Солдатова Г.У., Рассказова Е.И., Чигарькова С.В. Виды киберагрессии: опыт подростков и молодежи

С

Введение

Совре­мен­ные под­рост­ки, их роди­те­ли и моло­дые люди ока­зы­ва­ют­ся в осо­бой соци­аль­ной ситу­а­ции раз­ви­тия, кото­рую мож­но опи­сать как посто­ян­но транс­фор­ми­ру­ю­щу­ю­ся из-за внед­ре­ния циф­ро­вых тех­но­ло­гий в раз­лич­ные сфе­ры повсе­днев­ной жиз­ни. Имен­но под­рост­ки и моло­дежь нахо­дят­ся «на пере­до­вой» осво­е­ния циф­ро­вых тех­но­ло­гий и вос­при­ни­ма­ют их не толь­ко как набор инстру­мен­тов, но и как пол­но­цен­ную сре­ду оби­та­ния и образ жизни. 

Воз­ни­ка­ет новая фор­ма соци­а­ли­за­ции — циф­ро­вая соци­а­ли­за­ция, в рам­ках кото­рой тех­но­ло­гии опо­сре­ду­ют раз­лич­ные обла­сти дея­тель­но­сти чело­ве­ка, в том чис­ле осо­бен­но зна­чи­мую для под­рост­ков и моло­де­жи ком­му­ни­ка­тив­ную дея­тель­ность (Сол­да­то­ва, 2018). 

Циф­ро­вое про­стран­ство, в первую оче­редь, соци­аль­ные сети ста­но­вят­ся неотъ­ем­ле­мой частью само­пре­зен­та­ции и обще­ния в под­рост­ко­вой и моло­деж­ной сре­де. Кон­стру­и­ро­ва­ние ново­го ком­му­ни­ка­тив­но­го про­стран­ства свя­за­но не толь­ко с обре­те­ни­ем раз­лич­ных воз­мож­но­стей, но и со столк­но­ве­ни­ем с рис­ка­ми, в том чис­ле с киберагрессией.

При­су­щая чело­ве­ку агрес­сив­ность, века­ми огра­ни­чи­ва­лись парал­лель­но с раз­ви­ти­ем куль­ту­ры и циви­ли­за­ции. В под­рост­ко­вом пери­о­де ребе­нок в силу спе­ци­фи­че­ских осо­бен­но­стей пси­хи­че­ско­го раз­ви­тия демон­стри­ру­ет агрес­сив­ность, кото­рая по сте­пе­ни выра­жен­но­сти может пре­вы­шать агрес­сив­ность взрос­лых (Бан­ду­ра, Уотерс, 2000; Реан, 1996).

В про­цес­се соци­а­ли­за­ции усва­и­ва­ют­ся куль­тур­ные нор­мы, кото­рые огра­ни­чи­ва­ют деструк­тив­ные пове­ден­че­ские про­яв­ле­ния. В рам­ках исто­ри­че­ско­го раз­ви­тия чело­ве­че­ства воз­ни­ка­ют и фор­ми­ру­ют­ся раз­лич­ные куль­тур­ные фор­мы пове­де­ния, кото­рые име­ют воз­раст­ную спе­ци­фи­ку и опре­де­ля­ют­ся соци­аль­ной ситу­а­ци­ей раз­ви­тия (Выгот­ский, 1982). 

Фигу­ра взрос­ло­го, в первую оче­редь, роди­те­ля, игра­ет здесь осно­во­по­ла­га­ю­щую роль, зада­вая репер­ту­ар куль­тур­ных прак­тик, в том чис­ле, прак­тик совла­да­ния с агрес­си­ей, осва­и­ва­е­мых детьми в про­цес­се соци­а­ли­за­ции. Совре­мен­ный кон­текст циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции харак­те­ри­зу­ет­ся зна­чи­тель­ным раз­ры­вом меж­ду роди­те­ля­ми и детьми в осво­е­нии циф­ро­во­го про­стран­ства, что не может не отра­жать­ся на осо­бен­но­стях кон­стру­и­ро­ва­ния куль­тур­ных норм онлайн. 

Так, циф­ро­вое про­стран­ство как часть соци­аль­ной ситу­а­ции раз­ви­тия под­рост­ка ока­зы­ва­ет­ся вне при­выч­ных меха­низ­мов пере­да­чи куль­тур­но­го опы­та от взрос­лых к детям, что может обу­слав­ли­вать спе­ци­фи­ку агрес­сив­но­го пове­де­ния в сети. Таким обра­зом, важ­ным иссле­до­ва­тель­ским вопро­сом ста­но­вит­ся соот­но­ше­ние агрес­сии как части чело­ве­че­ской при­ро­ды и спе­ци­фич­но­сти ее про­яв­ле­ния в онлайн-пространстве.

Опре­де­ле­ние и пони­ма­ние кибе­ра­грес­сии невоз­мож­но без обра­ще­ния к опре­де­ле­нию агрес­сии в офлайн. Агрес­сия в пси­хо­ло­гии рас­смат­ри­ва­ет­ся как моти­ви­ро­ван­ное деструк­тив­ное пове­де­ние, про­ти­во­ре­ча­щее нор­мам сов­мест­но­го суще­ство­ва­ния людей в соци­у­ме, при­но­ся­щее вред, физи­че­ский ущерб людям или вызы­ва­ю­щее у них пси­хо­ло­ги­че­ский дискомфорт. 

Одна­ко в слу­чае с онлайн-агрес­си­ей неко­то­рые из обо­зна­чен­ных в опре­де­ле­нии осо­бен­но­стей утра­чи­ва­ют­ся или при­об­ре­та­ют иные фор­мы. Онлайн-агрес­сия, опо­сред­ство­ван­ная элек­трон­ны­ми устрой­ства­ми и вир­ту­аль­ным про­стран­ством, может не ока­зы­вать на лич­ность непо­сред­ствен­но­го физи­че­ско­го воздействия. 

Место физи­че­ско­го ущер­ба здесь могут занять «циф­ро­вые повре­жде­ния», кото­рые неза­мет­ны для окру­жа­ю­щих, но спо­соб­ны ока­зы­вать про­дол­жи­тель­ное нега­тив­ное воз­дей­ствие на пси­хо­ло­ги­че­ское состо­я­ние жерт­вы (Aricak, Ozbay, 2016; Kowalski et al., 2014; Martínez-Monteagudo et al., 2019; Wright, Wachs, 2020).

Как пра­ви­ло, онлайн-агрес­со­ры и их жерт­вы дистан­ци­ро­ва­ны друг от дру­га, и неред­ко онлайн-агрес­со­ры сохра­ня­ют свою ано­ним­ность. В онлайн-про­стран­стве при­сут­ству­ют, за исклю­че­ни­ем физи­че­ской, прак­ти­че­ски все выде­ля­е­мые виды агрес­сии (вер­баль­ная, пря­мая, кос­вен­ная, инстру­мен­таль­ная, враждебная). 

Боль­шин­ство иссле­до­ва­те­лей выде­ля­ют ряд клю­че­вых харак­те­ри­стик кибе­ра­грес­сии: без­на­ка­зан­ность, ано­ним­ность, непре­рыв­ность, отсут­ствие про­стран­ствен­ных гра­ниц, уве­ли­че­ние коли­че­ства сви­де­те­лей, неза­мет­ность для взрос­лых, отсут­ствие аффек­тив­ной обрат­ной свя­зи (Боча­вер, Хло­мов, 2014; Heirman, Walrave, 2008; Kowalski et al., 2014; Panumaporn et al., 2020; Zimmerman, Ybarra, 2016). Часть этих харак­те­ри­стик, обу­слов­лен­ных спе­ци­фи­кой онлайн-про­стран­ства, при­во­дят к эффек­ту «ток­сич­но­го онлайн-рас­тор­ма­жи­ва­ния» («online disinhibition»), когда при общем вла­де­нии куль­тур­ны­ми ком­му­ни­ка­тив­ны­ми нор­ма­ми чело­век может не соблю­дать их онлайн (Suler, 2004; Lapidot-Lefler, Barak, 2012). 

В целом, кибе­ра­грес­сию мож­но опре­де­лить как «наме­рен­ный вред, при­чи­ня­е­мый посред­ством исполь­зо­ва­ния элек­трон­ных устройств одно­му чело­ве­ку или груп­пе людей вне зави­си­мо­сти от воз­рас­та и вос­при­ни­ма­е­мый как оскор­би­тель­ный, уни­чи­жи­тель­ный, при­но­ся­щий ущерб или неже­лан­ный» (Grigg, 2010, p. 152).

Изу­че­ние фено­ме­на кибе­ра­грес­сии — доста­точ­но новая область иссле­до­ва­ний, насчи­ты­ва­ю­щая все­го пару десят­ков лет и нахо­дя­ща­я­ся на эта­пе интен­сив­но­го раз­ви­тия. В кон­тек­сте этой темы попу­ляр­ны иссле­до­ва­ния, изу­ча­ю­щие осо­бен­но­сти и меха­низ­мы раз­лич­ных видов кибе­ра­грес­сии (Боча­вер, Хло­мов, 2014; Сол­да­то­ва, Ярми­на, 2019; Fichman, Sanfillippo, 2016; Reichelmann et al., 2020; Sheldon, Rauschnabel, Honeycutt, 2019; Voggeser et al., 2017; Zych et al., 2016). 

Неред­ко эти виды дуб­ли­ру­ют друг дру­га, осно­ва­ния их выде­ле­ния нечет­ко опре­де­ле­ны, что про­ис­хо­дит, в том чис­ле и по при­чине посто­ян­но­го рас­ши­ре­ния диа­па­зо­на деструк­тив­ных ком­му­ни­ка­тив­ных прак­тик в сети и транс­фор­ма­ции их содержания.

Тем не менее, ана­лиз суще­ству­ю­щей на дан­ный момент лите­ра­ту­ры поз­во­ля­ет выде­лить не исчер­пы­ва­ю­щие все раз­но­об­ра­зие, но наи­бо­лее важ­ные в кон­тек­сте деструк­тив­ной ком­му­ни­ка­ции в сети виды кибе­ра­грес­сии: флей­минг, хей­тинг, трол­линг, кибер­стал­кинг и кибер­бул­линг.

Флей­минг (flaming) мож­но опре­де­лить как деструк­тив­ную онлайн-ком­му­ни­ка­цию в виде агрес­сив­ных вер­баль­ных выпа­дов одно­го или несколь­ких участ­ни­ков онлайн-дис­кус­сии (Alonzo, Aiken, 2004; Johnson et al., 2009). 

Флей­минг при­во­дит к раз­жи­га­нию в интер­не­те спо­ра меж­ду собе­сед­ни­ка­ми, вклю­ча­ю­ще­го пуб­лич­ные оскорб­ле­ния и эмо­ци­о­наль­ный обмен репли­ка­ми меж­ду участ­ни­ка­ми (O’Sullivan, Flanagin, 2003). По мне­нию иссле­до­ва­те­лей, флей­минг воз­ни­ка­ет импуль­сив­но из-за невоз­мож­но­сти сдер­жать соб­ствен­ные эмо­ции и может являть­ся защит­ной реак­ци­ей на вос­при­ни­ма­е­мое оскорб­ле­ние (не обя­за­тель­но, что­бы собе­сед­ник дей­стви­тель­но под­ра­зу­ме­вал оскорб­ле­ние) или непри­ем­ле­мое мне­ние, выра­жен­ное дру­ги­ми (Voggeser et al., 2017). 

Наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ным местом «раз­жи­га­ния вой­ны эмо­ций» («flame war») ста­но­вят­ся ком­мен­та­рии к раз­лич­но­му онлайн-кон­тен­ту, а триг­ге­ра­ми пере­хо­да дис­кус­сии во флей­минг зача­стую ста­но­вят­ся демон­стри­ру­е­мые дру­ги­ми ком­мен­та­то­ра­ми нега­тив­ные нор­мы ком­му­ни­ка­ции, в первую оче­редь, нецен­зур­ная или гру­бая лек­си­ка (Moor, 2007). 

В каче­стве спе­ци­фи­ки флей­мин­га хоте­лось бы под­черк­нуть его диа­ло­ги­че­ский или поли­ло­ги­че­ский харак­тер, кото­рый опре­де­ля­ет равен­ство пози­ций участ­ни­ков «ток­сич­ной» дис­кус­сии, что отли­ча­ет его от дру­гих видов агрес­сив­ной онлайн-ком­му­ни­ка­ции. Еще одной харак­те­ри­сти­кой явля­ет­ся отно­си­тель­ная огра­ни­чен­ность это­го вида кибе­ра­грес­сии во вре­ме­ни, подоб­но пла­ме­ни, онлайн-спор может быть ярким, но не длительным.

Фено­мен трол­лин­га (trolling) полу­чил широ­кую извест­ность в послед­нее деся­ти­ле­тие (Maltby et al., 2016). Трол­лин­го­вое пове­де­ние раз­но­об­раз­но и про­дол­жа­ет посто­ян­но раз­ви­вать­ся (Fichman, Sanfillippo, 2016; Phillips, 2015). 

Трол­линг пред­став­ля­ет­ся неод­но­знач­ным явле­ни­ем и может свя­зы­вать­ся как с про­со­ци­аль­ны­ми по сво­им целям (при­влечь вни­ма­ние к про­бле­ме, обна­жить соци­аль­ные кон­флик­ты, бро­сить вызов, при­звать к исправ­ле­нию, обу­чить), так и асо­ци­аль­ны­ми (зло­упо­тре­бить инфор­ма­ци­ей, обма­нуть, при­чи­нить вред) дей­стви­я­ми по отно­ше­нию к дру­гим поль­зо­ва­те­лям интер­не­та (Buckels et al., 2018). 

В этом смыс­ле трол­линг может быть созву­чен архе­ти­пу трикс­те­ра и про­дол­жать тра­ди­ции кар­на­валь­ной сме­хо­вой куль­ту­ры, опи­сан­ной М.М. Бах­ти­ным, вос­со­зда­вая в онлайн-про­стран­стве прак­ти­ки паро­ди­ро­ва­ния, иро­нии, ско­мо­ро­ше­ства и шутов­ства (Була­то­ва, 2017).

Тем не менее, трол­линг в боль­шей сте­пе­ни иссле­ду­ет­ся как деструк­тив­ная онлайн-дея­тель­ность и может опре­де­лять­ся как «про­цесс раз­ме­ще­ния на вир­ту­аль­ных ком­му­ни­ка­тив­ных ресур­сах про­во­ка­ци­он­ных сооб­ще­ний с целью нагне­та­ния кон­флик­тов посред­ством нару­ше­ния пра­вил эти­че­ско­го кодек­са интер­нет-вза­и­мо­дей­ствия» (Вне­брач­ных, 2012, с. 49). 

При этом трол­линг может как носить доста­точ­но гру­бый и при­ми­тив­ный харак­тер, так и ста­но­вить­ся сво­е­го рода искус­ством, вопло­щая мастер­ство, кре­а­тив­ность и пре­дан­ность делу (Dynel, 2016). 

Суще­ствен­ной харак­те­ри­сти­кой трол­лин­га явля­ет­ся отсут­ствие потреб­но­сти в диа­ло­ге, основ­ной целью ста­но­вит­ся при­вле­че­ние вни­ма­ния для полу­че­ния эмо­ци­о­наль­ной реак­ции со сто­ро­ны окру­жа­ю­щих на выска­зы­ва­ние трол­ля (March et al., 2017; Sest, March, 2017). 

Иссле­до­ва­те­ли свя­зы­ва­ют трол­линг с таки­ми пси­хо­ло­ги­че­ски­ми меха­низ­ма­ми, как энер­ге­ти­че­ский вам­пи­ризм (Вне­брач­ных, 2012), пси­хо­па­тия (Craker, March, 2016) и садизм (Buckels et al., 2018; Craker, March, 2016). 

Так, в иссле­до­ва­нии свя­зи трол­лин­га и быто­во­го садиз­ма было пока­за­но, что, во-пер­вых, и трол­ли, и быто­вые сади­сты склон­ны пре­умень­шать вред, нано­си­мый их пове­де­ни­ем, посколь­ку раци­о­на­ли­за­ция (сни­же­ние в гла­зах трол­ля сте­пе­ни при­чи­ня­е­мых жерт­ве стра­да­ний) помо­га­ет им сохра­нить пози­тив­ный образ себя, во-вто­рых, и те, и дру­гие дей­стви­тель­но испы­ты­ва­ют удо­воль­ствие от наблю­де­ния за стра­да­ни­ем жерт­вы, а чув­ство вины сни­ма­ет­ся опять же, бла­го­да­ря раци­о­на­ли­за­ции (Buckels et al., 2018).

Хей­тинг (hate, cyberhate) пред­став­ля­ет собой совер­ше­ние или про­па­ган­ду с помо­щью инфо­ком­му­ни­ка­ци­он­ных тех­но­ло­гий нена­вист­ни­че­ских дей­ствий, направ­лен­ных про­тив какой-либо груп­пы или лица по при­зна­ку их пола, сек­су­аль­ной ори­ен­та­ции, физи­че­ских осо­бен­но­стей, расы, этни­че­ско­го про­ис­хож­де­ния, наци­о­наль­но­сти или веро­ис­по­ве­да­ния (Blaya, Audrin, 2019; Wachs et al., 2020; Reichelmann et al., 2020; Silva, 2016). 

Обыч­но пово­дом для хей­тин­га ста­но­вит­ся какая-либо соци­аль­ная актив­ность само­го чело­ве­ка — его пост в соци­аль­ной сети, выло­жен­ное фото, видео­ро­лик или про­стой ком­мен­та­рий. Хей­тинг может выра­жать­ся в оскор­би­тель­ных, злоб­ных или угро­жа­ю­щих выска­зы­ва­ни­ях в таких онлайн-фор­ма­тах, как сооб­ще­ния, ком­мен­та­рии, видео­ро­ли­ки или фото­гра­фии (Celik, 2019; Costello et al., 2019; Hawdon et al., 2017; Wachs, Wright, 2018; 2019). 

Несмот­ря на то, что про­яв­ле­ния нена­ви­сти — не новая для чело­ве­че­ства деструк­тив­ная прак­ти­ка, в онлайн-про­стран­стве дан­ная фор­ма агрес­сив­но­го пове­де­ния наби­ра­ет небы­ва­лый раз­мах, затра­ги­вая повсе­днев­но широ­кую ауди­то­рию без воз­раст­ных гра­ниц (Wachs et al., 2020). 

Хей­тинг высту­па­ет инстру­мен­том подав­ле­ния ина­ко­во­сти как осно­вы раз­но­об­ра­зия в мире и, с эво­лю­ци­он­ной точ­ки зре­ния, пред­став­ля­ет осо­бую опас­ность для мас­со­во­го созна­ния, в фор­ми­ро­ва­нии кото­ро­го в совре­мен­ном мире зна­чи­тель­ную роль игра­ет онлайн-контент.

Кибер­стал­кинг (cyberstalking) мож­но опре­де­лить как исполь­зо­ва­ние элек­трон­ных средств для пре­сле­до­ва­ния жерт­вы через повто­ря­ю­щи­е­ся сооб­ще­ния или звон­ки, вызы­ва­ю­щие страх, тре­во­гу и раз­дра­же­ние (Marcum, 2017; Sheldon, Rauschnabel, Honeycutt, 2019). 

Б. Шпиц­берг и Г. Хуб­лер пред­ло­жи­ли четы­ре кри­те­рия опре­де­ле­ния кибер­стал­кин­га: повто­ря­ю­щи­е­ся дей­ствия, втор­же­ние в лич­ную жизнь жерт­вы, нали­чие угро­зы жерт­ве, нали­чие угро­зы зна­чи­мым соци­аль­ным кон­так­там жерт­вы, вклю­чая семью, дру­зей, домаш­них живот­ных или иму­ще­ство (Spitzberg, Hoobler, 2002). 

Авто­ры опи­сы­ва­ют 24 дей­ствия в рам­ках кибер­стал­кин­га, сре­ди кото­рых навяз­чи­вая отправ­ка зна­ков вни­ма­ния, попыт­ки насто­ять на лич­ной встре­че, отправ­ка непри­стой­ных изоб­ра­же­ний, отправ­ка угроз, сек­су­аль­ное домо­га­тель­ство, предо­став­ле­ние лич­ной инфор­ма­ции жерт­вы дру­гим людям, попыт­ки взло­мать ком­пью­тер жерт­вы и др. 

В дру­гом иссле­до­ва­нии пред­став­ле­на клас­си­фи­ка­ция кибер­стал­ке­ров (McFarlane, Bocij, 2003) — «мсти­тель­ные кибер­стал­ке­ры» (осо­бо агрес­сив­ные, исполь­зу­ю­щие самый широ­кий спектр тех­ни­че­ских средств для пре­сле­до­ва­ния: взлом почты, спам и т.п.), «сквоз­ные кибер­стал­ке­ры» (актив­но угро­жа­ют, не пыта­ют­ся уста­но­вить отно­ше­ния с жерт­вой, но хотят при­чи­нить ей боль), «интим­ные кибер­стал­ке­ры» (пыта­ют­ся «заво­е­вать» чув­ства и/или при­влечь вни­ма­ние, могут быть и быв­ши­ми друзь­ми / парт­не­ра­ми, и незна­ком­ца­ми); «кол­лек­тив­ные кибер­стал­ке­ры» (груп­па людей, сов­мест­но пре­сле­ду­ю­щих жерт­ву) (McFarlane, Bocij, 2003).

Одним из наи­бо­лее слож­ных и при­вле­ка­ю­щих вни­ма­ние иссле­до­ва­те­лей явля­ет­ся фено­мен кибер­бул­лин­га. Во мно­гом при­ме­не­ние тер­ми­на «кибер­бул­линг» свя­за­но с изу­че­ни­ем изме­нив­ше­го­ся в свя­зи с раз­ви­ти­ем инфор­ма­ци­он­но-ком­му­ни­ка­тив­ных тех­но­ло­гий фено­ме­на бул­лин­га как осо­бо­го типа агрес­сии, отли­ча­ю­ще­го­ся пред­на­ме­рен­но­стью, повто­ря­е­мо­стью и дис­ба­лан­сом вла­сти и силы. 

