Солдатова Г.У., Ярмина А.Н. Кибербуллинг: особенности, ролевая структура, детско-родительские отношения и стратегии совладания

Акту­аль­ность (кон­текст) тема­ти­ки ста­тьи. Эмпи­ри­че­ские дан­ные, сви­де­тель­ству­ю­щие о мас­шта­бе и зна­чи­мо­сти про­бле­мы кибер­бул­лин­га, не долж­ны игно­ри­ро­вать­ся, посколь­ку боль­шое коли­че­ство детей под­вер­га­ет­ся агрес­сив­но­му онлайн-пре­сле­до­ва­нию и суще­ствен­но­му рис­ку при соче­та­нии школь­но­го и кибербуллинга.

Новиз­на иссле­до­ва­ния состо­ит в ком­плекс­ном под­хо­де к ана­ли­зу осо­бен­но­стей кибер­бул­лин­га как одно­го из видов кибе­ра­грес­сии с уче­том его отли­чий от бул­лин­га в реаль­ной жизни.

Ана­лиз про­во­дил­ся на осно­ве мас­штаб­ных зару­беж­ных наци­о­наль­ных и меж­куль­тур­ных иссле­до­ва­ний, кото­рые воз­мож­но сопо­став­лять как на тео­ре­ти­ко-мето­до­ло­ги­че­ском, так и на эмпи­ри­че­ском уровне.

Целью иссле­до­ва­ния явля­ет­ся ана­лиз суще­ству­ю­щих тео­ре­ти­че­ских и прак­ти­че­ских дан­ных об осо­бен­но­стях и меха­низ­мах фено­ме­на «кибер­бул­линг» (КБ) в дет­ско-под­рост­ко­вой сре­де, полу­чен­ных в рабо­тах, про­во­див­ших­ся в рам­ках воз­раст­ной пси­хо­ло­гии, пси­хо­ло­гии раз­ви­тия и соци­аль­ной пси­хо­ло­гии в тече­ние двух послед­них десятилетий.

Опи­са­ние хода иссле­до­ва­ния. В ста­тье ана­ли­зи­ру­ют­ся осо­бен­но­сти и транс­фор­ма­ции роле­вой струк­ту­ры кибер­бул­лин­га в срав­не­нии с бул­лин­гом в реаль­ной жиз­ни, лич­ност­ные харак­те­ри­сти­ки и пове­ден­че­ские стра­те­гии его участ­ни­ков (агрес­сор, жерт­ва, хаме­ле­он, наблюдатель/свидетель), рас­смот­ре­ны осо­бен­но­сти дет­ско-роди­тель­ских отно­ше­ний в ситу­а­ции кибер­бул­лин­га и стра­те­гии совла­да­ния с кибер­бул­лин­гом, как с труд­ной жиз­нен­ной ситуацией.

Резуль­та­ты иссле­до­ва­ния. Резуль­та­ты, пред­став­лен­ные в дан­ном обзо­ре, могут быть исполь­зо­ва­ны в каче­стве осно­вы не толь­ко для даль­ней­ших тео­ре­ти­че­ских и эмпи­ри­че­ских иссле­до­ва­ний, но и для раз­ра­бот­ки прак­ти­че­ских про­грамм, направ­лен­ных на под­держ­ку жертв кибер­бул­лин­га, сни­же­ние веро­ят­но­сти воз­ник­но­ве­ния таких ситу­а­ций, а так­же для свое­вре­мен­ной про­фи­лак­ти­ки КБ, диа­гно­сти­ки групп рис­ка и для под­го­тов­ки реко­мен­да­ций для пси­хо­ло­гов, педа­го­гов и родителей.

Выво­ды. Изу­че­ние КБ явля­ет­ся крайне акту­аль­ным в свя­зи с непре­рыв­ным раз­ви­ти­ем инфор­ма­ци­он­но-ком­му­ни­ка­ци­он­ных тех­но­ло­гий (ИКТ) и тре­бу­ет даль­ней­ше­го рас­кры­тия в дина­ми­ке и развитии.

Для состав­ле­ния эффек­тив­ных про­фи­лак­ти­че­ских про­грамм и про­грамм про­ти­во­дей­ствия КБ необ­хо­ди­мо раз­ра­ба­ты­вать общие тео­ре­ти­ко-мето­до­ло­ги­че­ские осно­ва­ния, кото­рые ста­нут опо­рой для дости­же­ния тер­ми­но­ло­ги­че­ско­го согла­сия меж­ду иссле­до­ва­те­ля­ми при орга­ни­за­ции меж­ду­на­род­ных иссле­до­ва­ний по дан­ной теме.

Это поз­во­лит про­во­дить надеж­ные срав­не­ния и систе­ма­ти­за­цию эмпи­ри­че­ских дан­ных, а так­же осу­ществ­лять раз­ра­бот­ку мето­дов совла­да­ния с онлайн-рис­ка­ми и без­опас­но­го исполь­зо­ва­ния ИКТ.

---

Стре­ми­тель­ное рас­про­стра­не­ние инфор­ма­ци­он­но-ком­му­ни­ка­ци­он­ных тех­но­ло­гий (ИКТ) и, в первую оче­редь, интер­не­та вли­я­ет прак­ти­че­ски на все сто­ро­ны нашей жиз­ни. Воз­ни­ка­ют новые явле­ния, кото­рые тре­бу­ют сво­е­го осмыс­ле­ния. К таким фено­ме­нам отно­сит­ся и кибербуллинг.

Бул­линг – повто­ря­е­мое и агрес­сив­ное пове­де­ние, направ­лен­ное про­тив сверст­ни­ков в школь­ной сре­де, и харак­те­ри­зу­е­мое дис­ба­лан­сом вла­сти меж­ду агрес­со­ром и жерт­вой (Olweus, 1991). 

В каче­стве сино­ни­мов бул­лин­га неред­ко рас­смат­ри­ва­ют­ся запу­ги­ва­ние, уни­же­ния, трав­ля, физи­че­ский или пси­хо­ло­ги­че­ский тер­рор, наце­лен­ные на то, что­бы вызвать у дру­го­го страх, созна­тель­но доста­вить стра­да­ния и дис­ком­форт и тем самым под­чи­нить его себе. В этом слу­чае наси­лие носит дли­тель­ный, систе­ма­ти­че­ский харак­тер и осу­ществ­ля­ет­ся в отно­ше­нии чело­ве­ка, неспо­соб­но­го защи­тить себя в сло­жив­ших­ся обсто­я­тель­ствах (Кон, 2006; Wangetal., 2012; Olweus, 1993).

Школь­ный бул­линг нача­ли иссле­до­вать в 1970–80 гг. про­шло­го века в скан­ди­нав­ских странах.

В новом тыся­че­ле­тии начал­ся сле­ду­ю­щий этап изу­че­ния бул­лин­га, кото­рый в онлайн-про­стран­стве транс­фор­ми­ро­вал­ся в кибер­бул­линг. Ста­ти­сти­ка слу­ча­ев кибер­бул­лин­га (КБ) пока­зы­ва­ет, что про­бле­ма школь­ной трав­ли сего­дня явля­ет­ся повсе­мест­ной не толь­ко офлайн, но и онлайн. 

Совре­мен­ные иссле­до­ва­ния под­твер­жда­ют, что КБ неред­ко соче­та­ет­ся с тра­ди­ци­он­ным школь­ным бул­лин­гом. Име­ют­ся дан­ные о том, что око­ло тре­ти под­рост­ков, под­вер­гав­ши­е­ся изде­ва­тель­ствам в шко­ле, так­же стал­ки­ва­лись и с КБ (Li, 2007), а жерт­вы школь­но­го бул­лин­га более чем в 2,5 раза чаще под­вер­га­лись КБ (Hinduja, Patchin 2008). 

Это под­твер­жда­ет тезис о том, что агрес­со­ры выхо­дят за пре­де­лы школь­но­го дво­ра (Patchin, Hinduja, 2006) и про­дол­жа­ют трав­лю в Сети.

В 2009–2010 г. в рам­ках иссле­до­ва­тель­ско­го про­ек­та EU KidsOnline II, в кото­ром при­ня­ли уча­стие 26 евро­пей­ских стран, вклю­чая Рос­сию, было выяв­ле­но, что каж­дый пятый под­ро­сток в Евро­пе (19%) и каж­дый чет­вер­тый в Рос­сии (23%) были жерт­ва­ми трав­ли офлайн и онлайн (Сол­да­то­ва и др., 2012). 

В сред­нем по Евро­пе 6% под­рост­ков под­вер­га­лись бул­лин­гу в интер­не­те в тече­ние послед­них 12 меся­цев, в Рос­сии этот пока­за­тель соста­вил 10%. Доля под­рост­ков, столк­нув­ших­ся с онлайн-трав­лей в Евро­пе, варьи­ро­ва­ла от стра­ны к стране. Напри­мер, мак­си­маль­ный пока­за­тель был в Эсто­нии – 14%, а мини­маль­ный в Ита­лии – 2% (Livingstone, etal., 2011).

В 2013–2014 гг. орга­ни­за­ци­ей HBSC (Health Behaviour In School-Aged Children) – «Пове­де­ние детей школь­но­го воз­рас­та в отно­ше­нии здо­ро­вья» в сотруд­ни­че­стве с Все­мир­ной Орга­ни­за­ци­ей Здра­во­охра­не­ния (ВОЗ) было про­ве­де­но мас­штаб­ное иссле­до­ва­ние (220000 школь­ни­ков), в рам­ках кото­ро­го осу­ществ­лял­ся сбор дан­ных в 42 стра­нах Евро­пы, вклю­чая Рос­сию и Север­ную Америку. 

Иссле­до­ва­ние про­во­ди­лось сре­ди 11-, 13- 15-лет­них под­рост­ков. Резуль­та­ты пока­за­ли, что в сред­нем по Евро­пе 3% детей каж­до­го из опро­шен­ных воз­рас­тов под­вер­га­лись кибер­бул­лин­гу в тек­сто­вых сооб­ще­ни­ях 2–3 раза за послед­ний месяц (World Health Organization, 2016). 

В мас­штаб­ном обзо­ре 80 иссле­до­ва­ний, про­ве­ден­ных в нача­ле вто­ро­го тыся­че­ле­тия, в кото­рых ана­ли­зи­ро­ва­лись слу­чаи КБ сре­ди уча­щих­ся 12–18 лет, было пока­за­но, что жерт­ва­ми кибер­бул­лин­га были 15% респон­ден­тов (Modecki et al., 2014).

Соглас­но иссле­до­ва­ни­ям Наци­о­наль­но­го цен­тра изу­че­ния обра­зо­ва­тель­ной ста­ти­сти­ки США (National Centerfor Educationa lStatistics), про­ве­ден­ным в 2013–14 учеб­ном году в 2015 шко­лах стра­ны, 10,8% под­рост­ков в воз­расте от 12 до 18 лет под­вер­га­лись кибер­бул­лин­гу в тече­ние учеб­но­го года (Lessne, Yanez, 2017). 

Цен­тром изу­че­ния кибер­бул­лин­га в США (Cyberbullying Research Center) было про­ве­де­но 10 уни­каль­ных иссле­до­ва­ний на выбор­ке свы­ше 20000 уче­ни­ков сред­ней и стар­шей шко­лы в 2007–2016 гг. Было выяв­ле­но, что, в сред­нем, око­ло 28% уча­щих­ся были жерт­ва­ми КБ в какой-то момент сво­ей жиз­ни (Patchin, 2016).

По дан­ным опро­са, про­ве­ден­но­го в Вели­ко­бри­та­нии в 2017 г. бла­го­тво­ри­тель­ной орга­ни­за­ци­ей по про­ти­во­дей­ствию бул­лин­гу (Ditchthe Label), 17% респон­ден­тов в воз­расте 12–20 лет име­ли опыт КБ, из них 26% под­вер­га­лись кибер­бул­лин­гу часто, а 7% – посто­ян­но, так­же 69% чело­век сооб­щи­ли о совер­ше­нии оскор­би­тель­ных дей­ствий в интер­не­те в отно­ше­нии дру­го­го чело­ве­ка (The Annual Bullying Survey, 2017).

Как мы видим, дан­ные о часто­те столк­но­ве­ния школь­ни­ков с кибер­бул­лин­гом варьи­ру­ют от иссле­до­ва­ния к иссле­до­ва­нию, но все они, без­услов­но, сви­де­тель­ству­ют о мас­шта­бе и зна­чи­мо­сти этой про­бле­мы и пото­му не долж­ны быть игнорированы. 

