­тор­ный» и «ком­пле­мен­тар­ный») в рав­ной сте­пе­ни име­ют пра­во на суще­ство­ва­ние: так, для более «актив­ных» вир­ту­аль­ная ком­му­ни­ка­ция предо­став­ля­ет новые воз­мож­но­сти, а для «пас­сив­ных» – поз­во­ля­ет ком­пен­си­ро­вать реаль­ный ком­му­ни­ка­тив­ный дефицит. 

Отме­тим, что стрем­ле­ние про­дол­жить обще­ние в реаль­но­сти с дру­зья­ми, появив­ши­ми­ся онлайн, при этом пре­иму­ще­ствен­но стар­ше себя по воз­рас­ту, кос­вен­но под­твер­жда­ет спе­ци­фи­ку вос­при­ни­ма­е­мых рис­ков вир­ту­аль­ной ком­му­ни­ка­ции рос­сий­ски­ми под­рост­ка­ми: в отли­чие от сво­их зару­беж­ных сверст­ни­ков они, оче­вид­но, не счи­та­ют подоб­ное пове­де­ние рис­ко­ван­ным.

В отли­чие от доста­точ­но рас­про­стра­нен­ной точ­ки зре­ния о нали­чии агрес­сив­но­го и изде­ва­тель­ско­го вза­и­мо­дей­ствия при онлайн-ком­му­ни­ка­ции, пред­став­ля­ю­ще­го угро­зу для под­рост­ков, отве­ты наших респон­ден­тов это­го не подтверждают. 

С одной сто­ро­ны, дан­ный резуль­тат может быть след­стви­ем недо­ста­точ­но кор­рект­ной фор­му­ли­ров­ки самих вопро­сов анке­ты, одна­ко это­му про­ти­во­ре­чит нали­чие отве­тов на ана­ло­гич­ные вопро­сы, каса­ю­щи­е­ся изде­ва­тельств в реаль­ной ком­му­ни­ка­ции. Мож­но было бы счи­тать его дока­за­тель­ством опре­де­лен­ной пере­оцен­ки дан­ной угро­зы со сто­ро­ны иссле­до­ва­те­лей: будучи одно­знач­но более «выпук­лы­ми», неже­ли фак­ты сотруд­ни­че­ства и коопе­ра­ции, фак­ты вир­ту­аль­ной агрес­сии про­сто при­вле­ка­ют к себе боль­шее внимание. 

Одна­ко подоб­ной интер­пре­та­ции про­ти­во­сто­ит, с нашей точ­ки зре­ния, сле­ду­ю­щее сооб­ра­же­ние. Оце­ни­вая про­стран­ство соци­аль­ных сетей в целом более бла­го­при­ят­но, чем про­стран­ство реаль­ной ком­му­ни­ка­ции (имея там боль­ше дру­зей, чаще обща­ясь с ними, исполь­зуя его как ресурс для уста­нов­ле­ния новых дру­же­ских свя­зей и реже испы­ты­вая в нем чув­ство оди­но­че­ства), под­рост­ки одно­вре­мен­но недо­оце­ни­ва­ют агрес­сив­ное пове­де­ние онлайн для сохра­не­ния непро­ти­во­ре­чи­во­сти сво­е­го обра­за сете­во­го общения. 

В опре­де­лен­ной сте­пе­ни это под­твер­жда­ет­ся и дан­ны­ми о более выра­жен­ном пере­жи­ва­нии меж­лич­ност­ных кон­флик­тов в реаль­ной ком­му­ни­ка­ции по срав­не­нию с вир­ту­аль­ным кон­фликт­ным вза­и­мо­дей­стви­ем [Hobman, 2002].

Доста­точ­но часто отме­ча­е­мое наши­ми респон­ден­та­ми чув­ство оди­но­че­ства, осо­бен­но в режи­ме реаль­но­го обще­ния, оче­вид­но, сто­ит отне­сти к воз­раст­ным осо­бен­но­стям, а факт сни­же­ния это­го пере­жи­ва­ния при поль­зо­ва­нии соци­аль­ны­ми сетя­ми – к уже отме­чав­шим­ся ком­пен­са­тор­ным воз­мож­но­стям это­го вида ком­му­ни­ка­ции, име­ю­щим ряд эмпи­ри­че­ских под­твер­жде­ний в зару­беж­ных иссле­до­ва­ни­ях [Huang, 2006; Leung, 2007].