Соглас­но наи­бо­лее обще­при­ня­то­му опре­де­ле­нию, кибер­бул­линг — это агрес­сив­ные, умыш­лен­ные, про­дол­жи­тель­ные во вре­ме­ни дей­ствия, совер­ша­е­мые груп­пой лиц или одним лицом с исполь­зо­ва­ни­ем элек­трон­ных форм кон­так­та и повто­ря­ю­щи­е­ся неод­но­крат­но в отно­ше­нии жерт­вы, кото­рой труд­но защи­тить себя (Сол­да­то­ва, Ярми­на, 2019; Patchin, Hinduja, 2006; Smith et al., 2008; Tokunaga, 2010). 

Хотя и отме­ча­ет­ся, что назван­ные кри­те­рии кибер­бул­лин­га явля­ют­ся дис­кус­си­он­ны­ми, мно­гие иссле­до­ва­те­ли кибер­бул­лин­га при­дер­жи­ва­ют­ся пози­ции, что он явля­ет­ся осо­бым типом агрес­сив­но­го пове­де­ния, пред­став­ля­ю­ще­го одну из форм кибе­ра­грес­сии в целом (Zych et al., 2016). 

Суще­ству­ет так­же мне­ние, соглас­но кото­ро­му во мно­гих иссле­до­ва­ни­ях, посвя­щен­ных кибер­бул­лин­гу, на самом деле изу­ча­ет­ся более широ­кий фено­мен кибе­ра­грес­сии (Bauman, Underwood, Card, 2013; Menesini et al., 2012). 

На наш взгляд, кибер­бул­линг необ­хо­ди­мо рас­смат­ри­вать как отдель­ный вид кибе­ра­грес­сии, посколь­ку он име­ет ряд спе­ци­фи­че­ских харак­те­ри­стик, допол­ня­ю­щих пере­чис­лен­ные выше осо­бен­но­сти агрес­сии в онлайн-пространстве: 

  • непред­ска­зу­е­мость и неожи­дан­ность совер­ша­е­мых агрес­сив­ных дей­ствий в свя­зи с неогра­ни­чен­ным и повсе­мест­ным досту­пом онлайн и одно­вре­мен­ным исполь­зо­ва­ни­ем широ­ко­го спек­тра онлайн-платформ;
  • доста­точ­ность совер­ше­ния все­го лишь одно­го агрес­сив­но­го акта для дости­же­ния эффек­та систе­ма­ти­че­ской травли; 
  • изо­ли­ро­ван­ность сви­де­те­лей друг от дру­га и от жерт­вы, что частич­но вос­про­из­во­дит и при­да­ет свою спе­ци­фи­ку извест­но­му в пси­хо­ло­гии «эффек­ту сви­де­те­ля», опре­де­ля­ю­ще­му оди­ноч­ное про­ти­во­сто­я­ние жерт­вы агрес­сив­ным дей­стви­ям со сто­ро­ны обидчика; 
  • сти­му­ли­ро­ва­ние меха­низ­ма инвер­сии в роле­вой струк­ту­ре — агрес­сор ста­но­вит­ся жерт­вой, а жерт­ва — искус­ным агрес­со­ром, сви­де­те­ли могут стать как жерт­ва­ми, так и агрессорами; 
  • нера­вен­ство сил в онлайн-про­стран­стве, опре­де­ля­ю­ще­е­ся, в том чис­ле раз­ли­чи­я­ми в уровне раз­ви­тия циф­ро­вой ком­пе­тент­но­сти участ­ни­ков ситу­а­ции (Сол­да­то­ва, Ярми­на, 2019).

Соот­но­ше­ние онлайн- и офлайн-агрес­сии, раз­но­об­ра­зие видов кибе­ра­грес­сии, осо­бен­но­сти опы­та столк­но­ве­ния с ними и их эмо­ци­о­наль­но­го пере­жи­ва­ния, стра­те­гии совла­да­ния с ними наи­бо­лее актив­ны­ми поль­зо­ва­те­ля­ми сети — под­рост­ка­ми и моло­де­жью зача­стую оста­ет­ся вне фоку­са вни­ма­ния исследователей. 

При этом столк­но­ве­ние с раз­лич­ны­ми ком­му­ни­ка­тив­ны­ми онлайн-рис­ка­ми в пред­став­лен­ных воз­раст­ных груп­пах ста­но­вит­ся все более акту­аль­ной про­бле­мой рос­сий­ско­го обще­ства (Сол­да­то­ва, Рас­ска­зо­ва, Нестик, 2017; Сол­да­то­ва и др., 2019). 

В нашей рабо­те мы ста­вим целью ана­лиз соот­но­ше­ния офлайн- и онлайн-агрес­сии, рас­про­стра­нен­но­сти раз­лич­ных видов кибе­ра­грес­сии сре­ди под­рост­ков и моло­де­жи, часто­ты столк­но­ве­ния с таки­ми ситу­а­ци­я­ми и силы их нега­тив­но­го эмо­ци­о­наль­но­го пере­жи­ва­ния, а так­же осве­дом­лен­но­сти роди­те­лей об этом опы­те сво­их детей.

Проведение исследования

Иссле­до­ва­ние про­во­ди­лось на осно­ве соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ских опрос­ни­ков, спе­ци­аль­но раз­ра­бо­тан­ных в соот­вет­ствии с воз­раст­но-пси­хо­ло­ги­че­ски­ми осо­бен­но­стя­ми 4-х воз­раст­ных групп: под­рост­ков в воз­расте 12–13 лет, под­рост­ков в воз­расте 14–17 лет, роди­те­лей под­рост­ков этих воз­рас­тов, а так­же моло­де­жи (18–30 лет). 

Опрос­ни­ки вклю­ча­ли в себя несколь­ко бло­ков вопро­сов, а так­же спе­ци­аль­ные пси­хо­ло­ги­че­ские мето­ды и мето­ди­че­ские приемы.

1. Для оцен­ки обще­го уров­ня без­опас­но­сти и опы­та столк­но­ве­ния с агрес­си­ей в раз­лич­ных жиз­нен­ных сфе­рах респон­ден­там зада­ва­лись три вопро­са для срав­не­ния офлайн- и онлайн-агрессии:

  1. «Оце­ни­те уро­вень опас­но­сти в раз­ных местах: в мире, стране, горо­де, на ули­це, в шко­ле, в интер­не­те, дома» (отве­ты по 6-балль­ной шка­ле от «очень опас­но» до «совер­шен­но безопасно).
  2. «Почти каж­дый чело­век в сво­ей жиз­ни стал­ки­ва­ет­ся с непри­ят­ны­ми, болез­нен­ны­ми или враж­деб­ны­ми ситу­а­ци­я­ми. Отметь­те, как часто Вы попа­да­ли в такие ситу­а­ции: в шко­ле, на ули­це, дома, в обще­ствен­ном транс­пор­те, по мобиль­но­му теле­фо­ну (звон­ки), в интер­не­те» (отве­ты «часто», «ред­ко», «нико­гда»).
  3. «Как Вы дума­е­те, где непри­ят­ные, болез­нен­ные и враж­деб­ные ситу­а­ции чело­век пере­жи­ва­ет силь­нее?» (вари­ан­ты отве­тов: «в интер­не­те», «в реаль­ной жиз­ни», «и в интер­не­те, и в реаль­ной жиз­ни оди­на­ко­во силь­но», «затруд­ня­юсь ответить»).

2. Для диа­гно­сти­ки опы­та столк­но­ве­ния с раз­лич­ны­ми ситу­а­ци­я­ми кибе­ра­грес­сии исполь­зо­вал­ся метод винье­ток. Виньет­ка пред­став­ля­ет собой опи­са­ние опре­де­лен­ной соци­аль­ной ситу­а­ции, кото­рая оце­ни­ва­ет­ся респон­ден­том по ряду пара­мет­ров (Гри­го­рян, Гори­но­ва, 2016). Респон­ден­там предъ­яв­лял­ся набор из пяти винье­ток, создан­ных на осно­ве ана­ли­за лите­ра­ту­ры, про­шед­ших экс­перт­ную оцен­ку и опи­сы­ва­ю­щих ситу­а­ции киберагрессии.

Флей­минг: «Ваня посмот­рел видео и оста­вил ком­мен­та­рий под ним, что ему оно очень понра­ви­лось. Маша, посмот­рев это же видео, нашла его отвра­ти­тель­ным и напи­са­ла об этом в сво­ем ком­мен­та­рии. Меж­ду ними завя­за­лась пере­пал­ка, в ход пошли гру­бые выра­же­ния и злоб­ные эмод­жи. К ним при­со­еди­ни­лись и дру­гие поль­зо­ва­те­ли, кто-то был за Машу, кто-то за Ваню. Через какое-то вре­мя стра­сти утих­ли, и шуми­ха под видео закончилась».

Трол­линг: «Соня ела в сто­ло­вой суп. Коля ее сфо­то­гра­фи­ро­вал и сде­лал из это­го мем. Затем он опуб­ли­ко­вал мем на стра­ни­це груп­пы клас­са в соци­аль­ной сети. В ком­мен­та­ри­ях несколь­ко одно­класс­ни­ков ста­ли обид­но насме­хать­ся, под­ка­лы­вать и про­во­ци­ро­вать Соню. Спу­стя несколь­ко дней об этом все забыли».

Хей­тинг: «Федор ведет свой блог о кино. Он дела­ет рецен­зии на новые филь­мы. Одна­жды он опуб­ли­ко­вал свой отзыв о филь­ме про зом­би. Неожи­дан­но для него неко­то­рые незна­ком­цы ста­ли писать нена­вист­ни­че­ские и злые ком­мен­та­рии, обви­няя его в том, что он ни в чем не раз­би­ра­ет­ся, тем более в кино».

Кибер­стал­кинг: «Оля пооб­ща­лась на фору­ме по инте­ре­сам с незна­ком­цем. Через неко­то­рое вре­мя Оле ста­ли посто­ян­но при­хо­дить от него сооб­ще­ния в одной соци­аль­ной сети. Она не хоте­ла про­дол­жать общать­ся с ним и не отве­ча­ла. Незна­ко­мец стал пре­сле­до­вать ее в дру­гих сетях и мес­сен­дже­рах и даже писал в лич­ку ее близ­ким и друзьям».

Кибер­бул­линг: «Одно­класс­ни­ки Димы созда­ли груп­пу «Исто­рии Димы Кош­ки­на» в попу­ляр­ной соци­аль­ной сети. В ней они пишут насмеш­ли­вые и изде­ва­тель­ские исто­рии о нем. Они выло­жи­ли его фото­гра­фии, кото­рые взя­ли с его стра­нич­ки, и сде­ла­ли гад­кие под­пи­си. Они не успо­ка­и­ва­ют­ся, каж­дый день выкла­ды­ва­ют все новые гад­кие исто­рии и при­гла­ша­ют в груп­пу его дру­зей из соци­аль­ной сети».

После озна­ком­ле­ния с каж­дой ситу­а­ци­ей в виньет­ке респон­дент отве­чал на ряд вопро­сов: «Были ли Вы на месте кого-то из участ­ни­ков подоб­ной ситу­а­ции?» (выбор кон­крет­ной роли или несколь­ких ролей в каж­дой ситу­а­ции); «Как часто Вы участ­во­ва­ли или наблю­да­ли подоб­ные ситу­а­ции?» (оцен­ка по 5-балль­ной шка­ле от «часто» до «нико­гда); «Насколь­ко силь­но Вы бы рас­стро­и­лись, если бы попа­ли в подоб­ную ситу­а­цию» (отве­ты по 5-балль­ной шка­ле от «очень силь­но» до «совер­шен­но нет»). Роди­те­ли отве­ча­ли на дан­ные вопро­сы по отно­ше­нию к сво­им детям (напр., «Был ли Ваш ребе­нок на месте кого-то из участ­ни­ков подоб­ной ситуации?»). 