Доста­точ­но боль­шое коли­че­ство детей неред­ко под­вер­га­ет­ся смер­тель­но­му рис­ку в слу­чае соче­та­ния школь­но­го бул­лин­га и КБ. В пер­вые годы воз­ник­но­ве­ния вни­ма­ния к фено­ме­ну КБ пуб­ли­ка­ции по дан­ной теме были посвя­ще­ны в основ­ном трав­ле в тек­сто­вых сооб­ще­ни­ях и по элек­трон­ной почте (Rivers, Noret, 2010). 

В послед­ние годы парал­лель­но с раз­ви­ти­ем соци­аль­ных сетей про­ис­хо­ди­ло стре­ми­тель­ное уве­ли­че­ние чис­ла пуб­ли­ка­ций в них по КБ (Smith, 2016).

Для даль­ней­ше­го про­дви­же­ния изу­че­ния этой соци­аль­но зна­чи­мой темы боль­шое зна­че­ние име­ет под­ве­де­ние ито­гов посвя­щен­ных ей мно­го­чис­лен­ных эмпи­ри­че­ских исследований. 

Одна­ко кор­рект­ное срав­не­ние резуль­та­тов про­ве­ден­ных иссле­до­ва­ний не все­гда пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным вви­ду исполь­зо­ва­ния раз­ных рабо­чих опре­де­ле­ний КБ, несо­по­ста­ви­мых по соци­аль­но-демо­гра­фи­че­ским пока­за­те­лям выбо­рок, пред­ла­га­е­мо­му пери­о­ду вре­ме­ни для ана­ли­за (напри­мер, часто­та столк­но­ве­ния в послед­ние два меся­ца или в тече­ние учеб­но­го года), и дру­гим раз­ли­чи­ям в мето­до­ло­гии опросов. 

В свя­зи с этим, при ана­ли­зе дан­но­го фено­ме­на нами были выбра­ны мас­штаб­ные наци­о­наль­ные иссле­до­ва­ния, а так­же рабо­ты, охва­ты­ва­ю­щие доста­точ­но боль­шое коли­че­ство стран, выпол­нен­ные по схо­жей схе­ме исследования. 

В дан­ной ста­тье мы оста­но­вим­ся на неко­то­рых аспек­тах КБ, осо­бен­но важ­ных для под­рост­ко­во­го воз­рас­та и зна­чи­мых для раз­ви­тия про­грамм онлайн-само­ре­гу­ля­ции и без­опас­но­го пове­де­ния в сети. Сре­ди них: сход­ства и раз­ли­чия бул­лин­га и КБ, спе­ци­фи­че­ские осо­бен­но­сти КБ, его роле­вая струк­ту­ра, лич­ност­ные харак­те­ри­сти­ки участ­ни­ков, осо­бен­но­сти дет­ско-роди­тель­ских отно­ше­ний в ситу­а­ции КБ, а так­же осо­бен­но­сти совла­да­ния с КБ как с труд­ной жиз­нен­ной ситуацией.

Кибербуллинг и киберагрессия

И бул­линг, и КБ пред­став­ля­ют собой умыш­лен­ное, регу­ляр­но совер­ша­е­мое враж­деб­ное пове­де­ние, в кото­рое вовле­чен широ­кий круг участников. 

Онлайн- и офлайн-трав­ля отли­ча­ют­ся нера­вен­ством сил меж­ду участ­ни­ка­ми, не закан­чи­ва­ют­ся сами по себе и ока­зы­ва­ют нега­тив­ное пси­хо­ло­ги­че­ское воз­дей­ствие на всех участ­ни­ков. Одна­ко этим оче­вид­ное сход­ство бул­лин­га и КБ ограничивается. 

Пока оста­ет­ся откры­тым вопрос мак­си­маль­но точ­но­го опре­де­ле­ния осо­бен­но­стей КБ. Здесь суще­ству­ет несколь­ко трудностей.

Во-пер­вых, КБ неред­ко иссле­ду­ет­ся в кон­тек­сте кибе­ра­грес­сии, что обу­слав­ли­ва­ет суще­ство­ва­ние объ­ек­тив­ных слож­но­стей в раз­гра­ни­че­нии этих поня­тий. Мно­гие иссле­до­ва­те­ли КБ при­дер­жи­ва­ют­ся пози­ции, что изу­ча­ют осо­бый тип агрес­сив­но­го пове­де­ния – одну из форм кибе­ра­грес­сии (Zychetal., 2016). 

Суще­ству­ет так­же мне­ние, соглас­но кото­ро­му в иссле­до­ва­ни­ях, посвя­щен­ных КБ, на самом деле изу­ча­ет­ся более широ­кий фено­мен кибе­ра­грес­сии (Bauman et al., 2013). Напри­мер, пси­хо­ло­ги из Вели­ко­бри­та­нии тер­мин «кибер­бул­линг» исполь­зо­ва­ли для обо­зна­че­ния широ­ко­го спек­тра агрес­сив­ных дей­ствий, осу­ществ­ля­е­мых с исполь­зо­ва­ни­ем раз­лич­ных нега­тив­ных спо­со­бов ком­му­ни­ка­ции: трав­ли, домо­га­тельств, оскорб­ле­ний, жесто­ко­го обра­ще­ния и пре­сле­до­ва­ния (Grigg, 2010).

Во-вто­рых, вслед­ствие изме­не­ний и услож­не­ния онлайн-ком­му­ни­ка­ции были обо­зна­че­ны новые виды осу­ществ­ле­ния непри­ят­ных, враж­деб­ных и оскор­би­тель­ных дей­ствий в сети, напри­мер, флей­минг, хей­тинг, трол­линг и кибер­стал­кинг, кото­рые неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли опи­сы­ва­ют в каче­стве основ­ных форм КБ (Боча­вер, Хло­мов, 2014; Willard, 2007; Bauman, 2015). 

Одна­ко, на наш взгляд, пере­чис­лен­ные фор­мы – это спе­ци­фи­че­ские фено­ме­ны, суще­ству­ю­щие в сети наря­ду с фено­ме­ном КБ, кото­рые долж­ны рас­смат­ри­вать­ся как отдель­ные виды кибе­ра­грес­сии, раз­ли­ча­ю­щи­е­ся по охва­ту ауди­то­рии, про­дол­жи­тель­но­сти, меха­низ­мам и эмо­ци­о­наль­ной зна­чи­мо­сти последствий.

В-тре­тьих, про­дол­жа­ет отсут­ство­вать обще­при­ня­тое опре­де­ле­ние КБ (Bauman et al., 2013, Menesini et al., 2012). В свя­зи с этим, пред­став­ля­ет­ся необ­хо­ди­мой выра­бот­ка общих кри­те­ри­ев оцен­ки и кибе­ра­грес­сии, в целом, и КБ, в част­но­сти, с целью обоб­ще­ния суще­ству­ю­щих дан­ных и дости­же­ния воз­мож­но­сти кор­рект­но­го срав­не­ния резуль­та­тов, полу­чен­ных в раз­ных реги­о­нах мира и в раз­ное вре­мя (Zych et al., 2016). 

Важ­ным так­же явля­ет­ся дости­же­ние отно­си­тель­ной согла­со­ван­но­сти общих кри­те­ри­ев оцен­ки фено­ме­на КБ в кон­тек­сте куль­тур­ных и линг­ви­сти­че­ских осо­бен­но­стей, что будет спо­соб­ство­вать точ­но­сти пони­ма­ния КБ, как внут­ри науч­но­го сооб­ще­ства, так и в меж­куль­тур­ном про­фес­си­о­наль­но-прак­ти­че­ском и быто­вом дискурсах.

Иссле­до­ва­те­ли уже ста­вят перед собой такие зада­чи. В мас­штаб­ном кросс-куль­тур­ном иссле­до­ва­нии, про­ве­ден­ном в 6 евро­пей­ских стра­нах (Ита­лия, Испа­ния, Гер­ма­ния, Фран­ция, Эсто­ния, Шве­ция), авто­ра­ми решал­ся вопрос выде­ле­ния меж­куль­тур­ных осо­бен­но­стей про­яв­ле­ния фено­ме­на КБ. 

Под­рост­кам 11–17 лет пред­ла­га­лось оце­нить, явля­ют­ся ли предъ­яв­лен­ные им кей­сы ситу­а­ци­я­ми КБ или нет. В кей­сах были пред­став­ле­ны в раз­ных ком­би­на­ци­ях выде­лен­ные авто­ра­ми кри­те­рии КБ: пред­на­ме­рен­ность, нера­вен­ство сил, повто­ря­е­мость, ано­ним­ность, исполь­зу­е­мое сред­ство для осу­ществ­ле­ния КБ, раз­мер охва­ты­ва­е­мой ауди­то­рии, а так­же четы­ре типа воз­дей­ствия: письменное/словесное, визу­аль­ное, ими­та­ция кого-либо или под­ра­жа­ние ему, исклю­че­ние из группы. 

По резуль­та­там иссле­до­ва­ния глав­ны­ми при­зна­ка­ми КБ ста­ли: нера­вен­ство сил, пред­на­ме­рен­ность и ано­ним­ность. Кри­те­рий повто­ря­е­мо­сти ока­зал­ся незна­чи­мым, посколь­ку в ситу­а­ции трав­ли в онлайн-про­стран­стве агрес­со­ру неред­ко доста­точ­но еди­но­жды совер­шить свой враж­деб­ный посту­пок, и его воз­дей­ствие на жерт­ву не будет огра­ни­че­но вре­ме­нем и пространством.

Так­же ока­за­лось, что объ­ем охва­ты­ва­е­мой ауди­то­рии при обо­зна­че­нии ситу­а­ции как КБ для пред­ста­ви­те­лей раз­ных куль­тур не имел зна­че­ния. Для ита­льян­ских и немец­ких под­рост­ков кри­те­рии КБ «пред­на­ме­рен­ность» и «ано­ним­ность» ока­за­лись менее зна­чи­мы­ми, чем для под­рост­ков из дру­гих стран, участ­во­вав­ших в иссле­до­ва­нии (Menesini et al., 2012). 

Опи­сан­ные резуль­та­ты, во-пер­вых, ука­зы­ва­ют на суще­ство­ва­ние как сход­ства, так и кросс-куль­тур­ных раз­ли­чий в вос­при­я­тии и опре­де­ле­нии КБ, во-вто­рых, дают мате­ри­а­лы для опе­ра­ци­о­на­ли­за­ции КБ в эмпи­ри­че­ских исследованиях.

Отдель­но сле­ду­ет под­черк­нуть недо­ста­точ­ность раз­ра­бот­ки тео­ре­ти­ко-мето­до­ло­ги­че­ских осно­ва­ний изу­че­ния КБ. В одном из обоб­ща­ю­щих обзо­ров по дан­ной теме было ука­за­но на суще­ство­ва­ние этой про­бле­мы и под­чер­ки­ва­лась необ­хо­ди­мость рас­смот­ре­ния ука­зан­но­го фено­ме­на в кон­тек­сте тео­ре­ти­че­ских и эмпи­ри­че­ских зна­ний об агрес­сии сре­ди молодежи. 

На осно­ве систе­ма­ти­за­ции резуль­та­тов боль­шо­го коли­че­ства эмпи­ри­че­ских иссле­до­ва­ний авто­ра­ми были обоб­ще­ны суще­ству­ю­щие дан­ные о пред­по­сыл­ках КБ и кибер­вик­ти­ми­за­ции. С опо­рой на эко­ло­ги­че­ский под­ход У. Брон­фен­брен­не­ра и заим­ство­ван­ный из кри­ми­но­ло­гии под­ход к оцен­ке рис­ков и затрат были после­до­ва­тель­но опи­са­ны ста­ти­че­ские и дина­ми­че­ские пред­по­сыл­ки ста­нов­ле­ния кибе­ра­грес­со­ра и кибер­жерт­вы на онто­ге­не­ти­че­ском уровне и уров­нях мик­ро­си­сте­мы (семья, дру­зья и сверст­ни­ки), мезо­си­сте­мы (шко­ла и обще­ство) и мак­ро­си­сте­мы (куль­ту­ра) (Baldry et al., 2015).