Неожи­дан­ны­ми и затруд­ни­тель­ны­ми для интер­пре­та­ции ока­за­лись реги­о­наль­ные раз­ли­чия в части пока­за­те­лей пси­хо­ло­ги­че­ско­го бла­го­по­лу­чия и ком­му­ни­ка­ции в соци­аль­ных сетях. 

В целом раз­ни­ца в резуль­та­тах меж­ду Моск­вой и Ека­те­рин­бур­гом, с одной сто­ро­ны, и Якут­ском – с дру­гой пред­став­ля­ет­ся доста­точ­но логич­ной: ниже оце­ни­вая каче­ство сво­ей жиз­ни, демон­стри­руя зани­жен­ную само­оцен­ку, чаще испы­ты­вая оди­но­че­ство и отме­чая нега­тив­ное к себе отно­ше­ние, юные яку­тяне исполь­зу­ют соци­аль­ные сети как воз­мож­ность более актив­ной и ком­форт­ной коммуникации. 

Одна­ко сам факт этих реги­о­наль­ных раз­ли­чий тре­бу­ет, с нашей точ­ки зре­ния, не толь­ко воз­мож­но­го ука­за­ния на их соци­о­куль­тур­ные при­чи­ны, но и более глу­бо­ко­го изучения.

Выводы

  1. Актив­ное вклю­че­ние совре­мен­ных под­рост­ков в инфор­ма­ци­он­ное про­стран­ство, преж­де все­го – в про­цесс ком­му­ни­ка­ции в соци­аль­ных сетях Интер­не­та, ниве­ли­ру­ет часть тра­ди­ци­он­ных осо­бен­но­стей соци­а­ли­за­ции дан­но­го воз­рас­та, опре­де­ля­е­мых полом, местом про­жи­ва­ния и сме­ной инсти­ту­та социализации.
  2. Для боль­шин­ства поль­зо­ва­те­лей под­рост­ко­во­го и юно­ше­ско­го воз­рас­та харак­те­ри­сти­ки ком­му­ни­ка­ции в соци­аль­ных сетях сов­па­да­ют с ана­ло­гич­ны­ми харак­те­ри­сти­ка­ми реаль­но­го обще­ния, что поз­во­ля­ет гово­рить об уси­ли­ва­ю­щей­ся вза­и­мо­свя­зи про­цес­сов вир­ту­аль­ной и реаль­ной ком­му­ни­ка­ции в дан­ном возрасте.
  3. Боль­шая часть иссле­до­ван­ных пара­мет­ров пси­хо­ло­ги­че­ско­го бла­го­по­лу­чия под­рост­ков не свя­за­на с осо­бен­но­стя­ми ком­му­ни­ка­ции в соци­аль­ных сетях; исклю­че­ние состав­ля­ют пере­жи­ва­ние оди­но­че­ства и часто­та дру­же­ско­го общения.

Финан­си­ро­ва­ние
Иссле­до­ва­ние выпол­не­но при под­держ­ке Рос­сий­ско­го фон­да фун­да­мен­таль­ных иссле­до­ва­ний, про­ект 13-0600272а «Соци­аль­ное и инфор­ма­ци­он­ное про­стран­ство: вза­и­мо­связь и взаимодействие»