По срав­не­нию с опрос­ни­ка­ми, метод винье­ток поз­во­ля­ет сни­зить уро­вень соци­аль­ной жела­тель­но­сти и вос­со­здать опре­де­лен­ный соци­аль­ный кон­текст, что поз­во­ля­ет более пол­но иссле­до­вать фено­мен (Jasso, 2006).

В иссле­до­ва­нии при­ня­ли уча­стие 3395 чело­век: 1029 под­рост­ков в воз­расте от 14 до 17 лет, 525 под­рост­ков в воз­расте от 12 до 13 лет, 736 моло­дых людей в воз­расте от 18 до 30 лет и 1105 роди­те­лей под­рост­ков 12–17 лет из 8 феде­раль­ных окру­гов РФ. Сре­ди роди­те­лей пре­об­ла­да­ли мате­ри (табл. 1); осталь­ные воз­раст­ные груп­пы были рас­пре­де­ле­ны по полу прак­ти­че­ски равномерно.

Табл. 1. Гендерные и возрастные особенности респондентов разных выборок 

Табл. 1. Гендерные и возрастные особенности респондентов разных выборок 

Опрос про­во­дил­ся Фон­дом раз­ви­тия с 10 декаб­ря 2017 г. по 10 янва­ря 2018 г. по мно­го­сту­пен­ча­тым стра­ти­фи­ци­ро­ван­ным репре­зен­та­тив­ным выбор­кам под­рост­ков в воз­расте 12–17 лет, роди­те­лей, име­ю­щих детей 12–17-летнего воз­рас­та, пред­ста­ви­те­лей моло­де­жи 18–30 лет, про­жи­ва­ю­щих в горо­дах Рос­сии с насе­ле­ни­ем от 100 тысяч чело­век и более. 

Для про­ве­де­ния иссле­до­ва­ния было ото­бра­но 20 горо­дов из 8 феде­раль­ных окру­гов Рос­сий­ской Фе­дерации: Южно­го (Ростов-на-Дону, Вол­го­град), При­волж­ско­го (Казань, Киров), Сибир­ско­го (Кеме­ро­во, Ново­си­бирск), Даль­не­во­сточ­но­го (Мага­дан, Пет­ро­пав­ловск-Кам­чат­ский, Хаба­ровск), Севе­ро-Кав­каз­ско­го (Махач­ка­ла, Вла­ди­кав­каз), Севе­ро-Запад­но­го (Санкт-Петер­бург, Волог­да), Цен­траль­но­го (Москва, горо­да Мос­ков­ской обла­сти), Ураль­ско­го (Тюмень, Ека­те­рин­бург). Выбор­ки под­рост­ков, роди­те­лей под­рост­ков и моло­де­жи были рав­но­знач­ны меж­ду ото­бран­ны­ми горо­да­ми, кро­ме Моск­вы и Мос­ков­ской обла­сти, в кото­рых было набра­но боль­ше уста­нов­лен­ной нормы.

Опрос про­во­дил­ся мето­дом лич­но­го интер­вью по анке­там для каж­дой воз­раст­ной груп­пы 68 опыт­ны­ми интервьюерами-психологами.

Обра­бот­ка дан­ных про­во­ди­лась в про­грам­ме SPSS 23.0 на осно­ве мето­дов опи­са­тель­ной ста­ти­сти­ки, про­це­дур кор­ре­ля­ци­он­но­го ана­ли­за и срав­не­ния групп. 

Во всех слу­ча­ях сопо­став­ле­ния пере­мен­ных исполь­зо­ва­лись как пара­мет­ри­че­ские, так и непа­ра­мет­ри­че­ские мето­ды, резуль­та­ты кото­рых затем срав­ни­ва­лись. Посколь­ку во всех слу­ча­ях резуль­та­ты были согла­со­ва­ны, далее при­во­дят­ся толь­ко пара­мет­ри­че­ские показатели.

Результаты и обсуждение

Соотношение онлайн и офлайн-агрессии

Как стар­шие под­рост­ки, так и моло­дежь счи­та­ют интер­нет отно­си­тель­но без­опас­ным местом — более без­опас­ным, чем ули­ца, но более опас­ным, чем хоро­шо осво­ен­ные места: шко­ла и дом (табл. 2). 

Напро­тив, по оцен­кам роди­те­лей, интер­нет зани­ма­ет тре­тье по опас­но­сти место после мира и стра­ны, обго­няя по это­му пока­за­те­лю даже город и ули­цу. Ины­ми сло­ва­ми, оце­ни­вая интер­нет, роди­те­ли опа­са­ют­ся его нега­тив­но­го вли­я­ния на сво­е­го ребен­ка даже в боль­шей сте­пе­ни, чем вли­я­ния ули­цы, тогда как сами под­рост­ки и моло­дежь, счи­та­ют его отно­си­тель­но без­опас­ным местом.

Табл. 2. Оценка уровня опасности в различных местах 

Табл. 2. Оценка уровня опасности в различных местах
Зна­чи­мость раз­ли­чий на уровне * – p0.05, ** – p0.01.

По резуль­та­там фак­тор­но­го ана­ли­за в трех выбор­ках: под­рост­ков 14–17 лет, моло­де­жи и роди­те­лей, — мож­но выде­лить двух­фак­тор­ную струк­ту­ру, вклю­ча­ю­щую фак­то­ры опас­но­сти / без­опас­но­сти в неогра­ни­чен­ных про­стран­ствах (мир, стра­на, город, ули­ца) и зна­ко­мых локаль­ных ситу­а­ци­ях (шко­ла, дом). При этом у под­рост­ков и моло­де­жи интер­нет отно­сит­ся к фак­то­ру зна­ко­мых мест, а у роди­те­лей — незнакомых.

Несмот­ря на оцен­ку опас­но­сти в шко­ле как мини­маль­ную, все респон­ден­ты при­зна­ют ее «лиде­ром» сре­ди источ­ни­ков частых непри­ят­ных, болез­нен­ных и враж­деб­ных ситу­а­ций (рис. 1).

Инте­рес­но, что роди­те­ли гово­рят об этом зна­чи­тель­но реже как в отно­ше­нии себя, так и в отно­ше­нии ребен­ка, неже­ли пред­ста­ви­те­ли моло­де­жи. Воз­мож­но, взгляд на шко­лу с рож­де­ни­ем ребен­ка меня­ет­ся, что свя­за­но и с иной оцен­кой сво­е­го школь­но­го опыта. 

Для взрос­лых сле­ду­ю­щие места, как частым источ­ни­кам непри­ят­ных ситу­а­ций, при­над­ле­жат вузу, рабо­те, обще­ствен­но­му транс­пор­ту. Менее чем один роди­тель из 10 гово­рит, что часто стал­ки­вал­ся сам с таки­ми ситу­а­ци­я­ми в интер­не­те. Одна­ко, по мне­нию под­рост­ков, интер­нет зани­ма­ет вто­рое место — сра­зу после шко­лы — в каче­стве источ­ни­ка болез­нен­но­го и враж­деб­но­го опыта.

Рис. 1. Столкновение с неприятными, болезненными, враждебными ситуациями в разных местах, %
Рис. 1. Столк­но­ве­ние с непри­ят­ны­ми, болез­нен­ны­ми, враж­деб­ны­ми ситу­а­ци­я­ми в раз­ных местах, %

При этом боль­шин­ство респон­ден­тов всех поко­ле­ний счи­та­ют, что чело­век силь­нее пере­жи­ва­ет непри­ят­ные, болез­нен­ные или враж­деб­ные ситу­а­ции в реаль­ной жиз­ни (рис. 2). В то же вре­мя каж­дый чет­вер­тый респон­дент гово­рит о том, что собы­тия в интер­не­те могут стать при­чи­ной не мень­ших пере­жи­ва­ний, чем собы­тия в реаль­ной жизни.

Рис. 2. Распределение частот ответов на вопрос о том, где неприятные, болезненные или враждебные ситуации человек переживает сильнее – в он- лайн или офлайн, %
Рис. 2. Рас­пре­де­ле­ние частот отве­тов на вопрос о том, где непри­ят­ные, болез­нен­ные или враж­деб­ные ситу­а­ции чело­век пере­жи­ва­ет силь­нее – в он- лайн или офлайн, %

Распространенность разных видов киберагрессии

Боль­шин­ство под­рост­ков (86%) в той или иной роли, чаще как наблю­да­те­ли, стал­ки­ва­ют­ся хотя бы с одним из рас­смат­ри­ва­е­мых видов агрес­сии (рис. 3). Лишь одно­му из семи под­рост­ков посчаст­ли­ви­лось не встре­тить­ся в сети с агрес­си­ей. Каж­дый вто­рой под­ро­сток стал­ки­вал­ся с тре­мя и более вида­ми онлайн-агрес­сии, сре­ди моло­де­жи — каж­дый третий. 

Стар­шие под­рост­ки встре­ча­ют­ся с раз­лич­ны­ми вида­ми кибе­ра­грес­сии зна­чи­мо чаще, чем под­рост­ки 12–13 лет и моло­дежь (F=18.16, p≤0.01, η2=0.02, по кри­те­рию Шеф­фе раз­ли­чия зна­чи­мы на уровне p≤0.01). При этом пятая часть роди­те­лей пре­бы­ва­ет в пол­ной уве­рен­но­сти, что их дети вооб­ще не стал­ки­ва­ют­ся с онлайн-агрессией.

Рис. 3. Количество видов киберагрессии, с которыми сталкиваются в разных ролях представители разных возрастных групп, %
Рис. 3. Коли­че­ство видов кибе­ра­грес­сии, с кото­ры­ми стал­ки­ва­ют­ся в раз­ных ролях пред­ста­ви­те­ли раз­ных воз­раст­ных групп, %

Таким обра­зом, мы можем гово­рить о высо­кой рас­про­стра­нен­но­сти агрес­сии в онлайн-сре­де, а так­же о недо­ста­точ­ной осве­дом­лен­но­сти роди­те­лей о таком опы­те у сво­их детей.

Обра­тим­ся к ана­ли­зу столк­но­ве­ния с отдель­ны­ми вида­ми кибе­ра­грес­сии (рис. 4). Более поло­ви­ны под­рост­ков в воз­расте 12–13 лет зна­ко­мы с флей­мин­гом. После 14 лет эта циф­ра уве­ли­чи­ва­ет­ся до двух чело­век из трех (рис. 5). 

Столь же хоро­шо изве­стен под­рост­кам трол­линг, а с хей­тин­гом зна­ком каж­дый вто­рой под­ро­сток и моло­дой чело­век. Кибер­стал­кинг и кибер­бул­линг в фор­ме групп нена­ви­сти — менее рас­про­стра­нен­ные явле­ния, тем не менее, каж­дый чет­вер­тый, а порой и каж­дый тре­тий под­ро­сток 12–13 лет стал­ки­вал­ся с таки­ми ситу­а­ци­я­ми. Заме­тим, что эта веро­ят­ность прак­ти­че­ски та же, что и у моло­де­жи, а под­рост­ки 14–17 лет стал­ки­ва­ют­ся с пре­сле­до­ва­ни­я­ми и трав­лей через интер­нет еще чаще — почти в поло­вине случаев.