Воз­вра­ща­ясь к вопро­су соот­но­ше­ния поня­тий КБ и кибе­ра­грес­сия, мы пони­ма­ем кибе­ра­грес­сию как более широ­кое явле­ние и вслед за Григ­гом рас­смат­ри­ва­ем ее как «наме­рен­ный вред, при­чи­ня­е­мый посред­ством исполь­зо­ва­ния элек­трон­ных устройств одно­му чело­ве­ку или груп­пе людей, вне зави­си­мо­сти от воз­рас­та, и вос­при­ни­ма­е­мый как оскор­би­тель­ный, уни­чи­жи­тель­ный, при­но­ся­щий ущерб или неже­лан­ный» (Grigg, 2010, Р. 152). 

Таким обра­зом, КБ опре­де­ля­ет­ся нами как име­ю­щий свою спе­ци­фи­ку один из видов кибе­ра­грес­сии наря­ду с трол­лин­гом, флей­мин­гом, хей­тин­гом, кибер­стал­кин­гом и др.

Исхо­дя из выше­ска­зан­но­го, в даль­ней­шем ана­ли­зе мы будем при­дер­жи­вать­ся обоб­ща­ю­ще­го опре­де­ле­ния КБ, сфор­му­ли­ро­ван­но­го в свое вре­мя немно­го по-раз­но­му раз­лич­ны­ми авто­ра­ми (Сол­да­то­ва, Зото­ва, 2011; Patchin, Hinduja, 2006; Smith et al., 2008; Tokunaga, 2010) – это агрес­сив­ные, умыш­лен­ные дей­ствия, совер­ша­е­мое груп­пой лиц или одним лицом с исполь­зо­ва­ни­ем элек­трон­ных форм кон­так­та, повто­ря­ю­щи­е­ся неод­но­крат­но и про­дол­жи­тель­ные во вре­ме­ни, в отно­ше­нии жерт­вы, кото­рой труд­но защи­тить себя.

Ролевая структура кибербуллинга

Ситу­а­ции бул­лин­га и КБ иссле­до­ва­те­ли обыч­но рас­смат­ри­ва­ют как ситу­а­ции соци­аль­но­го вза­и­мо­дей­ствия, в рам­ках кото­рых агрес­сия, преж­де все­го, в школь­ной груп­пе изу­ча­ет­ся как отно­ше­ния меж­ду людь­ми, игра­ю­щи­ми раз­ные, воз­мож­но, «назна­чен­ные» им роли (Lagerspetz et al., 1982), и зна­чи­тель­но вли­я­ю­щие на пове­де­ние друг дру­га (Pikas, 1975).

Впер­вые Д. Олве­ус опи­сал два типа участ­ни­ков такой ситу­а­ции: «школь­ный хули­ган» и «маль­чик для битья» (Olweus, 1974), кото­рые впо­след­ствии ста­ли клас­си­че­ски­ми «агрес­со­ром» и «жерт­вой».

Иссле­до­ва­те­ли так­же выде­ли­ли тех, кто под­дер­жи­ва­ет и поощ­ря­ет пре­сле­до­ва­те­лей (помощ­ни­ки агрес­со­ра), и тех, кто пыта­ют­ся защи­тить жерт­ву (защит­ни­ки), а так­же еще одну груп­пу, где боль­шин­ство пас­сив­ны и высту­па­ют в роли наблю­да­те­лей (Salmivalli, 2005). 

Кро­ме того, иссле­до­ва­ния пока­за­ли, что те, кто тра­вит дру­гих, ино­гда сами явля­ют­ся жерт­ва­ми трав­ли (Parada, 2006; Roland, 1999; Roland, Idsoe, 2001). Поэто­му был выде­лен еще один тип участ­ни­ков ситу­а­ции бул­лин­га – это те, кому дове­лось высту­пать как в роли жерт­вы, так и в роли пре­сле­до­ва­те­ля (т.е. жертва–агрессор). Они были назва­ны, в соот­вет­ствии с тер­ми­но­ло­ги­ей Д. Олве­уса, «хаме­лео­на­ми» (Olweus, 1993).

По мере раз­ви­тия иссле­до­ва­ний фено­ме­нов бул­лин­га и КБ в фокус вни­ма­ния ста­ли все чаще попа­дать «помощ­ни­ки агрес­со­ра», «защит­ни­ки жерт­вы» и пас­сив­ные участ­ни­ки ситу­а­ции, высту­па­ю­щие в роли «наблю­да­те­лей». Одна­ко при изу­че­нии роле­вой струк­ту­ры ситу­а­ции КБ воз­ни­ка­ют суще­ствен­ные объ­ек­тив­ные затруд­не­ния – ситу­а­ция часто скры­та от наблюдения. 

В то же вре­мя, КБ может охва­ты­вать очень боль­шое коли­че­ство участ­ни­ков за счет уве­ли­чи­ва­ю­ще­го­ся коли­че­ства «сви­де­те­лей» в сети. Тем не менее, имен­но роль наблю­да­те­ля наи­ме­нее изу­че­на, по срав­не­нию с роля­ми жертв и агрессороров.

Важ­но отме­тить, что воз­раст и пол не явля­ют­ся пред­опре­де­ля­ю­щи­ми фак­то­ра­ми воз­ник­но­ве­ния КБ и кибер­вик­ти­ми­за­ции, отме­ча­ет­ся про­ти­во­ре­чи­вость дан­ных по ген­дер­но­му рас­пре­де­ле­нию кибе­ра­грес­со­ров и кибер­жертв (MakriBotsari, Karagianni, 2014). 

Столк­нуть­ся с КБ могут дети и под­рост­ки любо­го пола при­мер­но с оди­на­ко­вой часто­той (Tokunaga, 2010). Одна­ко есть дан­ные, что маль­чи­ки чаще высту­па­ют в роли агрес­со­ров, в то вре­мя как девоч­ки – в каче­стве жертв КБ (Baldryetal, 2015).

Агрессор

Кибе­ра­грес­со­ров зако­но­мер­но отли­ча­ет высо­кий уро­вень интер­нет-актив­но­сти и исполь­зо­ва­ния мес­сен­дже­ров для обме­на сооб­ще­ни­я­ми (Ybarra, Mitchell, 2004). Они при­дер­жи­ва­ют­ся мне­ния, что обла­да­ют более высо­ки­ми экс­перт­ны­ми зна­ни­я­ми об интернете. 

Сре­ди осо­бен­но­стей кибе­ра­грес­со­ров так­же выде­ля­ют более про­блем­ное пове­де­ние в офлайне: целе­на­прав­лен­ная пор­ча иму­ще­ства, кон­так­ты с поли­ци­ей, физи­че­ское напа­де­ние на чле­нов семьи, кра­жи, упо­треб­ле­ние сига­рет или алко­го­ля (Ybarra, Mitchell, 2004).

Если гово­рить о лич­ност­ных осо­бен­но­стях, кибе­ра­грес­со­ры име­ют зани­жен­ные само­оцен­ку и чув­ство соб­ствен­но­го досто­ин­ства, сни­жен­ную чув­стви­тель­ность по отно­ше­нию к стра­да­ни­ям дру­гих, в целом более низ­кий уро­вень эмпа­тии, само­кон­тро­ля, высо­кий уро­вень импуль­сив­но­сти (Sari, 2016). 

Поми­мо это­го, пока­за­но, что КБ со сто­ро­ны под­рост­ков свя­зан с тен­ден­ци­ей к обос­но­ва­нию и оправ­да­нию жесто­ко­го пове­де­ния, а так­же с про­ак­тив­ной агрес­си­ей, направ­лен­ной на дости­же­ние опре­де­лен­ной цели (Calvete, 2010). 

Кибе­ра­грес­со­ры так­же с мень­шей веро­ят­но­стью оце­ни­ва­ют внеш­нюю ситу­а­цию нега­тив­но и реже опре­де­ля­ют ее как ситу­а­цию КБ, по срав­не­нию с дру­ги­ми респон­ден­та­ми. В иссле­до­ва­нии Сер­кан Сэри (Serkan Sari) выяв­ле­на поло­жи­тель­ная связь меж­ду КБ и нали­чи­ем у поль­зо­ва­те­ля неадап­тив­но­го, агрес­сив­но­го и само­уни­чи­жи­тель­но­го (self-defeating) сти­ля юмо­ра и отсут­ствие свя­зи с адап­тив­ны­ми сти­ля­ми юмора. 

Так­же было пока­за­но, что агрес­сив­ный юмор явля­ет­ся пре­дик­то­ром про­яв­ле­ний КБ и может быть исполь­зо­ван агрес­со­ром для уни­же­ния, слу­хов, сни­же­ния попу­ляр­но­сти чело­ве­ка или груп­пы людей ради ощу­ще­ния соб­ствен­но­го пре­вос­ход­ства и полу­че­ния удовольствия. 

Само­уни­чи­жи­тель­ный стиль юмо­ра у кибе­ра­грес­со­ра может быть спо­со­бом совла­да­ния с труд­но­стя­ми и сни­жен­ной само­оцен­кой (Sari, 2016). Неадап­тив­ные сти­ли юмо­ра кибе­ра­грес­со­ры исполь­зу­ют для уве­ли­че­ния попу­ляр­но­сти, полу­че­ния удо­воль­ствия и повы­ше­ния соци­аль­но­го статуса.

Жертва

Соглас­но дан­ным ряда иссле­до­ва­ний, жерт­вы КБ скры­ва­ют от окру­жа­ю­щих свои труд­но­сти и пере­жи­ва­ния (Ybarra, Mitchell, 2004). У них наблю­да­ют­ся зани­жен­ная само­оцен­ка, чув­ство оди­но­че­ства и отсут­ствия соци­аль­ной под­держ­ки, более высо­кий уро­вень выра­жен­но­сти депрес­сив­ных симп­то­мов, пере­жи­ва­ния гне­ва и печа­ли, аффек­тив­ные рас­строй­ства, пси­хо­со­ци­аль­ные про­бле­мы, про­бле­мы в отно­ше­ни­ях в семье, отчуж­ден­ность, внеш­няя враж­деб­ность, делин­квент­ность (Tokunaga, 2010). 

Поми­мо это­го, для кибер­жертв харак­тер­ны более высо­кий уро­вень тре­во­ги, симп­то­мы фобий, дис­трес­са и фруст­ра­ции. Обна­ру­же­на поло­жи­тель­ная связь меж­ду уров­нем соци­аль­ной тре­вож­но­сти и коли­че­ством пере­жи­ва­е­мых ситу­а­ций изде­ва­тельств в интер­не­те (Juvonen, Gross, 2008). 

Жерт­вы КБ демон­стри­ру­ют боль­шую склон­ность к суи­ци­даль­но­му пове­де­нию. Эти резуль­та­ты очень похо­жи на резуль­та­ты, полу­чен­ные в иссле­до­ва­ни­ях жертв тра­ди­ци­он­но­го бул­лин­га (Tokunaga, 2010).

Кро­ме того, дан­ные иссле­до­ва­ния Сэри и Кама­дан (Sari и Camadan) пока­за­ли поло­жи­тель­ную связь меж­ду тен­ден­ци­ей к жесто­ко­сти и вик­ти­ми­за­ци­ей в КБ. Было пока­за­но, что тен­ден­ция к жесто­ко­сти явля­ет­ся пре­дик­то­ром КБ (Sari, Camadan, 2015). При­чем, эта тен­ден­ция может быть как след­стви­ем, так и одной из при­чин кибервиктимизации. 

Зако­но­мер­ны­ми выгля­дят дан­ные, пока­зы­ва­ю­щие связь меж­ду интер­нет-актив­но­стью и часто­той воз­ник­но­ве­ния ситу­а­ций КБ. Так, моло­дые поль­зо­ва­те­ли, кото­рые более актив­ны в интер­не­те, с боль­шей веро­ят­но­стью чаще испы­ты­ва­ли ситу­а­ции онлайн-изде­ва­тельств со сто­ро­ны дру­гих поль­зо­ва­те­лей (Patchin, Hinduja, 2006).

Хамелеон

Хаме­лео­ны могут чаще встре­чать ся в ситу­а­ции КБ, чем в тра­ди­ци­он­ном школь­ном бул­лин­ге, посколь­ку осо­бен­но­сти интер­нет-сре­ды созда­ют бла­го­дат­ную поч­ву для инвер­сии ролей – неред­ко те, кто тра­вят дру­гих онлайн, сами ста­но­вят­ся жерт­ва­ми трав­ли или – наоборот. 