Литература

  1. Авду­ло­ва Т.П. Тен­ден­ции соци­а­ли­за­ции под­рост­ков в кон­тек­сте инфор­ма­ци­он­ных пред­по­чте­ний. Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния, 2011, 6(20), 8.
  2. Баба­е­ва Ю.Д., Вой­скун­ский А.Е., Смыс­ло­ва О.В. Интер­нет: воз­дей­ствие на лич­ность. В кн: А.Е. Вой­кун­ский (Ред.), Гума­ни­тар­ные иссле­до­ва­ния в Интер­не­те. М., 2000. С. 11–39.
  3. Бон­да­рен­ко С.В. Модель соци­а­ли­за­ции поль­зо­ва­те­лей в кибер­про­стран­стве. СПб.: Изда­тель­ство Фило­ло­ги­че­ско­го факуль­те­та СПб­ГУ, 2003. 
  4. Белин­ская Е.П., Жич­ки­на А.Е. Совре­мен­ные иссле­до­ва­ния вир­ту­аль­ной ком­му­ни­ка­ции: про­бле­мы, гипо­те­зы, резуль­та­ты. В кн.: Обра­зо­ва­ние и инфор­ма­ци­он­ная куль­ту­ра. М.: Центр социо­ло­гии обра­зо­ва­ния, 2000. С. 395–431.
  5. Белин­ская Е.П. Чело­век в инфор­ма­ци­он­ном мире. В кн.: Г.М. Андре­ева, А.И. Дон­цов (Ред.), Соци­аль­ная пси­хо­ло­гия в совре­мен­ном мире. М.: Аспект Пресс, 2002. С 203–220.
  6. Белин­ская Е.П. Вза­и­мо­связь интер­нет-зави­си­мо­сти и стра­те­гий совла­да­ния с труд­ны­ми жиз­нен­ны­ми ситу­а­ци­я­ми. В кн.: А.Е. Вой­кун­ский (Ред.), Интер­нет-зави­си­мость. Пси­хо­ло­ги­че­ская при­ро­да и дина­ми­ка раз­ви­тия. М.: Акро­поль, 2009.
  7. Белин­ская Е.П. Язык интер­нет-ком­му­ни­ка­ции и социо­линг­ви­сти­че­ская ситу­а­ция совре­мен­но­сти. Совре­мен­ная соци­аль­ная пси­хо­ло­гия: тео­ре­ти­че­ские под­хо­ды и при­клад­ные иссле­до­ва­ния, 2011, 10(1), 5–11.
  8. Белин­ская Е.П. Я-для-себя или Я-для-Дру­гих: юно­ше­ские днев­ни­ки эпо­хи «пере­пост­мо­дер­на». Дети в инфор­ма­ци­он­ном обще­стве, 2012, No. 9, 44–49.
  9. Вой­скун­ский А.Е. Акту­аль­ные про­бле­мы пси­хо­ло­гии зави­си­мо­сти от Интер­не­та. Пси­хо­ло­ги­че­ский жур­нал, 2004, 25(1), 90–100.
  10. Вой­скун­ский А.Е., Селис­ская М.А. Систе­ма реаль­но­стей: пси­хо­ло­гия и тех­но­ло­гия. Вопро­сы фило­со­фии, 2005, No. 11, 119–130.
  11. Вой­скун­ский А.Е. От пси­хо­ло­гии ком­пью­те­ри­за­ции к пси­хо­ло­гии Интер­не­та. Вест­ник Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та, Сер. 14, Пси­хо­ло­гия, 2008, No. 2, 140–153.
  12. Вой­скун­ский А.Е. Пси­хо­ло­гия и Интер­нет. М.: Акро­поль, 2010.
  13. Вол­хон­ский В.Л., Зай­це­ва Ю.Е., Соко­ло­ва М.М. (Ред.). Лич­ность и меж­лич­ност­ное вза­и­мо­дей­ствие в сети Internet. Бло­ги: новая реаль­ность: Сбор­ник ста­тей. СПб.: Изд-во Санкт-Петер­бург­ско­го уни­вер­си­те­та, 2006.
  14. Голу­бе­ва Н.А., Мар­цин­ков­ская Т.Д. Инфор­ма­ци­он­ная соци­а­ли­за­ция: пси­хо­ло­ги­че­ский под­ход. Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния, 2011, 6(20), 2. 
  15. Дани­лов С.А. Рис­ки и потен­ци­ал интер­нет-соци­а­ли­за­ции моло­де­жи. Изве­стия Сара­тов­ско­го уни­вер­си­те­та, Сер. Фило­со­фия. Пси­хо­ло­гия. Педа­го­ги­ка, 2012, 12(2), 40–47.
  16. Костяк Т.В. Лич­ност­ные фак­то­ры инфор­ма­ци­он­ной соци­а­ли­за­ции моло­де­жи. Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния, 2012, 5(26), 8. 
  17. Куз­не­цо­ва Ю.М., Чудо­ва Н.В. Пси­хо­ло­гия жите­лей Интер­не­та. М.: Изда­тель­ство ЛКИ, 2008.
  18. Мар­цин­ков­ская Т.Д. Инфор­ма­ци­он­ное про­стран­ство как фак­тор соци­а­ли­за­ции совре­мен­ных под­рост­ков. Мир пси­хо­ло­гии, 2010, No. 3, 90–102.