Рис. 4. Распространенность видов киберагрессии среди разных возрастных групп, %
Рис. 4. Рас­про­стра­нен­ность видов кибе­ра­грес­сии сре­ди раз­ных воз­раст­ных групп, %

Един­ствен­ный вид кибе­ра­грес­сии, с кото­рым все чаще встре­ча­ют­ся под­рост­ки по мере взрос­ле­ния и кото­рый роди­те­ли оце­ни­ва­ют при­мер­но так же как и их дети, — флей­минг. В отли­чие от дру­гих видов, флей­минг, кото­рый мож­но отне­сти к типу импуль­сив­ной (по Л. Бер­ко­ви­цу) или экс­прес­сив­ной (по С. Феш­ба­ху) агрес­сии, в наи­мень­шей сте­пе­ни направ­лен про­тив само­го человека. 

«Пус­ко­вым крюч­ком» для флей­мин­га часто явля­ет­ся имен­но рас­хож­де­ние во взгля­дах на какую-то про­бле­му. «На лич­но­сти» оппо­нен­ты, как пра­ви­ло, пере­хо­дят поз­же, и тогда ситу­а­ция может перей­ти в дру­гой статус. 

О флей­мин­ге лег­че рас­ска­зать, он менее сопря­жен с чув­ством вины и сты­да, в нем лег­че при­знать­ся, посколь­ку он не столь соци­аль­но пори­ца­ем. Воз­мож­но, имен­но поэто­му роди­те­ли непло­хо о нем осве­дом­ле­ны. Если опи­сы­вать кибе­ра­грес­сию как то, с чем рано или позд­но может столк­нуть­ся каж­дый, — это опи­са­ние под­хо­дит имен­но к флеймингу.

Все осталь­ные виды кибе­ра­грес­сии — трол­линг, хей­тинг, стал­кинг и кибер­бул­линг, кото­рые мож­но в целом отне­сти к инстру­мен­таль­ной, ино­гда к про­ак­тив­ной агрес­сии, недо­оце­ни­ва­ют­ся роди­те­ля­ми, хотя рас­хож­де­ние в отве­тах с под­рост­ка­ми не столь вели­ко (ста­ти­сти­че­ские эффек­ты сла­бые по вели­чине во всех слу­ча­ях, χ2=23.55-65.64, p≤0.01, V Кра­ме­ра = 0.08-0.14).

Частота столкновения и эмоциональная реакция на разные виды киберагрессии

Обра­тим­ся теперь к ана­ли­зу часто­ты столк­но­ве­ний и эмо­ци­о­наль­ных реак­ций на раз­ные виды кибе­ра­грес­сии (табл. 3). Что в боль­шей, а что в мень­шей сте­пе­ни трав­ма­тич­но для под­рост­ков и моло­дых людей? Насколь­ко роди­те­ли адек­ват­но оце­ни­ва­ют эти риски?

Табл. 3. Сравнение групп подростков, молодежи и родителей по частоте столкновения с различными видами киберагрессии и эмоциональной реакции на них

Табл. 3. Сравнение групп подростков, молодежи и родителей по частоте столкновения с различными видами киберагрессии и эмоциональной реакции на них.

Флей­минг. Каж­дый тре­тий под­ро­сток 12–13 лет ино­гда или часто в той или иной роли участ­ву­ет в ситу­а­ции флей­мин­га, к 14–17 годам — это уже почти каж­дый тре­тий, а к юно­ше­ско­му воз­рас­ту — каж­дый вто­рой и чаще. Те же из роди­те­лей, кото­рые отве­ча­ют на этот вопрос о сво­их детях, в серьез­ной сте­пе­ни недо­оце­ни­ва­ют ситу­а­цию (рис. 5).

Рис. 5. Частота столкновения с флеймингом, %
Рис. 5. Часто­та столк­но­ве­ния с флеймингом, %

Нель­зя ска­зать, что флей­минг чрез­мер­но трав­ма­ти­чен для под­рост­ков — почти в поло­вине слу­ча­ев под­рост­ки и моло­дежь гово­рят, что не рас­стро­и­лись бы, попав в ситу­а­цию флей­мин­га даже в каче­стве глав­но­го постра­дав­ше­го. Тем не менее, каж­дый тре­тий чув­ству­ет себя хотя бы немно­го заде­тым за живое, а каж­дый деся­тый силь­но пере­жи­ва­ет. Тот факт, что это соот­но­ше­ние почти не меня­ет­ся с воз­рас­том, гово­рит о нали­чии ста­биль­но­го коли­че­ства под­рост­ков и моло­дых людей, для кото­рых ситу­а­ция флей­мин­га пред­став­ля­ет потен­ци­аль­ный риск для их бла­го­по­лу­чия и может отра­жать­ся на их жизни. 

С прак­ти­че­ской точ­ки зре­ния, это озна­ча­ет, что один под­ро­сток из деся­ти — в груп­пе рис­ка, с кото­рой важ­но про­во­дить про­фи­лак­ти­че­скую рабо­ту, и для кото­рой жела­тель­но орга­ни­зо­вы­вать полу­че­ние пси­хо­ло­ги­че­ской помо­щи. Роди­те­ли, недо­оце­ни­вая риск флей­мин­га и часто­ту его встре­ча­е­мо­сти, немно­го пере­оце­ни­ва­ют его эмо­ци­о­наль­ную зна­чи­мость для сво­их детей (рис. 6).

Рис. 6. Эмоциональная реакция на флейминг – ответы на вопрос: «Насколько сильно расстроился бы, если бы попал в ситуацию флейминга в основной роли?», %
Рис. 6. Эмо­ци­о­наль­ная реак­ция на флей­минг – отве­ты на вопрос: «Насколь­ко силь­но рас­стро­ил­ся бы, если бы попал в ситу­а­цию флей­мин­га в основ­ной роли?», %

Трол­линг. Если риск столк­но­ве­ния с флей­мин­гом нарас­та­ет по мере вступ­ле­ния под­рост­ков «во взрос­лую жизнь», то трол­линг, по всей види­мо­сти, — явле­ние осо­бен­но рас­про­стра­нен­ное сре­ди под­рост­ков (рис. 7). Один из шести под­рост­ков попа­да­ет в эту ситу­а­цию ино­гда или часто, почти каж­дый вто­рой (сре­ди под­рост­ков 12–13 лет каж­дый тре­тий) — хотя бы раз в месяц. 

Каж­дый два­дца­тый отме­тил, что стал­ки­ва­ет­ся с подоб­ны­ми ситу­а­ци­я­ми каж­дый день. Толь­ко треть под­рост­ков не стал­ки­ва­ют­ся с ситу­а­ци­я­ми тако­го типа. Сре­ди пред­ста­ви­те­лей моло­де­жи таких уже боль­ше — уже каж­дый вто­рой не был сви­де­те­лем или участ­ни­ком похо­жих ситуаций. 

К сожа­ле­нию, свы­ше 60% роди­те­лей счи­та­ют, что их дети не встре­ча­лись с ситу­а­ци­я­ми трол­лин­га, или про­сто затруд­ня­ют­ся отве­тить, встре­ча­лись ли. А это озна­ча­ет, что взрос­лым труд­но адек­ват­но оце­нить ситу­а­цию и выбрать нуж­ную стра­те­гию помо­щи при троллинге.

Рис. 7. Частота столкновения с троллингом, %
Рис. 7. Часто­та столк­но­ве­ния с троллингом, %

Эмо­ци­о­наль­ная реак­ция на трол­линг выра­же­на силь­нее, чем на флей­минг и прак­ти­че­ски не сни­жа­ет­ся с воз­рас­том — силь­но или очень силь­но рас­стро­ил­ся бы каж­дый тре­тий под­ро­сток или моло­дой чело­век, попав­ший в поло­же­ние «жерт­вы» трол­лин­га (рис. 8).

Рис. 8. Эмоциональная реакция на троллинг – ответы на вопрос: «Насколько сильно расстроился бы, если бы попал в ситуацию троллинга в роли «жертвы», %
Рис. 8. Эмо­ци­о­наль­ная реак­ция на трол­линг – отве­ты на вопрос: «Насколь­ко силь­но рас­стро­ил­ся бы, если бы попал в ситу­а­цию трол­лин­га в роли «жерт­вы», %

В отли­чии от ситу­а­ции флей­мин­га, в ситу­а­ции трол­лин­га осо­бое вни­ма­ние при­вле­ка­ет отно­ше­ние роди­те­лей. Хотя теперь роди­те­ли не пере­оце­ни­ва­ют трав­ма­тич­ность ситу­а­ции для сво­их детей, каж­дый вто­рой вооб­ще затруд­ня­ет­ся отве­тить, как отре­а­ги­ру­ет ребенок. 

Заме­тим, что речь идет об эмо­ци­о­наль­но зна­чи­мой ситу­а­ции, в кото­рую, по мне­нию самих роди­те­лей, поло­ви­на детей попа­да­ла хоть раз в той или иной роли. Озна­ча­ет ли это, что роди­те­ли не при­да­ют зна­че­ния угро­зе трол­лин­га для их детей и не счи­та­ют важ­ным думать об этом? В пси­хо­ло­гии опи­сан и обрат­ный меха­низм игно­ри­ро­ва­ния рис­ка — когда тре­во­га роди­те­лей настоль­ко непри­ят­на им, что они ста­ра­ют­ся не думать о воз­мож­ном рис­ке, по прин­ци­пу «вдруг обойдется». 

Избе­га­ние дает крат­ко­вре­мен­ное ощу­ще­ние защи­ты, но в дол­го­сроч­ной пер­спек­ти­ве лишь уси­ли­ва­ет тре­во­гу, не давая роди­те­лям вовре­мя вме­шать­ся и предот­вра­тить угро­зу или помочь под­рост­ку научить­ся дей­ство­вать в ситу­а­ции троллинга.

Хей­тинг. Столк­но­ве­ний с хей­тин­гом немно­го мень­ше у под­рост­ков и немно­го боль­ше у моло­де­жи, по срав­не­нию с трол­лин­гом, прак­ти­че­ски столь­ко же, сколь­ко с трол­лин­гом. Хотя это неча­стое явле­ние, каж­дый шестой-седь­мой под­ро­сток стал­ки­ва­ет­ся с ним регу­ляр­но (часто или ино­гда), а каж­дый тре­тий (14–17 лет) и каж­дый чет­вер­тый (12–13 лет) хотя бы раз в месяц (рис. 9). В отли­чие от трол­лин­га, хей­тинг зна­ком юно­шам и девуш­кам почти столь же хоро­шо, как и под­рост­кам. Тем более неожи­дан­ным выгля­дит тот выяв­лен­ный факт, что роди­те­ли о хей­тин­ге зна­ют еще реже, чем о трол­лин­ге — боль­шин­ство (в сред­нем 76,7%) из них либо уве­ре­ны, что их ребе­нок не стал­ки­вал­ся ни с чем подоб­ным, либо затруд­ни­лись отве­тить на этот вопрос.