Таким обра­зом, воз­мож­но­сти кибер­про­стран­ства могут не толь­ко спро­во­ци­ро­вать вовле­че­ние в КБ, но и уве­ли­чить про­ни­ца­е­мость гра­ниц меж­ду роля­ми кибе­ра­грес­со­ров и кибер­жертв, тем самым транс­фор­ми­руя их. 

Суще­ству­ет гипо­те­за, что неко­то­рые жерт­вы школь­ной трав­ли исполь­зу­ют интер­нет и новые тех­но­ло­гии для мести тем, кто изде­вал­ся над ними в шко­ле (Ybarra, Mitchell, 2004). Так­же было пока­за­но, что треть агрес­со­ров в шко­ле в интер­не­те заня­ла пози­цию жертв (Li, 2007).

В этом кон­тек­сте осо­бое вни­ма­ние при­вле­ка­ет фено­мен циф­ро­во­го само­по­вре­жде­ния, кото­рое явля­ет­ся одним из недав­но выяв­лен­ных видов неадап­тив­но­го онлайн-поведения. 

Циф­ро­вое само­по­вре­жде­ние – это «ано­ним­ное раз­ме­ще­ние в интер­не­те, отправ­ка или иное рас­про­стра­не­ние при­чи­ня­ю­ще­го себе вред кон­тен­та» (Patchin, Hinduja, 2017, Р. 762). Оно состо­ит в созда­нии поль­зо­ва­те­лем акка­ун­та, от име­ни кото­ро­го он отправ­ля­ет себе болез­нен­ные, уни­чи­жи­тель­ные сооб­ще­ния или угро­зы посред­ством SMS, элек­трон­ной почты, соци­аль­ных сетей, игро­вых кон­со­лей, веб-фору­мов и дру­гих онлайн-плат­форм. В этом слу­чае жерт­ва начи­на­ет сама себя тра­вить, осу­ществ­ляя таким обра­зом «само­ки­бер­бул­линг».

При осу­ществ­ле­нии циф­ро­во­го само­по­вре­жде­ния один и тот же субъ­ект может одно­вре­мен­но испол­нять роли и жерт­вы, и агрес­со­ра. Так как этот вид пове­де­ния лишь недав­но вошел в поле вни­ма­ния иссле­до­ва­те­лей, пока нет доста­точ­ных под­твер­жде­ний того, что дан­ное пове­де­ние харак­тер­но для сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­но­го чис­ла моло­дых людей (Patchin, Hinduja, 2017).

Наблюдатель (свидетель)

Пове­де­ние наблю­да­те­лей в ситу­а­ци­ях КБ ино­гда мож­но опи­сать эффек­том сви­де­те­ля или, как его еще назы­ва­ют, – син­дро­мом Дже­но­ве­зе (Latane, Darley, 1968). Это пси­хо­ло­ги­че­ский эффект, про­яв­ля­ю­щий­ся в том, что люди, став­шие сви­де­те­ля­ми како­го-либо нега­тив­но­го про­ис­ше­ствия, не пыта­ют­ся помочь постра­дав­ше­му. При­чем, чем боль­ше наблю­да­те­лей ста­но­вят­ся неволь­ны­ми сви­де­те­ля­ми такой ситу­а­ции, тем мень­ше шан­сов, что кто-то из них вме­ша­ет­ся и попы­та­ет­ся помочь. 

Одни­ми из глав­ных меха­низ­мов эффек­та сви­де­те­ля назы­ва­ют груп­по­вую спло­чен­ность, а так­же сме­ще­ние и диф­фу­зию ответ­ствен­но­сти, кото­рые хоро­шо опи­са­ны в кон­цеп­ции отчуж­де­ния мораль­ной ответ­ствен­но­сти А. Бан­ду­ры (Bandura, 1985). 

Само явле­ние отчуж­де­ния мораль­ной ответ­ствен­но­сти он опре­де­ля­ет как меха­низм, при помо­щи кото­ро­го на раз­ных эта­пах про­цес­са само­ре­гу­ля­ции мораль­ные запре­ты инди­ви­да акти­ви­ру­ют­ся изби­ра­тель­но и не при­ме­ня­ют­ся им к себе (то есть отчуж­да­ют­ся) в ответ на его вре­до­нос­ное по отно­ше­нию к окру­жа­ю­щим пове­де­ние (Bandura, 1985). 

Восемь меха­низ­мов отчуж­де­ния Бан­ду­ра отно­сит к четы­рем (груп­пам) локу­сам: непо­сред­ствен­но пове­де­ние, лич­ност­ный локус акто­ра, локус пере­фор­му­ли­ро­ва­ния послед­ствий пове­де­ния и локус иска­же­ния обра­за жерт­вы жесто­ко­го пове­де­ния. Локус акто­ра задей­ству­ет сме­ще­ние и умыш­лен­ное раз­мы­ва­ние вины за деструк­тив­ное пове­де­ние. Он вклю­ча­ет в себя два меха­низ­ма: сме­ще­ние ответ­ствен­но­сти и рас­се­и­ва­ние ответ­ствен­но­сти. Рас­се­и­ва­ние или раз­мы­ва­ние ответ­ствен­но­сти это – рас­про­стра­нен­ный при­ем раз­де­ле­ния вины. 

В кон­тек­сте интер­не­та – без­гра­нич­но­го мно­го­мил­ли­он­но­го про­стран­ства рас­ши­ря­ют­ся воз­мож­но­сти раз­мы­ва­ния или рас­се­и­ва­ния ответ­ствен­но­сти. Во-пер­вых, у наблю­да­те­лей в интер­не­те нет невер­баль­ных сиг­на­лов, что затруд­ня­ет оцен­ку про­ис­хо­дя­ще­го (Macháčková et al., 2013). Во-вто­рых, ано­ним­ность в Интер­не­те может вдох­но­вить потен­ци­аль­ных винов­ни­ков КБ и посто­рон­них лиц на игно­ри­ро­ва­ние соб­ствен­ной совести.

Несмот­ря на труд­но­сти с вос­про­из­ве­де­ни­ем эффек­та сви­де­те­ля в онлайн-кон­текстах, осо­бен­но в свя­зи с таки­ми их осо­бен­но­стя­ми, как асин­хрон­ность, слож­ность одно­знач­ной оцен­ки ситу­а­ции и боль­шое коли­че­ство участ­ни­ков, в опре­де­лен­ных онлайн-сооб­ще­ствах (Allison, Bussey, 2016), все же было про­ве­де­но несколь­ко иссле­до­ва­ний, под­твер­жда­ю­щих нали­чие это­го эффек­та в ситу­а­ци­ях КБ (Macháčková et al., 2015; Olenik-Shemesh et al., 2015). 

Кро­ме того, было выяв­ле­но, что связь меж­ду чис­лом сви­де­те­лей и пред­ло­же­ни­ем помо­щи не линей­на, и что важ­ным ста­но­вит­ся субъ­ек­тив­ное вос­при­я­тие чис­ла при­сут­ству­ю­щих сви­де­те­лей (Macháčková et al., 2015).

В то же вре­мя, оспа­ри­ва­ет­ся нали­чие «эффек­та сви­де­те­ля» в онлайне, ана­ло­гич­но­го име­ю­ще­му­ся в офлайне, посколь­ку, когда начи­на­ют учи­ты­вать­ся раз­лич­ные лич­ные и кон­тек­сту­аль­ные фак­то­ры, воз­мож­ность опре­де­лить полу­чен­ные резуль­та­ты в каче­стве «эффек­та сви­де­те­ля» ста­вит­ся под сомнение.

Жела­ние помочь постра­дав­ше­му поло­жи­тель­но свя­за­но с само­эф­фек­тив­но­стью (De Smet et al., 2016) – вос­при­я­тию людь­ми сво­ей спо­соб­но­сти дости­гать постав­лен­ных целей и кон­тро­ли­ро­вать собы­тия сво­ей жиз­ни в ее соци­аль­ных и эмо­ци­о­наль­ных аспек­тах (Olenik-Shemesh et al., 2015). 

В част­но­сти, был обна­ру­жен (De Smet et al., 2012) более высо­кий уро­вень само­эф­фек­тив­но­сти сви­де­те­ля в тех слу­ча­ях, когда он уте­ша­ет или пред­ла­га­ет сове­ты жерт­ве, чем, когда пыта­ет­ся защи­щать и напря­мую про­ти­во­сто­ять агрес­со­ру. При­чем, такая тен­ден­ция уси­ли­ва­ет­ся, когда кто-то ожи­да­ет полу­чить соци­аль­ную под­держ­ку, что может про­изой­ти из-за явно неспра­вед­ли­вых обсто­я­тельств, из-за того, что сто­рон­ний наблю­да­тель попу­ля­рен или пото­му, что он актив­но ищет эту под­держ­ку у других. 

С дру­гой сто­ро­ны, Оле­ник-Шемеш с кол­ле­га­ми (Olenik-Shemesh et al., 2015) не обна­ру­жи­ли раз­ли­чий в уров­нях само­эф­фек­тив­но­сти меж­ду теми актив­ны­ми сви­де­те­ля­ми, кото­рые защи­ща­ют жерт­ву, и теми, кто оста­ет­ся пас­сив­ным. Ряд иссле­до­ва­те­лей (Thomas et al., 2012; Macháčková et al., 2015) утвер­жда­ют, что, в соот­вет­ствии с их дан­ны­ми соци­аль­ная само­эф­фек­тив­ность опо­сре­ду­ет пове­де­ние сви­де­те­ля, когда он пыта­ет­ся защи­тить жертву.

Часть иссле­до­ва­ний (Barlinska et al., 2013; De Smet et al., 2016; Van Cleemput et al., 2014) была посвя­ще­на про­шло­му опы­ту сви­де­те­лей в каче­стве агрес­со­ра или жерт­вы в онлайн и/или оффлайн трав­ле. Выяс­ни­лось, что те респон­ден­ты, кото­рые при­зна­лись, что в про­шлом были жерт­ва­ми КБ, демон­стри­ру­ют более силь­ное наме­ре­ние помочь жерт­вам (De Smet et al., 2016; Van Cleemput et al., 2014). 

С дру­гой сто­ро­ны, про­шлый опыт в роли агрес­со­ра в онлайн-кон­тек­сте может быть тем фак­то­ром, кото­рый уси­ли­ва­ет нега­тив­ное пове­де­ние сви­де­те­лей (Barlinska et al., 2013).

Таким обра­зом, дан­ные Дан­ные эмпи­ри­че­ских иссле­до­ва­ний пока­зы­ва­ют, что тра­ди­ци­он­ная роле­вая струк­ту­ра бул­лин­га пре­тер­пе­ва­ет зна­чи­тель­ные изме­не­ния в свя­зи с опо­сред­ство­ва­ни­ем трав­ли инфор­ма­ци­он­но-ком­му­ни­ка­ци­он­ны­ми тех­но­ло­ги­я­ми, транс­фор­ми­ру­ю­щи­ми соци­аль­ное взаимодействие. 

Роле­вая струк­ту­ра в усло­ви­ях интер­нет-про­стран­ства ста­но­вит­ся более пла­стич­ной и дина­мич­ной, чем в офлайне, допус­ка­ет инвер­сии и сов­ме­ще­ние несколь­ких ролей, дает боль­ше воз­мож­но­стей воз­дей­ствия. В таких усло­ви­ях агрес­сор, слов­но дири­жер, полу­ча­ет воз­мож­ность управ­лять ауди­то­ри­ей свидетелей.

Зна­ние осо­бен­но­стей каж­дой роли и сопут­ству­ю­щих ее испол­не­нию пси­хо­ло­ги­че­ских харак­те­ри­стик в каж­дой кон­крет­ной онлайн-ситу­а­ции поз­во­лит мак­си­маль­но эффек­тив­но справ­лять­ся с КБ. 

Резуль­та­ты ана­ли­за роле­вых про­фи­лей могут быть исполь­зо­ва­ны для диа­гно­сти­ки групп рис­ка, раз­ра­бот­ки мето­ди­че­ских про­грамм свое­вре­мен­ной про­фи­лак­ти­ки КБ, реко­мен­да­ций для пси­хо­ло­гов, педа­го­гов и роди­те­лей в шко­лах и дру­гих обра­зо­ва­тель­ных учре­жде­ни­ях, а так­же лечь в осно­ву даль­ней­ших тео­ре­ти­че­ских и эмпи­ри­че­ских иссле­до­ва­ний про­бле­мы КБ.