  19. Мар­цин­ков­ская Т.Д. Инфор­ма­ци­он­ная соци­а­ли­за­ция в изме­ня­ю­щем­ся инфор­ма­ци­он­ном про­стран­стве. Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния, 2012, 5(26), 7.
  20. Тоф­флер Э. Шок буду­ще­го. М.: Изд-во АСТ, 2003.
  21. Тхо­стов А.Ш., Сур­нов К.Г. Вли­я­ние совре­мен­ных тех­но­ло­гий на раз­ви­тие лич­но­сти и фор­ми­ро­ва­ние пато­ло­ги­че­ских форм адап­та­ции: обрат­ная сто­ро­на соци­а­ли­за­ции. Пси­хо­ло­ги­че­ский жур­нал, 2005, 26(6), 16–24.
  22. Шуко­ва Г.В. Интен­сив­ность циф­ро­во­го опы­та и воз­раст­ные осо­бен­но­сти когни­тив­ных про­цес­сов. Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния, 2013, 6(27), 6. 
  23. Цым­ба­лен­ко С.Б., Шари­ков А.В., Май­о­ро­ва-Щег­ло­ва С.А., Маке­ев П.Л. Вли­я­ние интер­не­та на рос­сий­ских под­рост­ков и юно­ше­ство в кон­тек­сте раз­ви­тия рос­сий­ско­го инфор­ма­ци­он­но­го про­стран­ства. Резуль­та­ты социо­ло­ги­че­ско­го иссле­до­ва­ния. M., 2012. 
  24. Фонд «Обще­ствен­ное Мне­ние». Под­рост­ки и интер­нет. Резуль­та­ты опро­са под­рост­ков в воз­расте от 14 до 17 лет. 2008. 
  25. Birnie S.A. Psychological predictors of Internet social communication. Journal of Computer-Mediated Communication, 2002, 7(4).
  26. Boyd D., Ellison N. Social Network Sites: Definition, History, and Scholarship. Journal of Computer-Mediated Communication, 2007, 13(1), 210–230.
  27. Gavin J. Drawing the Net : Internet identification, Internet use, and the image of Internet users. Cyberpsychology and Behavior, 2007, 10(3), 478–481.
  28. Hobman E.V. The expression of conflict in computer-mediated and face-to-face groups. Small Group Research, 2002, 33(4), 439–465.
  29. Huang Y.R. Identity and intimacy crises and their relationship to Internetdependence among college students. Cyberpsychology and Behavior, 2006, 9(5), 571–576.
  30. Leung LStressful life events, motives for Internet use, and social support among digital kids. Cyberpsychology and Behavior, 2007, 10(2), 205–214.
  31. Marcus B., Machilek P., Schultz A. Personality in cyberspace: personal Web sites as media for personality expressions and impressions. Journal of Personality and Social Psychology, 2006, 90(6), 1014–1031.
  32. Matsuba M.KSearching for self and relationships online. Cyberpsychology and Behavior, 2006, 9(3), 275–284.
  33. Postmes T. Social influence in computer-mediated communication: the effects of anonymity on group behavior. Personality and Social Psychology Bulletin, 2001, 27(10), 1243–1254.
  34. Valkenburg P.M., Peter J.Preadolescents’ and adolescents’ online communication and their closeness to friends. Developmental Psychology, 2007, 43(2), 267–277.
Источ­ник: Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния. 2013. Т. 6, № 30. С. 5.

Об авторе

Еле­на Пав­лов­на Белин­ская – док­тор пси­хо­ло­ги­че­ских наук, про­фес­сор, кафед­ра соци­аль­ной пси­хо­ло­гии, факуль­тет пси­хо­ло­гии, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный уни­вер­си­тет им. М.В. Ломо­но­со­ва; веду­щий науч­ный сотруд­ник, Лабо­ра­то­рия пси­хо­ло­гии под­рост­ка, Пси­хо­ло­ги­че­ский инсти­тут РАО.

Смот­ри­те также:

Категории

Метки

Публикации

ОБЩЕНИЕ

CYBERPSY — первое место, куда вы отправляетесь за информацией о киберпсихологии. Подписывайтесь и читайте нас в социальных сетях.

vkpinterest