Рис. 9. Частота столкновения с хейтингом, %
Рис. 9. Часто­та столк­но­ве­ния с хейтингом, %

Хей­тинг не столь эмо­ци­о­наль­но зна­чим, как, напри­мер, трол­линг (рис. 10). Тем не менее, каж­дый деся­тый моло­дой чело­век силь­но или очень силь­но пере­жи­ва­ет такую ситу­а­цию, а сре­ди под­рост­ков 12–13 лет один под­ро­сток из шести может нуж­дать­ся в помо­щи и про­фи­лак­ти­че­ской рабо­те по пово­ду воз­мож­но­го или слу­чив­ше­го­ся столк­но­ве­ния с хейтингом. 

Как и в ситу­а­ции трол­лин­га, при рас­смот­ре­нии отве­тов роди­те­лей, выяс­ня­ет­ся их неве­де­ние в этой про­бле­ме — боль­ше поло­ви­ны роди­те­лей затруд­ня­ют­ся дать ответ на вопрос об эмо­ци­о­наль­ной реак­ции сво­их детей на хей­тинг. При этом каж­дый седь­мой роди­тель оце­ни­ва­ет отно­си­тель­но точ­но часто­ту силь­ных и очень силь­ных эмо­ци­о­наль­ных реак­ций, а каж­дый чет­вер­тый — недо­оце­ни­ва­ет часто­ту отве­тов «немно­го» и «совер­шен­но нет».

Рис. 10. Эмоциональная реакция на хейтинг – ответы на вопрос: «Насколько сильно расстроился бы, если бы попал в ситуацию хейтинга в роли «жертвы», %
Рис. 10. Эмо­ци­о­наль­ная реак­ция на хей­тинг – отве­ты на вопрос: «Насколь­ко силь­но рас­стро­ил­ся бы, если бы попал в ситу­а­цию хей­тин­га в роли «жерт­вы», %

Кибер­стал­кинг. По срав­не­нию с дру­ги­ми вида­ми кибе­ра­грес­сии, кибер­стал­кинг — самый нерас­про­стра­нен­ный вид по дан­ным наше­го иссле­до­ва­ния (рис. 11). 

Резуль­та­ты сви­де­тель­ству­ют о том, что каж­дый два­дца­тый под­ро­сток доста­точ­но часто или ино­гда (1–2 раза в неде­лю) встре­ча­ет­ся с такой ситу­а­ци­ей. Кро­ме того, каж­дый тре­тий 12–13-летний и почти каж­дый вто­рой 14–17-летний был в той или иной роли сви­де­те­лем такой ситу­а­ции. На наш взгляд, эти дан­ные тре­бу­ют спе­ци­аль­но­го иссле­до­ва­ния, пото­му что, во-пер­вых, про­бле­ма встреч с незна­ком­ца­ми из интер­не­та в под­рост­ко­вой сре­де сто­ит доста­точ­но остро. 

Кибер­стал­кинг осо­бен­но опа­сен, если учесть высо­кую готов­ность рос­сий­ских под­рост­ков встре­тить­ся лич­но с онлайн-зна­ко­мы­ми и делить­ся лич­ной инфор­ма­ци­ей (Сол­да­то­ва и соавт., 2013; Сол­да­то­ва, 2018). Во-вто­рых, воз­ни­ка­ют зако­но­мер­ные вопро­сы: как под­рост­ки могут про­во­ци­ро­вать кибер­стал­кинг, и как — про­ти­во­сто­ять ему? Отме­тим, что кибер­стал­кин­го­па­сен еще тем, что он спо­со­бен лег­ко пере­ра­с­ти в стал­кинг в реаль­ной жизни.

Рис. 11. Частота столкновения с киберсталкингом, %
Рис. 11. Часто­та столк­но­ве­ния с киберсталкингом, %

Боль­шин­ство роди­те­лей уве­ре­ны, что их ребе­нок не стал­ки­вал­ся с кибер­стал­кин­гом, и, по-види­мо­му, это в целом соот­вет­ству­ет дей­стви­тель­но­сти. Каж­дый пятый сомне­ва­ет­ся, и лишь немно­гие зна­ют о столк­но­ве­нии детей с киберсталкингом. 

Как и в слу­чае дру­гих видов кибе­ра­грес­сии, здесь име­ет место недо­оцен­ка рис­ка — сре­ди под­рост­ков 12–13 лет стал­ки­ва­ет­ся с кибер­стал­кин­гом каж­дый тре­тий, а зна­ет об этом лишь один роди­тель из вось­ми. Отме­тим, что для совре­мен­ной моло­де­жи кибер­стал­кинг менее акту­аль­ное явле­ние, чем для стар­ших под­рост­ков. Роди­те­ли же зна­ют о таких ситу­а­ци­ях лишь в одном слу­чае из шести.

Кибер­стал­кинг — почти настоль­ко же эмо­ци­о­наль­но зна­чи­мая для под­рост­ков ситу­а­ция, как и трол­линг (рис. 12). Каж­дый пятый под­ро­сток силь­но или очень силь­но рас­стра­и­ва­ет­ся, столк­нув­шись с ним, а сре­ди взрос­лых моло­дых людей эти реак­ции выра­же­ны еще в боль­шей мере. 

Роди­те­ли немно­го пере­оце­ни­ва­ют эмо­ци­о­наль­ную зна­чи­мость кибер­стал­кин­га для сво­их детей, но, как и в отно­ше­нии дру­гих видов кибе­ра­грес­сии, очень часто затруд­ня­ют­ся оце­нить воз­мож­ную эмо­ци­о­наль­ную реак­цию на дан­ную ситуацию. 

Появ­ле­ние во всех груп­пах выбор­ки доста­точ­но боль­шой доли респон­ден­тов, затруд­нив­ших­ся отве­тить на вопрос о сво­ей эмо­ци­о­наль­но реак­ции, сви­де­тель­ству­ет о том, что эта ситу­а­ция наи­бо­лее эмо­ци­о­наль­но непро­ра­бо­та­на и поэто­му так­же тре­бу­ет осо­бо­го вни­ма­ния при прак­ти­че­ской рабо­те с подростками.

Рис. 12. Эмоциональная реакция на киберсталкинг – ответы на вопрос: «Насколько сильно расстроился бы, если бы попал в ситуацию киберсталкинга в роли «жертвы», %
Рис. 12. Эмо­ци­о­наль­ная реак­ция на кибер­стал­кинг – отве­ты на вопрос: «Насколь­ко силь­но рас­стро­ил­ся бы, если бы попал в ситу­а­цию кибер­стал­кин­га в роли «жерт­вы», %

Кибер­бул­линг. В виньет­ке, посвя­щен­ной кибер­бул­лин­гу, как и в дру­гих слу­ча­ях, рас­смат­ри­ва­ет­ся кон­крет­ная ситу­а­ция созда­ния груп­пы нена­ви­сти — одной из форм трав­ли в интер­не­те. По срав­не­нию с дру­ги­ми ситу­а­ци­я­ми кибе­ра­грес­сии, столк­но­ве­ние с груп­па­ми нена­ви­сти — отно­си­тель­но ред­кое собы­тие, тем не менее, каж­дый шестой под­ро­сток встре­ча­ет­ся с кибер­бул­лин­гом в такой опас­ной и трав­ма­тич­ной фор­ме хотя бы раз в месяц (рис. 13). 

Как и в преды­ду­щих слу­ча­ях, риск попа­да­ния в такие ситу­а­ции немно­го выше у стар­ших под­рост­ков, а роди­те­ли в целом недо­оце­ни­ва­ют риск кибер­бул­лин­га в жиз­ни сво­их детей.

Рис. 13. Частота столкновения с кибербуллингом, %
Рис. 13. Часто­та столк­но­ве­ния с кибербуллингом, %

Кибер­бул­линг в таком виде ока­зы­ва­ет­ся наи­бо­лее эмо­ци­о­наль­но зна­чи­мым собы­ти­ем — и под­рост­ки, и моло­дые люди гово­рят о крайне силь­ной или силь­ной эмо­ци­о­наль­ной реак­ции почти в поло­вине слу­ча­ев (рис. 14). При такой край­ней эмо­ци­о­наль­ной зна­чи­мо­сти даже ред­кие столк­но­ве­ния с кибер­бул­лин­гом могут быть важ­ным и дра­ма­тич­ным собы­ти­ем, а уже в воз­расте 12–13 лет с кибер­бул­лин­гом зна­ком каж­дый тре­тий подросток.

Рис. 14. Эмоциональная реакция на кибербуллинг – ответы на вопрос: «Насколько сильно расстроился бы, если бы попал в ситуацию кибербуллинга (группы ненависти) в роли «жертвы», %
Рис. 14. Эмо­ци­о­наль­ная реак­ция на кибер­бул­линг – отве­ты на вопрос: «Насколь­ко силь­но рас­стро­ил­ся бы, если бы попал в ситу­а­цию кибер­бул­лин­га (груп­пы нена­ви­сти) в роли «жерт­вы», %

Как и в преды­ду­щих слу­ча­ях, роди­те­ли чаще все­го не дают чет­кий ответ на вопрос об эмо­ци­о­наль­ной зна­чи­мо­сти для их детей кибер­бул­лин­га, созда­вая «зону неопре­де­лен­но­сти» меж­ду дей­стви­тель­ны­ми реак­ци­я­ми под­рост­ков и воз­мож­ны­ми пре­вен­тив­ны­ми дей­стви­я­ми их близких.

Гендерные особенности столкновения с ситуациями киберагрессии

В 12–13 лет опыт столк­но­ве­ния с раз­ны­ми вида­ми кибе­ра­грес­сии прак­ти­че­ски оди­на­ков у юно­шей и деву­шек — флей­минг, трол­линг и хей­тинг зна­ком каж­до­му вто­ро­му под­рост­ку, а кибер­стал­кинг и кибер­бул­линг — одно­му из трех-четы­рех. К 14 годам в опыт юно­шей и деву­шек при­об­ре­та­ет раз­ли­чия — девуш­ки немно­го чаще (хотя вели­чи­на ста­ти­сти­че­ско­го эффек­та мала) стал­ки­ва­ют­ся с трол­лин­гом и кибер­стал­кин­гом, а юно­ши — с хейтингом. 

Сре­ди моло­де­жи и трол­линг, и кибер­бул­линг вновь ста­но­вят­ся более ред­ким явле­ни­ем, а с хей­тин­гом юно­ши и девуш­ки стал­ки­ва­ют­ся оди­на­ко­во часто. Ины­ми сло­ва­ми, в юно­ше­ском воз­расте сохра­ня­ют­ся лишь оче­вид­ные ген­дер­ные раз­ли­чия по кибер­стал­кин­гу — девуш­ки стал­ки­ва­ют­ся с пре­сле­до­ва­ни­я­ми онлайн чаще, чем юно­ши (табл. 4).

Табл. 4. Опыт столкновения с разными видами киберагрессии у юношей и девушек

Табл. 4. Опыт столкновения с разными видами киберагрессии у юношей и девушек

Ген­дер­ные раз­ли­чия по часто­те столк­но­ве­ния с флей­мин­гом и хей­тин­гом отме­ча­ют­ся толь­ко в стар­шем под­рост­ко­вом воз­расте — сре­ди под­рост­ков 14–17 лет девуш­ки попа­да­ют в такие ситу­а­ции чуть реже, чем юно­ши (χ2=10,52-20,20, p≤0,05, V=0,09-0,14).