Детско-родительские отношения и кибербуллинг

Иссле­до­ва­те­ли счи­та­ют, что харак­тер дет­ско-роди­тель­ских отно­ше­ний, а так­же зна­ние и пони­ма­ние роди­те­ля­ми КБ как явле­ния игра­ют зна­чи­тель­ную роль в его воз­ник­но­ве­нии, про­фи­лак­ти­ке и предот­вра­ще­нии (Makri-Botsari, Karagianni, 2014). В свя­зи с этим рас­тет чис­ло иссле­до­ва­ний, посвя­щен­ных изу­че­нию кибер­бул­лин­га в кон­тек­сте дет­ско-роди­тель­ских отношений.

В отли­чие от ситу­а­ции тра­ди­ци­он­но­го бул­лин­га, в слу­чае КБ взрос­лые, в част­но­сти, роди­те­ли, име­ют мень­ше шан­сов быть вклю­чен­ны­ми в ситу­а­цию и ее уре­гу­ли­ро­ва­ние. Это про­ис­хо­дит, кро­ме все­го про­че­го, еще и пото­му, что жерт­вы КБ неред­ко скры­ва­ют от роди­те­лей факт пере­жи­ва­ния онлайн-трав­ли (Tokunaga, 2010). 

Одна из важ­ных при­чин это­го – стрем­ле­ние к само­сто­я­тель­но­сти и под­твер­жде­ние жела­е­мо­го ста­ту­са взрос­ло­го чело­ве­ка. Так, под­рост­ки склон­ны счи­тать, что уме­ние само­сто­я­тель­но справ­лять­ся с про­бле­ма­ми при исполь­зо­ва­нии средств ком­му­ни­ка­ции – это навык, кото­рым важ­но обла­дать (Juvonen, Gross, 2008). 

Неко­то­рые под­рост­ки не при­вле­ка­ют роди­те­лей к реше­нию про­блем, вклю­чая свя­зан­ные с ситу­а­ций КБ, счи­тая, что про­сить помощь в таких ситу­а­ци­ях свой­ствен­но исклю­чи­тель­но малень­ким детям. 

Кро­ме того, жерт­вы неред­ко счи­та­ют, что при­зна­ние в том, что они ока­за­лись в ситу­а­ции КБ, повле­чет за собой огра­ни­че­ние роди­те­ля­ми их сво­бо­ды, в том чис­ле в интер­не­те, вплоть до пол­но­го отклю­че­ния их от вир­ту­аль­но­го про­стран­ства (Tokunaga, 2010). 

Страх поте­рять доступ к интер­не­ту неред­ко пере­ве­ши­ва­ет пред­по­ла­га­е­мый пози­тив­ный эффект от обра­ще­ния за помо­щью к взрос­лым. Кро­ме того, интер­нет-про­стран­ство для под­рост­ков – важ­ная часть их жиз­ни, в кото­рую они не хотят впус­кать взрос­лых (Сол­да­то­ва, Рас­ска­зо­ва, 2014).

Изу­чая про­бле­му кибер­бул­лин­га у гре­че­ских под­рост­ков, Мак­ри-Бот­са­ри (Makri-Botsari) и Кара­джи­ан­ни (Karagianni) пока­за­ли, что риск про­яв­ле­ния у под­рост­ка кибе­ра­грес­сив­но­го пове­де­ния свя­зан с типом роди­тель­ско­го сти­ля воспитания. 

Так, в семьях кибе­ра­грес­со­ров наблю­дал­ся авто­ри­тар­ный или пре­не­бре­га­ю­щий стиль вос­пи­та­ния. Было выдви­ну­то пред­по­ло­же­ние, что, участ­вуя в КБ, под­рост­ки стре­мят­ся полу­чить власть, при­зна­ние, сво­бо­ду и вни­ма­ние, кото­рых им недо­ста­ет в отно­ше­ни­ях с роди­те­ля­ми. При этом свя­зи меж­ду сти­лем вос­пи­та­ния и уров­нем вик­ти­ми­за­ции не было обнаружено. 

Иссле­до­ва­те­ли так­же отме­ти­ли, что под­рост­ки, вос­пи­ты­ва­ю­щи­е­ся в семьях с так назы­ва­е­мым демо­кра­ти­че­ским сти­лем вос­пи­та­ния, чаще склон­ны рас­ска­зы­вать роди­те­лям о ситу­а­ции КБ, в отли­чие от под­рост­ков, вос­пи­ты­ва­ю­щих­ся в семьях с авто­ри­тар­ным сти­лем вос­пи­та­ния (Makri-Botsari, Karagianni, 2014). 

В целом ряде дру­гих иссле­до­ва­ний под­твер­жда­ет­ся зна­чи­мость сти­лей вос­пи­та­ния для пони­ма­ния гене­зи­са ситу­а­ций КБ. Напри­мер, агрес­со­ры часто опи­сы­ва­ют свою семью как авто­ри­тар­ную и менее орга­ни­зо­ван­ную, в то вре­мя как жерт­вы ско­рее счи­та­ют сво­их роди­те­лей поз­во­ля­ю­щи­ми слиш­ком мно­го (Baldry, Farrington, 2000). 

Напри­мер, выяв­ле­но, что для семей кибе­ра­грес­со­ров, в отли­чие от семей, име­ю­щих опы­та уча­стия в кибер­т­рав­ле, харак­тер­ны огра­ни­чи­ва­ю­щий роди­тель­ский кон­троль, более стро­гая дис­ци­пли­на и более сла­бая эмо­ци­о­наль­ная связь со сво­и­ми роди­те­ля­ми (Wang et al., 2009).

В каче­стве фак­то­ров, кото­рые могут повли­ять на появ­ле­ние КБ или кибер­вик­ти­ми­за­цию, иссле­до­ва­те­ли выде­ля­ют труд­но­сти в семей­ных отно­ше­ни­ях, слож­но­сти в обще­нии роди­те­лей и под­рост­ков, низ­кую вовле­чен­ность роди­те­лей в отно­ше­ния с ребен­ком, низ­кий уро­вень роди­тель­ской при­вя­зан­но­сти, низ­кий уро­вень роди­тель­ско­го управ­ле­ния отно­ше­ни­я­ми в семье, вве­де­ния и соблю­де­ния жест­ких пра­вил и кон­тро­ля за детьми (Makri-Botsari, Karagianni, 2014; Baldry et al., 2015).

Иссле­до­ва­те­ли так­же выяви­ли раз­ли­чия меж­ду под­держ­кой роди­те­лей и под­держ­кой сверст­ни­ков в ситу­а­ции КБ. Имен­но роди­тель­ская под­держ­ка опре­де­ля­ет мень­ший уро­вень вик­ти­ми­за­ции при попа­да­нии ребен­ка в ситу­а­цию КБ (Elsaesser et аl., 2017). 

В то же вре­мя, нала­жен­ная онлайн-ком­му­ни­ка­ция меж­ду под­рост­ка­ми и их роди­те­ля­ми спо­соб­ству­ет сни­же­нию вер­баль­ной агрес­сии в онлайн-ком­му­ни­ка­ции под­рост­ков со сверст­ни­ка­ми (Appel, 2014). 

В свою оче­редь, низ­кий уро­вень при­вя­зан­но­сти к роди­те­лям свя­зан с боль­шей веро­ят­но­стью попа­да­ния под­рост­ка в ситу­а­цию КБ (Elsaesser et al , 2017). Пока­за­на и кос­вен­ная связь меж­ду вос­при­ни­ма­е­мой под­рост­ком роди­тель­ской под­держ­кой его авто­но­мии и отсут­стви­ем КБ. Под­держ­ка роди­те­лем авто­но­мии под­рост­ка поло­жи­тель­но свя­за­на с удо­вле­тво­рен­но­стью потреб­но­сти под­рост­ков в автономии. 

При удо­вле­тво­ре­нии дан­ной потреб­но­сти под­рост­ки сооб­ща­ли о более высо­ких воз­мож­но­стях реа­ги­ро­ва­ния на эмо­ции дру­го­го чело­ве­ка, это, в свою оче­редь, свя­за­но с их спо­соб­но­стью рас­по­зна­вать людей, обла­да­ю­щих мораль­ны­ми цен­но­стя­ми, что деле­ги­ти­ми­зи­ру­ет агрес­со­ров (Fousiani et al., 2016).

Совладание с кибербуллингом

Повсе­мест­ное рас­про­стра­не­ние КБ и уяз­ви­мость любо­го чело­ве­ка поз­во­ля­ют утвер­ждать, что КБ зани­ма­ет осо­бое место сре­ди ком­му­ни­ка­ци­он­ных онлайн-рис­ков и пред­став­ля­ет труд­ную жиз­нен­ную ситу­а­цию, осо­бен­но для детей и подростков. 

Нега­тив­ное воз­дей­ствие ситу­а­ции КБ неред­ко пре­вы­ша­ет их адап­та­ци­он­ный потен­ци­ал, в свя­зи с чем послед­ствия могут быть тра­гич­ны­ми, вплоть до совер­ше­ния самоубийства. 

По дан­ным бри­тан­ско­го опро­са, про­ве­ден­но­го в 2017 г. бла­го­тво­ри­тель­ной орга­ни­за­ци­ей по про­ти­во­дей­ствию бул­лин­гу Ditchthe Label, сре­ди тех, кто под­вер­гал­ся бул­лин­гу, 26% дума­ли о само­убий­стве, 25% – нано­си­ли само­по­вре­жде­ния, 14% – име­ли рас­строй­ства пище­во­го пове­де­ния, 37% – были в депрес­сив­ном состо­я­нии, 9% – упо­треб­ля­ли алко­голь или нар­ко­ти­ки (The Annual Bullying Survey, 2017). 

Такие резуль­та­ты под­твер­жда­ют насто­я­тель­ную необ­хо­ди­мость раз­ра­бот­ки про­грамм, направ­лен­ных как на пре­ду­пре­жде­ние столк­но­ве­ния под­рост­ков и моло­де­жи с непри­ят­ны­ми, враж­деб­ны­ми и агрес­сив­ны­ми ситу­а­ци­я­ми в онлайн-про­стран­стве, а так­же про­грамм, ори­ен­ти­ро­ван­ных на совла­да­ние с ситу­а­ци­я­ми КБ.

В иссле­до­ва­нии «Дети Рос­сии онлайн», про­ве­ден­ном в рам­ках меж­ду­на­род­но­го иссле­до­ва­тель­ско­го про­ек­та Евро­ко­мис­сии «EU Kids Online II» (2010–2011), было пока­за­но, что треть под­рост­ков, под­вер­гав­ших­ся КБ, доста­точ­но силь­но пере­жи­ва­ли эту ситу­а­цию. Они пыта­лись с ней спра­вить­ся раз­ны­ми способами. 

Были выде­ле­ны и опи­са­ны четы­ре типа совла­да­ния с КБ: актив­ные стра­те­гии, направ­лен­ные на реше­ние про­бле­мы; пас­сив­ные стра­те­гии, ори­ен­ти­ро­ван­ные на уход или отри­ца­ние про­бле­мы; поиск соци­аль­ной под­держ­ки; «иные» стра­те­гии совла­да­ния, пред­став­ля­ю­щие собой инди­ви­ду­аль­ные спо­со­бы совла­да­ния, пре­иму­ще­ствен­но направ­лен­ные на само­ак­ту­а­ли­за­цию и само­ре­а­ли­за­цию (Soldatova, Zotova, 2012).

В иссле­до­ва­нии стра­те­гий совла­да­ния с шестью вида­ми онлайн-рис­ков (онлайн-бул­линг, сек­су­аль­ные изоб­ра­же­ния, шоки­ру­ю­щие изоб­ра­же­ния, обще­ние с незна­ком­ца­ми, обмен сооб­ще­ни­я­ми сек­су­аль­но­го харак­те­ра, нару­ше­ние кон­фи­ден­ци­аль­но­сти) пока­за­но, что под­рост­ки в воз­расте от 10 до 16 лет пре­иму­ще­ствен­но исполь­зу­ют про­ак­тив­ные про­блем­но­ори­ен­ти­ро­ван­ные стра­те­гии совла­да­ния, ком­му­ни­ка­тив­ные стра­те­гии или выра­жа­ют безразличие. 