Это вер­но и для ситу­а­ции кибер­бул­лин­га — судя по отве­там как под­рост­ков 14-17 лет, так и моло­де­жи, девуш­ки стал­ки­ва­ют­ся с кибер­бул­лин­гом реже, чем юно­ши (χ2=10,32-10,77, p≤0,05, V=0,10-0,12). При этом в 14–17 лет и юно­ше­ском воз­расте чаще рас­стра­и­ва­ют­ся из-за флей­мин­га и хей­тин­га имен­но девуш­ки (χ2=23,84-29,90, p≤0,01, V=0,16-0,20).

Девуш­ки и юно­ши оди­на­ко­во часто стал­ки­ва­ют­ся с ситу­а­ци­ей трол­лин­га онлайн. Сре­ди под­рост­ков 14–17 лет и моло­де­жи девуш­ки чаще име­ют ред­кий или очень ред­кий опыт попа­да­ния в ситу­а­цию кибер­стал­кин­га (от раза в месяц до раза в год), а юно­ши либо стал­ки­ва­ют­ся с этой ситу­а­ци­ей чаще, либо — нико­гда (χ2=12,42-15,79, p≤0,05, V=0,13).

Как из-за трол­лин­га, так и из-за кибер­стал­кин­га и кибер­бул­лин­га девуш­ки рас­стра­и­ва­ют­ся силь­нее, чем юно­ши — это вер­но и для под­рост­ков (12–13 и 14–17 лет), и для моло­де­жи (χ2=19,01-67,21, p≤0,01, V=0,16-0,30).

Отме­тим, что роди­те­ли дево­чек, по срав­не­нию с роди­те­ля­ми маль­чи­ков, счи­та­ют, что те чаще стал­ки­ва­лись с флей­мин­гом, хотя на деле зако­но­мер­ность обрат­ная (χ2=12,05, p≤0,05, V=0,13). От пола самих роди­те­лей их общие пред­став­ле­ния о столк­но­ве­нии детей с кибе­ра­грес­си­ей прак­ти­че­ски не зависят. 

Един­ствен­ное полу­чен­ное раз­ли­чие каса­ет­ся столк­но­ве­ния с ситу­а­ци­ей соб­ствен­но кибер­бул­лин­га. Отцы гово­рят, что их ребе­нок стал­ки­вал­ся с кибер­бул­лин­гом чаще, по срав­не­нию с мате­ря­ми (χ2=4,05, p≤0,05, V=0,06) — 39,7% отцов и 32,4% мате­рей отве­ти­ли, что их ребе­нок попа­дал в такую ситуацию.

Выводы

Паль­му пер­вен­ства по силе и часто­те пере­жи­ва­ния враж­деб­ных, болез­нен­ных и непри­ят­ных ситу­а­ций пред­ста­ви­те­ли всех поко­ле­ний без­ого­во­роч­но отда­ют реаль­но­му миру. Но интер­нет при­об­ре­та­ет все боль­ше при­зна­ков реаль­но­го мира — он начи­на­ет при­бли­жать­ся по пока­за­те­лям агрес­сии к офлайну.

Мно­гие пси­хо­ло­ги и социо­ло­ги, изу­ча­ю­щие осо­бен­но­сти обще­ния в под­рост­ко­вой сре­де в обыч­ной жиз­ни, при­хо­дят к выво­ду, что агрес­сия в меж­лич­ност­ных ком­му­ни­ка­ци­ях, к сожа­ле­нию, оста­ет­ся некой нор­мой вза­и­мо­дей­ствия (Соб­кин, Мар­ки­на, 2009). 

Кибе­ра­грес­сия как вид агрес­сии — систем­ное соци­аль­ное явле­ние, име­ю­щее в сво­ей осно­ве схо­жие с агрес­си­ей в реаль­ной жиз­ни харак­те­ри­сти­ки и меха­низ­мы. Преж­де все­го это каса­ет­ся при­чин агрес­сии, ее содер­жа­ния, роле­вой струк­ту­ры, осо­бен­но­стей эмо­ци­о­наль­ных реакций. 

В то же вре­мя кибе­ра­грес­сия име­ет зна­чи­тель­ные отли­чия от офлайн-агрес­сии. Она име­ет дру­гие про­стран­ствен­но-вре­мен­ные харак­те­ри­сти­ки — кибе­ра­грес­сия транс­гра­нич­на (может «настиг­нуть» прак­ти­че­ски в любом месте физи­че­ско­го про­стран­ства) и «круг­ло­су­точ­на», хотя ее мож­но «отклю­чить».

Раз­мер ауди­то­рии кибе­ра­грес­сии может широ­ко варьи­ро­вать­ся — он может раз­ли­чать­ся по целе­во­му выбо­ру участ­ни­ков (рас­про­стра­не­ние сре­ди спе­ци­аль­но выбран­но­го кру­га людей), а может и охва­ты­вать в целом более широ­кую аудиторию. 

Кро­ме того, для рас­про­стра­не­ния кибе­ра­грес­сии и реа­ги­ро­ва­ния на нее исполь­зу­ют­ся тех­ни­че­ские воз­мож­но­сти и спо­со­бы орга­ни­за­ции обще­ния в сетях, спе­ци­фи­че­ские онлайн-«упаковки» (напри­мер, доми­ни­ру­ю­щая у под­рост­ков визу­аль­но-образ­ная: мемы, фото, видео и др.) и осо­бые спо­со­бы совладания.

Кибе­ра­грес­сия ста­но­вит­ся рас­про­стра­нен­ным видом деструк­тив­но­го пове­де­ния в сети. Сре­ди всех поко­ле­ний имен­но под­рост­ки, осо­бен­но стар­шие, нахо­дят­ся в зоне рис­ка по интен­сив­но­сти столк­но­ве­ния с онлайн-агрессией. 

Боль­шин­ство под­рост­ков име­ют опыт столк­но­ве­ния с несколь­ки­ми вида­ми кибе­ра­грес­сии, чаще все­го с флей­мин­гом, трол­лин­гом и хей­тин­гом, несколь­ко реже — с кибер­бул­лин­гом и кибер­стал­кин­гом. Моло­дые люди чаще осталь­ных стал­ки­ва­ют­ся с флей­мин­гом, реже с хей­тин­гом и троллингом. 

В тече­ние неде­ли с флей­мин­гом стал­ки­ва­ет­ся треть под­рост­ков, с трол­лин­гом — каж­дый пятый, а с хей­тин­гом — каж­дый шестой. Каж­дый пятый под­ро­сток стал­ки­ва­ет­ся с наи­бо­лее опас­ны­ми вида­ми кибе­ра­грес­сии — кибер­стал­кин­гом и груп­па­ми нена­ви­сти (фор­мой кибер­бул­лин­га) — не реже раза в месяц. То есть, часто­та столк­но­ве­ния с раз­лич­ны­ми вида­ми онлайн-агрес­сии, осо­бен­но сре­ди под­рас­та­ю­ще­го поко­ле­ния, доста­точ­но высокая.

Часто­та столк­но­ве­ния с агрес­си­ей не явля­ет­ся основ­ным пово­дом для бес­по­кой­ства. Ведь агрес­сив­ные про­яв­ле­ния — часть про­цес­са взрос­ле­ния и соци­а­ли­за­ции. Важен тот эмо­ци­о­наль­ный след (как силь­но и как дол­го пере­жи­ва­ет­ся то или иное собы­тие), кото­рые остав­ля­ет уча­стие в таких ситуациях. 

Наи­ме­нее эмо­ци­о­наль­но зна­чи­мой ока­за­лась ситу­а­ция флей­мин­га, чуть боль­ше рас­стра­и­ва­ют­ся из-за хей­тин­га. Трол­линг вызы­ва­ет силь­ные пере­жи­ва­ния у каж­до­го тре­тье­го пред­ста­ви­те­ля моло­де­жи и под­рост­ков, осо­бен­но болез­нен­но его пере­жи­ва­ют млад­шие подростки. 

Агрес­сив­ные пере­пал­ки и необос­но­ван­ное выра­же­ние нена­ви­сти онлайн заде­ва­ет мень­ше из-за сво­ей спо­ра­дич­но­сти, при­ми­тив­но­сти и обез­ли­чен­но­сти форм, в то вре­мя как трол­линг силь­нее нару­ша­ет лич­ност­ные гра­ни­цы, он более «пер­со­ни­фи­ци­ро­ван» и направ­лен на сла­бые места чело­ве­ка. Каж­дый пятый под­ро­сток силь­но рас­стра­и­ва­ет­ся, столк­нув­шись с кибер­стал­кин­гом, сре­ди взрос­лых моло­дых людей эти реак­ции выра­же­ны еще в боль­шей мере. 

В свя­зи с высо­ким дове­ри­ем и откры­то­стью ко встре­чам с онлайн-незна­ком­ца­ми под­рост­ков кибер­стал­кинг как фор­ма агрес­сии вызы­ва­ет осо­бое бес­по­кой­ство. При этом осо­зна­ние опас­но­сти и воз­мож­ных послед­ствий, види­мо, появ­ля­ет­ся толь­ко по мере взросления. 

Важ­но отме­тить так­же, что оцен­ки роди­те­лей рас­про­стра­нен­но­сти столк­но­ве­ния с онлайн-пре­сле­до­ва­ни­ем сре­ди сво­их детей зна­чи­тель­но зани­же­ны, что дела­ет эту ситу­а­цию еще более тре­вож­ной и бесконтрольной. 

Кибер­бул­линг (груп­пы нена­ви­сти) ока­зы­ва­ет­ся наи­бо­лее эмо­ци­о­наль­но зна­чи­мым собы­ти­ем — и под­рост­ки, и моло­дые люди гово­рят о крайне острой эмо­ци­о­наль­ной реак­ции почти в поло­вине слу­ча­ев. При этом неосве­дом­лен­ность роди­те­лей об опы­те столк­но­ве­ния с кибе­ра­грес­си­ей у детей и об остро­те их пере­жи­ва­ния таких ситу­а­ций сни­жа­ет воз­мож­ность ока­за­ния ими соот­вет­ству­ю­щей поддержки.

Таким обра­зом, столк­но­ве­ние с кибе­ра­грес­си­ей явля­ет­ся частью циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции, так же как столк­но­ве­ние с агрес­си­ей — есте­ствен­ная состав­ля­ю­щая «офлайн»-социализации.

Одна­ко, если в офлайн-про­стран­стве в ходе дли­тель­но­го и дале­ко не линей­но­го про­цес­са скла­ды­ва­лись нор­мы, пра­ви­ла и фор­мы пове­де­ния, спо­соб­ству­ю­щие гар­мо­нич­но­му сосу­ще­ство­ва­нию мно­же­ства людей, то онлайн-мир дела­ет толь­ко пер­вые шаги по направ­ле­нию к фор­ми­ро­ва­нию циф­ро­вой куль­ту­ры пове­де­ния. При этом выра­бот­ка таких норм, хотя и пере­кли­ка­ет­ся с реаль­но­стью, име­ет свою спе­ци­фи­ку. Это отра­жа­ет­ся и в ситу­а­ци­ях киберагрессии.