При столк­но­ве­нии с онлайн-бул­лин­гом, сек­су­аль­ны­ми и шоки­ру­ю­щи­ми изоб­ра­же­ни­я­ми под­рост­ки исполь­зу­ют стра­те­гии избе­га­ния, а в ситу­а­ции обще­ния с незна­ком­ца­ми обра­ща­ют­ся за соци­аль­ной под­держ­кой к дру­зьям и сверстникам. 

Каче­ствен­ный ана­лиз дан­ных пока­зал эффек­тив­ность поис­ка соци­аль­ной под­держ­ки и совер­ше­ния упре­жда­ю­щих дей­ствий (напри­мер, бло­ки­ров­ка потен­ци­аль­ных агрес­со­ров) для совла­да­ния с КБ и стра­те­гий избе­га­ния при­ме­ни­тель­но к кон­тент­ным рис­кам (Vandoninck, Haenens, 2015).

В 2012 г. меж­ду­на­род­ная коман­да иссле­до­ва­те­лей про­ана­ли­зи­ро­ва­ла око­ло 40 наи­бо­лее замет­ных на то вре­мя работ, посвя­щен­ных кибер­бул­лин­гу. Одним из резуль­та­тов ста­ло опи­са­ние репер­ту­а­ра эффек­тив­ных и неэф­фек­тив­ных копинг-стра­те­гий по пре­одо­ле­нию КБ, сре­ди кото­рых были выде­ле­ны пове­ден­че­ские, эмо­ци­о­наль­ные и когни­тив­ные действия. 

Авто­ра­ми обзо­ра были обо­зна­че­ны огра­ни­че­ния в выде­ле­нии кри­те­ри­ев оцен­ки успеш­но­сти совла­да­ния с КБ: фраг­мен­тар­ность соот­вет­ству­ю­щих иссле­до­ва­ний и их мето­до­ло­ги­че­ские недо­стат­ки, зло­упо­треб­ле­ние прак­ти­че­ски­ми реко­мен­да­ци­я­ми, не под­креп­лен­ны­ми эмпи­ри­че­ски­ми дан­ны­ми, недо­ста­точ­ная диф­фе­рен­ци­а­ция спо­со­бов совла­да­ни­яс КБ от тра­ди­ци­он­ных спо­со­бов совла­да­ния с бул­лин­гом в реаль­ной жиз­ни, недо­ста­точ­ный учет кон­тек­ста и ситу­а­тив­ной состав­ля­ю­щей в фор­ми­ро­ва­нии эффек­тив­ных стра­те­гий совла­да­ния с КБ (Perren et al., 2012).

В кон­тек­сте рас­смат­ри­ва­е­мый темы важ­но еще раз оста­но­вить­ся на уже упо­мя­ну­том выше фено­мене «циф­ро­вое само­по­вре­жде­ние», кото­рый мож­но рас­смат­ри­вать как неадап­тив­ную фор­му совла­да­ния с онлайн-угро­за­ми (Patchin, Hinduja, 2017). 

При­чи­ны само­по­вре­жда­ю­ще­го пове­де­ния могут быть раз­лич­ны: попыт­ка при­вле­че­ния вни­ма­ния к сво­им пере­жи­ва­ни­ям, при­зыв о помо­щи, спо­соб регу­ля­ции сво­е­го состо­я­ния и облег­че­ния пере­жи­ва­ний, само­на­ка­за­ние, сти­му­ля­ция ощу­ще­ний, предот­вра­ще­ние попыт­ки само­убий­ства, а так­же спо­соб повли­ять на другого. 

Резуль­та­ты иссле­до­ва­ний пока­зы­ва­ют, что при­мер­но каж­дый два­дца­тый сре­ди опро­шен­ных 12–17-летних под­рост­ков совер­ша­ли циф­ро­вые само­по­вре­жде­ния (Patchin, Hinduja, 2017). С уче­том того, что иссле­до­ва­ния пока­за­ли суще­ство­ва­ние свя­зи меж­ду само­по­вре­жда­ю­щим пове­де­ни­ем, депрес­си­ей (Whitlock et al., 2013; Cooper et al., 2005) и повы­шен­ным риском само­убий­ства (Haw et al., 2001; Owens et al., 2002), мож­но пред­по­ло­жить, что циф­ро­вое само­по­вре­жде­ние так­же может пред­ше­ство­вать попыт­ке само­убий­ства, и что под­рост­ки, афи­ши­руя таким обра­зом свои про­бле­мы, рас­счи­ты­ва­ют на пози­тив­ное вме­ша­тель­ство и помощь извне в ситу­а­ци­ях КБ (Patchin, Hinduja, 2017). 

Резуль­та­ты одно­го из послед­них иссле­до­ва­ний (Iranzo et al., 2019) под­твер­жда­ют, что кибер­вик­ти­ми­за­ция име­ет пря­мое вли­я­ние на мыс­ли о самоубийстве.

В ряде иссле­до­ва­ний пока­за­но суще­ство­ва­ние воз­раст­но-поло­вых раз­ли­чий в совла­да­ю­щем пове­де­нии, опи­са­на дина­ми­ка часто­ты исполь­зо­ва­ния раз­лич­ных по эффек­тив­но­сти стра­те­гий совла­да­ния с КБ и дру­ги­ми вида­ми онлайн-рис­ков и изме­не­ния в совла­да­ю­щем репер­ту­а­ре в зави­си­мо­сти от циф­ро­вой актив­но­сти, а так­же накоп­ле­ния опы­та вза­и­мо­дей­ствия и про­ти­во­сто­я­ния КБ (Soldatova, Zotova, 2012; Vandoninck, Haenens, 2015). 

Млад­шие под­рост­ки еще сла­бо вовле­че­ны в онлайн-ком­му­ни­ка­цию в соци­аль­ных сетях, поэто­му стра­те­гия отвле­че­ния или дистан­ци­ро­ва­ния для них явля­ет­ся более эффек­тив­ной, чем для стар­ших под­рост­ков. Для послед­них воз­рас­та­ет акту­аль­ность при­ме­не­ния про­ак­тив­ных стра­те­гий совла­да­ния и обра­ще­ния за соци­аль­ной под­держ­кой, кро­ме того, у них с воз­рас­том совер­шен­ству­ют­ся навы­ки исполь­зо­ва­ния ИКТ, что спо­соб­ству­ет при­ме­не­нию про­блем­но-ори­ен­ти­ро­ван­ных стра­те­гий совла­да­ния (Soldatova, Zotova, 2012; Vandoninck, Haenens, 2015). 

Маль­чи­ки реже, чем девоч­ки обра­ща­ют­ся к исполь­зо­ва­нию про­ак­тив­ных стра­те­гий совла­да­ния и чаще демон­стри­ру­ют без­раз­ли­чие при столк­но­ве­нии с КБ и кон­тент­ны­ми рис­ка­ми сек­су­аль­но­го характера. 

Поми­мо воз­раст­но-поло­вых раз­ли­чий, пред­по­чте­ния в выбо­ре копинг-стра­те­гий свя­за­ны с про­шлым опы­том, лич­ност­ны­ми осо­бен­но­стя­ми и соци­аль­ной ситу­а­ци­ей раз­ви­тия (Vandoninck, Haenens, 2015).

Про­бле­ма совла­да­ния с онлайн-угро­за­ми акту­аль­на и для моло­де­жи (сту­ден­тов) в силу того, что опыт кибер­вик­ти­ми­за­ции в школь­ном воз­расте высту­па­ет зна­чи­мым фак­то­ром рис­ка для после­ду­ю­щей кибер­вик­ти­ми­за­ции в сту­ден­че­стве (Kraft, Wang, 2010). 

Моло­дые люди обла­да­ют зна­чи­тель­ным репер­ту­а­ром копинг-стра­те­гий и наи­бо­лее часто исполь­зу­ют бло­ки­ров­ку или дистан­ци­ро­ва­ние от ресур­са, где про­изо­шла враж­деб­ная ситу­а­ция, а так­же обра­ще­ние к дру­зьям за помощью. 

Опи­са­ны раз­ли­чия меж­ду сту­ден­та­ми, име­ю­щи­ми опыт вик­ти­ми­за­ции и не име­ю­щи­ми тако­го опы­та, в исполь­зо­ва­нии стра­те­гии бло­ки­ров­ки. Сту­ден­ты-жерт­вы оце­ни­ли дан­ную стра­те­гию как неэф­фек­тив­ную, в силу того, что агрес­сор может про­дол­жить трав­лю, исполь­зуя дру­гие доступ­ные ему спо­со­бы и меха­низ­мы. Так­же сту­ден­ты-жерт­вы склон­ны обра­щать­ся за помо­щью к пре­по­да­ва­те­лям, если счи­та­ют их обла­да­ю­щи­ми необ­хо­ди­мы­ми зна­ни­я­ми о вир­ту­аль­ном пре­сле­до­ва­нии и спо­соб­ны­ми помочь. 

Это может объ­яс­нить тот факт, что сту­ден­ты пред­по­чи­та­ют искать помощь у пре­по­да­ва­те­лей в про­ти­во­вес исполь­зо­ва­нию бло­ки­ров­ки в каче­стве стра­те­гии совла­да­ния с КБ. Заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния и воз­мож­ное обра­ще­ние сту­ден­тов-жертв КБ к тре­тьим лицам с прось­бой осу­ществ­ле­ния онлайн-трав­ли сво­е­го обид­чи­ка, что ука­зы­ва­ет на исполь­зо­ва­ние мести в каче­стве стра­те­гии про­ти­во­дей­ствия КБ (Orel, Campbell, 2015).

Пред­став­лен­ные дан­ные с уве­рен­но­стью поз­во­ля­ют гово­рить о том, что КБ как труд­ная жиз­нен­ная ситу­а­ция пред­став­ля­ет серьез­ную опас­ность для пси­хо­ло­ги­че­ско­го бла­го­по­лу­чия всех, кто в него вовлечен. 

В свя­зи с этим, изу­че­ние совла­да­ния с КБ мож­но выде­лить в каче­стве отдель­но­го направ­ле­ния иссле­до­ва­ний, акту­аль­ность кото­рых не вызы­ва­ет сомне­ний, а прак­ти­че­ская зна­чи­мость состо­ит в фор­ми­ро­ва­нии доста­точ­но­го репер­ту­а­ра эффек­тив­ных стра­те­гий совла­да­ния с онлайн-рис­ка­ми, в целом, и с КБ, в част­но­сти, преж­де все­го, у подростков.

Выводы

Свое­об­ра­зие онлайн-про­стран­ства и при­ме­не­ние элек­трон­ных форм кон­так­та в каче­стве инстру­мен­тов осу­ществ­ле­ния агрес­сив­ных дей­ствий поз­во­ля­ют выде­лить ряд спе­ци­фи­че­ских осо­бен­но­стей, отли­ча­ю­щих КБ от бул­лин­га (Сол­да­то­ва, Льво­ва, Пер­мя­ко­ва, 2018; Soldatova, Zotova, 2012; Kowalski, Guimetti et al., 2014; Baldry, 2015; Caravita et al., 2016; Runions et al., 2016). 

В каче­стве основ­ных мож­но выде­лить следующие: 

• иллю­зия ано­ним­но­сти для агрес­со­ра и его помощ­ни­ков, а так­же для актив­ных свидетелей; 
• непред­ска­зу­е­мость и неожи­дан­ность совер­ша­е­мых агрес­сив­ных дей­ствий в свя­зи с неогра­ни­чен­ным и повсе­мест­ным досту­пом в онлайн и одно­вре­мен­ным исполь­зо­ва­ни­ем широ­ко­го спек­тра элек­трон­ных форм контакта; 
• дистант­ность и «круг­ло­су­точ­ность – 24/7» кибер­бул­лин­га в силу отсут­ствия вре­мен­ных и про­стран­ствен­ных ограничений;
• доста­точ­ность совер­ше­ния все­го лишь одно­го агрес­сив­но­го акта для дости­же­ния эффек­та систе­ма­ти­че­ской травли; 
• зна­чи­тель­ное уве­ли­че­ние ауди­то­рии сви­де­те­лей, кото­рой агрес­сор может про­из­воль­но управлять; 
• изо­ли­ро­ван­ность сви­де­те­лей друг от дру­га и от жерт­вы, что частич­но вос­про­из­во­дит и при­да­ет свою спе­ци­фи­ку извест­но­му в пси­хо­ло­гии «эффек­ту сви­де­те­ля», опре­де­ля­ю­ще­му оди­ноч­ное про­ти­во­сто­я­ние жерт­вы агрес­сив­ным дей­стви­ям со сто­ро­ны обидчика; 
• сти­му­ли­ро­ва­ние меха­низ­ма инвер­сии в роле­вой струк­ту­ре – агрес­сор ста­но­вит­ся жерт­вой, а жерт­ва – искус­ным агрес­со­ром, сви­де­те­ли могут стать как жерт­ва­ми, так и агрессорами;
• нера­вен­ство сил в онлайн-про­стран­стве, опре­де­ля­ю­ще­е­ся раз­ли­чи­я­ми в уровне раз­ви­тия циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти участ­ни­ков ситуации.

Рас­про­стра­нен­ность фено­ме­на КБ и его воз­мож­ные транс­фор­ма­ции в свя­зи с непре­рыв­ной модер­ни­за­ци­ей ИКТ опре­де­ля­ют акту­аль­ность раз­ра­бот­ки общих тео­ре­ти­ко-мето­до­ло­ги­че­ских осно­ва­ний, спо­соб­ных стать опо­рой для дости­же­ния тер­ми­но­ло­ги­че­ско­го согла­сия меж­ду иссле­до­ва­те­ля­ми и для орга­ни­за­ции меж­ду­на­род­ных иссле­до­ва­ний по дан­ной теме. 

Это поз­во­лит про­во­дить надеж­ные срав­не­ния и систе­ма­ти­за­цию эмпи­ри­че­ских дан­ных, а так­же на этой базе осу­ществ­лять раз­ра­бот­ку эффек­тив­ных про­грамм про­ти­во­дей­ствия и про­фи­лак­ти­ки КБ, совла­да­ния с онлайн-рис­ка­ми и без­опас­но­го исполь­зо­ва­ния ИКТ.

Важ­ным аспек­том в этом кон­тек­сте явля­ет­ся необ­хо­ди­мость изу­че­ния про­цес­су­аль­ной сто­ро­ны КБ в ее дина­ми­ке и раз­ви­тии – какие изме­не­ния про­ис­хо­дят с участ­ни­ка­ми ситу­а­ции КБ, как меня­ет­ся про­дол­жи­тель­ность и исполь­зу­е­мые для осу­ществ­ле­ния трав­ли сред­ства, как меня­ют­ся пред­став­ле­ния и спо­со­бы реа­ги­ро­ва­ния всех участ­ни­ков ситу­а­ции КБ с накоп­ле­ни­ем опыта. 

При­ни­мая во вни­ма­ние воз­мож­но­сти, предо­став­ля­е­мые онлайн-про­стран­ством и спе­ци­фи­че­ские осо­бен­но­сти КБ, выгля­дит оче­вид­ной необ­хо­ди­мость иссле­до­ва­ний роле­вой струк­ту­ры КБ, где осо­бое вни­ма­ние будет уде­ле­но не толь­ко «агрес­со­ру» и «жерт­ве», но и «хаме­лео­нам», «наблю­да­те­лям», «помощ­ни­кам агрес­со­ров», «защит­ни­кам жертв» и воз­мож­ным транс­фор­ма­ци­ям ролей и вари­ан­там их соче­та­ния (в ситу­а­ции циф­ро­во­го само­по­вре­жде­ния, например).

Обсуж­де­ние ситу­а­ции КБ взрос­лы­ми поль­зо­ва­те­ля­ми ИКТ (роди­те­ли и дру­гие зна­чи­мые взрос­лые) и сами­ми под­рост­ка­ми долж­но спо­соб­ство­вать пре­одо­ле­нию недо­стат­ка вни­ма­ния к само­му суще­ство­ва­нию про­бле­мы КБ и пони­ма­нию ее значимости. 

Необ­хо­ди­мо интен­сив­ное про­све­ще­ние всех потен­ци­аль­ных участ­ни­ков ситу­а­ции КБ о рис­ках исполь­зо­ва­ния ИКТ, совла­да­ния с ними и воз­мож­но­стях их предотвращения.

Литература

1. Боча­вер А. А., Хло­мов К. Д. Кибер­бул­линг: трав­ля в про­стран­стве совре­мен­ных тех­но­ло­гий // Пси­хо­ло­гия. Жур­нал Выс­шей шко­лы эко­но­ми­ки. – 2014. – Т. 11. – № 3. – С. 177–191.
2. Кон И. С. Что такое бул­линг и как с ним бороть­ся» // Семья и шко­ла. – 2006. – № 11. – С. 15–18.
3. Сол­да­то­ва Г., Зото­ва Е., Лебе­ше­ва М., Гир М., Рогген­дорф П. Дети Рос­сии Онлайн. Резуль­та­ты меж­ду­на­род­но­го про­ек­та. – Москва: Фонд Раз­ви­тия Интер­нет, 2012 – 213 с. [Элек­трон­ный ресурс].
4. Сол­да­то­ва Г. У., Зото­ва Е. Ю. Кибер­бул­линг в школь­ной сре­де: труд­ная онлайн ситу­а­ция и спо­со­бы совла­да­ния // Обра­зо­ва­тель­ная поли­ти­ка. – 2011. – № 5 (55). – С. 11–22.
5. Сол­да­то­ва Г. У., Льво­ва Е. Н., Пер­мя­ко­ва И. Д. Фено­ме­ны тра­ди­ци­он­но­го бул­лин­га и кибер­бул­лин­га: сход­ства и раз­ли­чия // Циф­ро­вое обще­ство как куль­тур­но-исто­ри­че­ский кон­текст раз­ви­тия чело­ве­ка: сбор­ник науч­ных ста­тей и мате­ри­а­лов меж­ду­на­род­ной кон­фе­рен­ции, 14–17 фев­ра­ля 2018, Колом­на / под общ. ред. Р. В. Ершо­вой. – Колом­на: Госу­дар­ствен­ный соци­аль­но-гума­ни­тар­ный уни­вер­си­тет Колом­на, 2018. – С. 380–384.
6. Cол­да­то­ва Г. У., Рас­ска­зо­ва Е. И. Без­опас­ность под­рост­ков в Интер­не­те: рис­ки, совла­да­ние и роди­тель­ская меди­а­ция // Наци­о­наль­ный пси­хо­ло­ги­че­ский жур­нал. – 2014. – № 3 (15). – С. 39–51. doi: 10. 11621/npj. 2014. 0305.
7. Allison, K. R., & Bussey, K. (2016). Cyber-bystanding in context: A review of the literature on witnesses’ responses to cyberbullying. Children and Youth Services Review, 65, 183–194. 10. 1016/j. childyouth. 2016. 03. 026.
8. Appel M., Stiglbauer B., Batinic B., & Holtz P. (2014). Internet use and verbal aggression: The moderating role of parents and peers. Computers in Human Behavior, 33, 235–241. doi: 10. 1016/j. chb. 2014. 01. 007.
9. Baldry A.C., Farrington D.F., Sorrentino A. (2015). «Am I at risk of cyberbullying»? A narrative review and conceptual framework for research on risk of cyberbullying and cybervictimization: The risk and needs assessment approach. Aggression and Violent Behavior, 23, 36–51. doi: 10. 1016/j. avb. 2015. 05. 014.
10. Baldry, A.C., & Farrington, D.P. (2000). Bullies and delinquents: Personal characteristics and parental styles. Journal of Community and Applied Social Psychology, 10, 17–31. doi:10. 1002/ (SICI)1099-1298(200001/02)10:1\17:AID-CASP526[3. 0. CO;2-M.
11. Bandura A. (1985). Social foundations of thought and action: A social cognitive theory. Englewood Cliff s, NJ: Prentice-Hall, Inc, 544.
12. Barlinska, J., Szuster, A., & Winiewski, M. (2013). Cyberbullying among adolescent bystanders: Role of the communication medium, form of violence, and empathy. Journal of Community & Applied Social Psychology, 23, 37–Retrieved from: https://doi. org/10. 1002/casp. 2137. (accessed 02. 06. 2019).
13. Bauman S. (2015). Types of Cyberbullying. Cyberbullying: What Counselors Need to Know, 53–58. 10. 1002/9781119221685. ch4.
14. Bauman S., Underwood M. K., Card, N. (2013). Definitions: Another perspective and a proposal for beginning with cyberaggression. In S. Bauman, J. Walker & D. Cross (Eds.), Principles of cyberbullying research: Definitions, measures, and methodology. New York, NY: Routledge, 41–46. 10. 4324/9780203084601.
15. Calvete E., Orue I., Estévez A., Villardón L., & Padilla P. (2010). Cyberbullying in adolescents: Modalities and aggressors’ profile. Computers in Human Behavior, 26, 1128–1135. doi: 10. 1016/j. chb. 2010. 03. 017.
16. Caravita S., Colombo B., Stefanelli S., & Zigliani R. (2016). Emotional, psychophysiological and behavioral responses elicited by the exposition to cyberbullying situations: Two experimental studies. Psicología Educativa, 22(1), 49–59. doi: 10. 1016/j. pse. 2016. 02. 003.
17. Cooper, J., Kapur, N., Webb, R., Lawlor, M., Guthrie, E., Mackway-Jones, K., & Appleby, L. (2005). Suicide After Deliberate Self-Harm: A 4-Year Cohort Study. American Journal of Psychiatry, 162(2), 297–303. doi:10. 1176/appi. ajp. 162. 2. 297.
18. Coping with Cyberbullying: Final Report. S. Perren&COSTWG5 group, 05. 09. 2012.
19. Cyberbullying Research Center, Report 2007-2016 Retrieved from: https://cyberbullying. org/summary-of-our-cyberbullying-research (accessed: 03. 04. 2019).
20. DeSmet, A., Bastiaensens, S., Van Cleemput, K., Poels, K., Vandebosch, H., Cardon, G., & De Bourdeaudhuij, I. (2016). Deciding whether to look after them, to like it, or leave it: A multidimensional analysis of predictors of positive and negative bystander behavior in cyberbullying among adolescents. Computers in Human Behavior, 57, 398–415. doi. 10. 1016/j. chb. 2015. 12. 051.
21. DeSmet, A., Bastiaensens, S., Van Cleemput, K., Poels, K., Vandebosch, H., & De Bourdeaudhuij, I. (2012). Mobilizing bystanders of cyberbullying: An exploratory study into behavioural determinants of defending the victim. In B. K. Wiederhold& G. Riva (Eds.), Annual review of cybertherapy and telemedicine 2012: Advanced technologies in the behavioral, social and neurosciences, 58–63. Amsterdam: IOS Press BV. doi: 10. 3233/978-1-61499121-2-58.
22. Elsaesser, C., Russell, B., Ohannessian, C. M., & Patton, D. (2017). Parenting in a digital age: A review of parents’ role in preventing adolescent cyberbullying. Aggression and Violent Behavior, 35, 62–72. doi:10. 1016/j. avb. 2017. 06. 004.
23. Fousiani, K., Dimitropoulou, P., Michaelides, M.P., & Van Petegem, S (2016). Perceived Parenting and Adolescent Cyber-Bullying: Examining the Intervening Role of Autonomy and Relatedness Need Satisfaction, Empathic Concern and Recognition of Humanness. Journal of Child and Family Studies, 25(7), 2120–2129. doi:10. 1007/s10826-016-0401-1.
24. Grigg D. W. (2010) Cyber-Aggression: Definition and Concept of Cyberbullying. Journal of Psychologists and Counsellors in Schools, 20(2), 143–156.
25. Haw, C., Hawton, K., Houston, K., & Townsend, E. (2001). Psychiatric and personality disorders in deliberate self-harm patients. British Journal of Psychiatry, 178(01), 48–54. doi:10. 1192/bjp. 178. 1. 48.
26. Hinduja, S., & Patchin, J. W. (2008). Cyberbullying: An exploratory analysis of factors related to offending and victimization. Deviant behavior, 29(2), 129–156. 10. 1080/01639620701457816.
27. Iranzo, B., Buelga, S., Cava, M. J., & Ortega-Barón, J. (2019). Cyberbullying, psychosocial adjustment, and suicidal ideation in adolescence. Psychosocial Intervention, 28, 75–81. doi:10. 5093/pi2019a5.
28. Juvonen, J., & Gross, E. F. (2008). Extending the school grounds? —Bullying experiences in cyberspace. Journal of School health, 78(9), 496–505. doi: 10. 1111/j. 1746-1561. 2008. 00335. x.
29. Kowalski, R. M., Giumetti, G. W., Schroeder, A. N., & Lattanner, M. R. (2014). Bullying in the digital age: A critical review and meta-analysis of cyberbullying research among youth. Psychological bulletin, 140(4), 1073. doi:10. 1037/a0035618.
30. Kraft, E., & Wang, J. (2010). An exploratory study of the cyberbullying and cyberstalking experiences and factors related to victimization of students at a public liberal arts college. International Journal of Technoethics (IJT), 1(4), 74–91. doi: 10. 4018/jte. 2010100106.
31. Lagerspetz, K. M., Björkqvist, K., Berts, M., & King, E. (1982). Group aggression among school children in three schools. Scandinavian Journal of Psychology, 23(1), 45–52. 10. 1111/j. 1467-9450. 1982. tb00412. x.
32. Latane, B., & Darley, J. M. (1968). Group inhibition of bystander intervention in emergencies. Journal of personality and social psychology, 10(3), 215. 10. 1037/h0026570.
33. Lessne, D., &Yanez, C. (2017). Student Reports of Bullying: Results from the 2015 School Crime Supplement to the National Crime Victimization Survey (NCES 2017-015). National Center for Education Statistics, Institute of Education Sciences, US Department of Education. Washington, DC. RetrievedJanuary. Retrieved from: https://nces. ed. gov/pubs2017/2017015. pdf (accessed: 03. 04. 2019).
34. Li, Q. (2007). New bottle but old wine: A research of cyberbullying in schools. Computers in human behavior, 23(4), 1777–1791. 10. 1016/j. chb. 2005. 10. 005.
35. Livingstone, S., Haddon, L., Görzig, A., &Ólafsson, K. (2011). EU kids online II: final report 2011.
36. Machackova, H., Dedkova, L., & Mezulanikova, K. (2015). Brief report: The bystander effect in cyberbullying incidents. Journal of adolescence, 43, 96–99. 10. 1016/j. adolescence. 2015. 05. 010.
37. Macháčková, H., Dedkova, L., Sevcikova, A., & Cerna, A. (2013). Bystanders’ support of cyberbullied schoolmates. Journal of community & applied social psychology, 23(1), 25–36. 10. 1002/casp. 2135.
38. Makri-Botsari, E., &Karagianni, G. (2014). Cyberbullying in Greek adolescents: The role of parents. Procedia-Social and Behavioral Sciences, 116, 3241–3253. doi: 10. 1016/j. sbspro. 2014. 01. 742.
39. Menesini E., Nocentini A., Palladino B. E., Frisén A., Berne S., Ortega-Ruiz R., Calmaestra J., Scheithauer H., Schultze-Krumbholz A., Luik P., Naruskov K., Blaya C., Berthaud J. and Smith P. (2012). Cyberbullying definition among adolescents: A comparison across six European countries. Cyberpsychology, Behavior, and Social Networking, 15(9), 455–463. 10. 1089/cyber. 2012. 0040.
40. Modecki, K. L., Minchin, J., Harbaugh, A. G., Guerra, N. G., &Runions, K. C. (2014). Bullying prevalence across contexts: A meta-analysis measuring cyber and traditional bullying. Journal of Adolescent Health, 55(5), 602–611. 10. 1016/j. jadohealth. 2014. 06. 007.
41. Olenik-Shemesh, D., Heiman, T., & Eden, S. (2015). Bystanders’ behavior in cyberbullying episodes: Active and passive patterns in the context of personal-socio-emotional factors. Journal of Interpersonal Violence, 32, 23–48. doi: 10. 1177/0886260515585531.
42. Olweus, D. (1974). Hakkekyllingerogskoleboller. Forskingomskolemobbing, Oslo: Cappelen.
43. Olweus, D. (1991). Bully/Victim Problems Among Schoolchildren: Basic Facts and Effects of a School Based Intervention Program (From Development and Treatment of Childhood Aggression, 411–448, DJ Pepler and KH Rubin, eds.).
44. Olweus, D. (1993). Bullying at school: What we know and what we can do. Malden, MA: Blackwell Publishing, 140.
45. Olweus, D., & Limber, S. P. (2018). Some problems with cyberbullying research. Current opinion in psychology, 19, 139–143. doi: 10. 1016/j. copsyc. 2017. 04. 012.
46. Orel, A., Campbell, M., Wozencroft, K., Leong, E., & Kimpton, M. (2017). Exploring university students’ coping strategy intentions for cyberbullying. Journal of interpersonal violence, 32(3), 446–462. doi: 10. 1177/0886260515586363.
47. Owens, D., Horrocks, J., & House, A. (2002). Fatal and non-fatal repetition of self-harm: systematic review. The British Journal of Psychiatry, 181(3), 193–199. 10. 1192/bjp. 181. 3. 193.
48. PatchinJ. W. (2016). Retrieved from: https://cyberbullying. org/2016-cyberbullying-data. (accessed: 02. 06. 2019).
49. Patchin, J. W., & Hinduja, S. (2006). Bullies move beyond the schoolyard: A preliminary look at cyberbullying. Youth violence and juvenile justice, 4(2), 148–169. 10. 1177/1541204006286288.
50. Patchin, J. W., &Hinduja, S. (2017). Digital self-harm among adolescents. Journal of Adolescent Health, 61(6), 761–766. doi: 10. 1016/j. jadohealth. 2017. 06. 012.
51. Pikas, A. (1975). Sa stopparvimobbning [So do we stop bullying]. Stockholm: Prisma.
52. Pikas, A. (1975). Treatment of Mobbing in School: Principles for and the Results of the Work of an Anti‐Mobbing Group. Scandinavian Journal of Educational Research, 19(1), 1–12. 10. 1080/0031383750190101.
53. Rivers, I., &Noret, N. (2010). ‘I h8 u’: findings from a five-year study of text and email bullying. British Educational Research Journal, 36, 643–671. 10. 1080/01411920903071918.
54. Runions, K. C., Bak, M., & Cross, D. (2016). Cyber aggression. Encyclopedia of adolescence, 1–10. doi: 10. 1007/978-3-319-32132-5_780-1.
55. Sari, S. V. (2016). Was it just joke? Cyberbullying perpetrations and their styles of humor. Computers in Human Behavior, 54, 555–559. doi: 10. 1016/j. chb. 2015. 08. 053.
56. Sari, S. V., &Camadan, F. (2016). The new face of violence tendency: Cyber bullying perpetrators and their victims. Computers in human behavior, 59, 317–326. doi: 10. 1016/j. chb. 2016. 02. 027.
57. Slonje, R., & Smith, P. K. (2008). Cyberbullying: Another main type of bullying? Scandinavian journal of psychology, 49(2), 147–154.
58. Smith, P. K. (2016). Bullying: Definition, types, causes, consequences and intervention. Social and Personality Psychology Compass, 10(9), 519–532. 10. 1111/spc3. 12266.
59. Smith, P. K., Mahdavi, J., Carvalho, M., Fisher, S., Russell, S., &Tippett, N. (2008). Cyberbullying: Its nature and impact in secondary school pupils. Journal of child psychology and psychiatry, 49(4), 376–385. 10. 1111/j. 1469-7610. 2007. 01846. x.
60. Soldatova, G., & Zotova, E. (2013). Coping with online risks: The experience of Russian schoolchildren. Journal of Children and Media, 7(1), 44–59. 10. 1080/17482798. 2012. 739766.
61. The Annual Bullying Survey (2017). DitchTheLabel, United Kingdom.
62. Thomas, L., Falconer, S., Cross, D., Monks, H., & Brown, D. (2012). Cyberbullying and the Bystander (Report prepared for the Australian Human Rights Commission). Perth, Australia: Child Health Promotion Research Centre, Edith Cowan University.
63. Tokunaga, R. S. (2010). Following you home from school: A critical review and synthesis of research on cyberbullying victimization. Computers in human behavior, 26(3), 277–287. doi: 10. 1016/j. chb. 2009. 11. 014.
64. UNESCO, U. (2017). School violence and bullying: Global status report.
65. Van Cleemput, K., Vandebosch, H., & Pabian, S. (2014). Personal characteristics and contextual factors that determine “Helping,” “Joining In,” and “Doing Nothing” when witnessing cyberbullying. Aggressive Behavior, 40, 383–396. doi:1 0. 1002/ab. 21534.
66. Vandoninck, S., & d’Haenens, L. (2015). Children’s online coping strategies: Rethinking coping typologies in a risk-specific approach. Journal of adolescence, 45, 225–236. doi: 10. 1016/j. adolescence. 2015. 10. 007.
67. Wang, J., Iannotti, R. J., &Luk, J. W. (2012). Patterns of adolescent bullying behaviors: Physical, verbal, exclusion, rumor, and cyber. Journal of school psychology, 50(4), 521–534. 10. 1016/j. jsp. 2012. 03. 004.
68. Whitlock, J., Muehlenkamp, J., Eckenrode, J., Purington, A., Abrams, G. B., Barreira, P., & Kress, V. (2013). Nonsuicidal self-injury as a gateway to suicide in young adults. Journal of Adolescent Health, 52(4), 486–492. 10. 1016/j. jadohealth. 2012. 09. 010.
69. Willard, N. E. (2007). Cyberbullying and cyberthreats: Responding to the challenge of online social aggression, threats, and distress. Research press.
70. World Health Organization (2016). Health behaviour in school-aged children (HBSC) study: international report from the 2013/2014 survey, Copenhagen, Denmark.
71. Wright, M. F. (2017). Adolescents’ emotional distress and attributions for face-to-face and cyber victimization: Longitudinal linkages to later aggression. Journal of applied developmental psychology, 48, 1–13. doi: 10. 1016/j. appdev. 2016. 11. 002.
72. Ybarra, M. L., & Mitchell, K. J. (2004). Online aggressor/targets, aggressors, and targets: A comparison of associated youth characteristics. Journal of child Psychology and Psychiatry, 45(7), 1308–1316. doi:10. 1111/j. 1469-7610. 2004. 00328. x.
73. Zych, I., Ortega-Ruiz, R., &Marín-López, I. (2016). Cyberbullying: a systematic review of research, its prevalence and assessment issues in Spanish studies. PsicologíaEducativa, 22(1), 5–18. doi: 10. 1016/j. pse. 2016. 03. 002.

---

Рабо­та выпол­не­на при под­держ­ке гран­та РНФ № 18-18-00365 «Циф­ро­вая соци­а­ли­за­ция в куль­тур­но-исто­ри­че­ской пара­диг­ме: внут­ри­по­ко­лен­че­ский и меж­по­ко­лен­че­ский ана­лиз». Авто­ры выра­жа­ют бла­го­дар­ность за помощь в под­го­тов­ке и уча­стие в обсуж­де­нии дан­ной ста­тьи И.Д. Пер­мя­ко­вой и Е.Н. Львовой.

Об авторах

• Гали­на Уртан­бе­ков­на Сол­да­то­ва — док­тор пси­хо­ло­ги­че­ских наук, про­фес­сор факуль­те­та пси­хо­ло­гии МГУ име­ни М.В. Ломо­но­со­ва, глав­ный науч­ный сотруд­ник, заве­ду­ю­щий кафед­рой соци­аль­ной пси­хо­ло­гии и антро­по­ло­гии Мос­ков­ско­го Инсти­ту­та Пси­хо­ана­ли­за Рос­сия, г. Москва.
• Али­на Нико­ла­ев­на Ярми­на – аспи­рант кафед­ры пси­хо­ло­гии лич­но­сти факуль­те­та пси­хо­ло­гии МГУ име­ни М. В. Ломоносова.

Смот­ри­те также:

• Бара­нов А.А., Рожи­на С.В. Пси­хо­ло­ги­че­ский ана­лиз при­чин под­рост­ко­во­го кибербуллинга
• Кирю­хи­на Д. В. Кибер­бул­линг сре­ди моло­дых поль­зо­ва­те­лей соци­аль­ных сетей
• Мака­ро­ва Е.А. Кибер­бул­линг и интернет-аддикция
• Сол­да­то­ва Г. У., Чигарь­ко­ва С. В., Льво­ва Е. Н. Онлайн-агрес­сия и подростки