Рас­про­стра­нен­ность раз­лич­ных видов кибе­ра­грес­сии и сте­пень эмо­ци­о­наль­ной реак­ции на них тре­бу­ет выра­бот­ки диф­фе­рен­ци­ро­ван­ных под­хо­дов как к про­фи­лак­ти­ке раз­но­об­раз­ных ситу­а­ций кибе­ра­грес­сии, так и к кон­стру­и­ро­ва­нию спе­ци­фи­че­ских стра­те­гий совла­да­ния при столк­но­ве­нии с ними. 

К общим усло­ви­ям успеш­ной реа­ли­за­ции таких под­хо­дов мож­но отне­сти повы­ше­ние осве­дом­лен­но­сти взрос­лых (роди­те­лей, учи­те­лей) о раз­лич­ных видах кибе­ра­грес­сии, о спо­со­бах их про­фи­лак­ти­ки и под­держ­ки детей, раз­ви­тие эмо­ци­о­наль­но­го и соци­аль­но­го интел­лек­тов у детей, фор­ми­ро­ва­ние ком­му­ни­ка­тив­ной и кон­фликт­ной ком­пе­тент­но­сти под­рас­та­ю­ще­го поко­ле­ния, повы­ше­ние циф­ро­вой гра­мот­но­сти как осно­вы реа­ли­за­ции тех­ни­че­ских спо­со­бов про­фи­лак­ти­ки и совла­да­ния с онлайн-рисками.

Инфор­ма­ция о гран­тах и бла­го­дар­но­стях. Иссле­до­ва­ние выпол­не­но при под­держ­ке Рос­сий­ско­го фон­да фун­да­мен­таль­ных иссле­до­ва­ний, про­ект 20-013-00857 «Соци­о­куль­тур­ные и лич­ност­ные пре­дик­то­ры деструк­тив­но­го и ауто­де­струк­тив­но­го пове­де­ния в интер­не­те у под­рост­ков и молодежи».

Литература

  1. Бан­ду­ра А., Уотерс Р. Под­рост­ко­вая агрес­сия. Изу­че­ние вли­я­ния вос­пи­та­ния и семей­ных отно­ше­ний. — Москва : Апрель Пресс, 2000. — 508 с. ISBN 5-04-004214-0.
  2. Боча­вер А., Хол­мов К. Кибер­бул­линг: Трав­ля в про­стран­стве совре­мен­ных тех­но­ло­гий // Пси­хо­ло­гия. Жур­нал Выс­шей шко­лы эко­но­ми­ки. — 2014. — Т. 11. — № 3. — С. 177–191.
  3. Була­то­ва Е.И. Сете­вые ком­му­ни­ка­тив­ные стра­те­гии: трол­линг // Вест­ник СПб­ГУК. — 2017. — Т. 31. — №2 (31). — С. 75–78.
  4. Вне­брач­ных Р.А. Трол­линг как фор­ма соци­аль­ной агрес­сии в вир­ту­аль­ных сооб­ще­ствах // Вест­ник Удмурд­ско­го уни­вер­си­те­та. Фило­со­фия. Социо­ло­гия. Пси­хо­ло­гия. Педа­го­ги­ка. — 2012. — № 1. — С. 48–51.
  5. Выгот­ский Л.С. Про­бле­мы раз­ви­тия пси­хи­ки. — Москва : Педа­го­ги­ка, 1982. — 368 с.
  6. Гри­го­рян Л.К., Гори­но­ва Е.В. Фак­тор­ный опрос: пре­иму­ще­ства, область при­ме­не­ния, прак­ти­че­ские реко­мен­да­ции // Соци­аль­ная пси­хо­ло­гия и обще­ство. — 2016. — Т. 7. — № 2. — С. 142–157. doi:10.17759/sps.2016070210.
  7. Реан А.А. Агрес­сия и агрес­сив­ность лич­но­сти. — Санкт-Петер­бург, 1996. — 347 с.
  8. Соб­кин В.С., Мар­ки­на О.С. Вли­я­ние опы­та пере­жи­ва­ния «школь­ной трав­ли» на пони­ма­ние под­рост­ка­ми филь­ма «Чуче­ло» [Элек­трон­ный ресурс] // Вест­ник прак­ти­че­ской пси­хо­ло­гии обра­зо­ва­ния. — 2009. — Т. 6. — № 1. — С. 48–57.
  9. Сол­да­то­ва Г.У., Рас­ска­зо­ва Е.И., Нестик Т.А. Циф­ро­вое поко­ле­ние Рос­сии: ком­пе­тент­ность и без­опас­ность. — Москва : Смысл, 2017. — 375 с. ISBN 978-5-89357-363-3.
  10. Сол­да­то­ва Г.У., Чигарь­ко­ва С.В., Дре­не­ва А.А., Илю­хи­на С.Н. Мы в отве­те за циф­ро­вой мир: про­фи­лак­ти­ка деструк­тив­но­го пове­де­ния под­рост­ков и моло­де­жи в Интер­не­те : учеб­но-мето­ди­че­ское посо­бие. — Москва : Коги­то-Центр, 2019. — 176 с. ISBN 978-5-89353-588-4.
  11. Сол­да­то­ва Г.У. Циф­ро­вая соци­а­ли­за­ция в куль­тур­но-исто­ри­че­ской пара­диг­ме: изме­ня­ю­щий­ся ребе­нок в изме­ня­ю­щем­ся мире // Соци­аль­ная пси­хо­ло­гия и обще­ство. — 2018. — Т. 9. — № 3. — С. 71–80. doi:10.17759/sps.2018090308.
  12. Сол­да­то­ва Г.У., Ярми­на А.Н. Кибер­бул­линг: осо­бен­но­сти, роле­вая струк­ту­ра, дет­ско-роди­тель­ские отно­ше­ния и стра­те­гии совла­да­ния // Наци­о­наль­ный пси­хо­ло­ги­че­ский жур­нал. — 2019. — Т. 35. — № 3(35). — С. 17–31. doi: 10.11621/npj.2019.0303
  13. Alonzo M., Aiken M. (2004). Flaming in electronic communication. Decision Support Systems, 36, 205–213. doi: 10.1016/S0167-9236(02)00190-2
  14. Aricak O.T., Ozbay A. (2016). Investigation of the relationship between cyberbullying, cybervictimization, alexithymia and anger expression styles among adolescents. Computers in Human Behavior, 55, 278–285. doi: 10.1016/j.chb.2015.09.015
  15. Bauman S., Underwood M.K., Card N. (2013). Definitions: Another perspective and a proposal for beginning with cyberaggression. In: Bauman S., Walker J., Cross D. (eds.). Principles of cyberbullying research: Definitions, measures, and methodology. New York, NY: Routledge, 41–46. doi: 10.4324/9780203084601
  16. Blaya C., Audrin C. (2019). Toward an Understanding of the Characteristics of Secondary School Cyberhate Perpetrators. Frontiers in Education, 4, Article 46. doi: 10.3389/feduc.2019.00046
  17. Buckels E.E., Trapnell P.D., Andjelovic T., Paulhus D.L. (2019). Internet trolling and everyday sadism: Parallel effects on pain perception and moral judgment. Journal of Personality, 87, 328–340. doi:10.1111/jopy.12393
  18. Celik S. (2019). Experiences of internet users regarding cyberhate. Information Technology & People, 6, 1446–1471. doi:10.1108/itp-01-2018-0009
  19. Costello M., Rukus J., Hawdon J. (2019). We don’t like your type around here: Regional and residential differences in exposure to online hate material targeting sexuality. Deviant Behavior, 40(3), 385–401. doi: 10.1080/01639625.2018.1426266
  20. Craker N., March E. (2016). The dark side of Facebook®: The dark tetrad, negative socialpotency, and trolling behaviours. Personality and Individual Differences, 102, 79–84. doi: 10.1016/j.paid.2016.06.043
  21. Dynel M. (2016). “Trolling is not stupid”: Internet trolling as the art of deception serving entertainment. Intercultural Pragmatics, 13(3), 353–381. doi: 10.1515/ip-2016-0015
  22. Grigg D.W. (2010). Cyber-Aggression: Definition and Concept of Cyberbullying. // Journal of Psychologists and Counsellors in Schools, 20(2), 143–156. doi: 10.1375/ajgc.20.2.143
  23. Hawdon J., Oksanen A., Räsänen P. (2017). Exposure to online hate in four nations: A cross-national consideration. Deviant Behavior, 38(3), 254–266. doi: 10.1080/01639625.2016.1196985
  24. Heirman W., Walrave M. (2008). Assessing concerns and issues about the mediation of technology in cyberbullying. Cyberpsychology: Journal of Psychosocial Research on Cyberspace, 2(2), Article 1. Available at: https://cyberpsychology.eu/article/view/4214/3256 (accessed 04.08.2020).
  25. Jasso G. (2006). Factorial Survey Methods for Studying Beliefs and Judgments. Sociological Methods & Research, 34(3), 334–423. doi: 10.1177/0049124105283121
  26. Johnson N. A., Cooper R. B., Chin W. W. (2009). Anger and flaming in computer-mediated negotiation among strangers. Decision Support Systems, 46, 660–672. doi: 10.1016/j.dss.2008.10.008
  27. Kowalski R. M., Giumetti G. W., Schroeder A. N., Lattanner M. R. (2014). Bullying in the digital age: A critical review and meta-analysis of cyberbullying research among youth. Psychological Bulletin, 140(4), 1073–1137. doi:10.1037/a0035618
  28. March E., Grieve R., Marrington J., Jonason P.K. (2017). Trolling on Tinder® (and other dating apps): Examining the role of the dark tetrad and impulsivity. Personality and Individual Differences, 110, 139–143. doi:10.1016/j.paid.2017.01.025
  29. March E., Litten V., Sullivan D.H., Ward L. (2020). Somebody that I (used to) know: Gender and dimensions of dark personality traits as predictors of intimate partner cyberstalking. Personality and Individual Differences, 163, 110084. doi:10.1016/j.paid.2020.110084
  30. Marcum C.D. (2017). Crossing boundaries online in romantic relationships: An exploratory study of the perceptions of impact on partners by cyberstalking offenders. Deviant Behavior, 39, 716–731. doi: 10.1080/01639625.2017.1304801
  31. Martínez-Monteagudo M.C., Delgado B., García-Fernández J.M., Rubio E. (2019). Cyberbullying, Aggressiveness, and Emotional Intelligence in Adolescence. International Journal of Environmental Research and Public Health, 16(24), 5079. doi: 10.3390/ijerph16245079
  32. McFarlane L., Bocij P. (2003). An exploration of predatory behaviour in cyberspace: Towards a typology of cyberstalkers// First Mondey, 8(9). doi: 10.5210/fm.v8i9.1076
  33. Menesini E., Nocentini A., Palladino B. E., Frisén A., Berne S., Ortega-Ruiz R., … Smith P. K. (2012). Cyberbullying definition among adolescents: a comparison across six European countries. Cyberpsychology, behavior, and social networking, 15(9), 455–463. doi: 10.1089/cyber.2012.0040
  34. O’Sullivan P. B., Flanagin A. J. (2003). Reconceptualizing ‘flaming’ and other problematic messages. New Media & Society, 5(1), 69–94. doi: 10.1177/1461444803005001908
  35. Panumaporn J., Hongsanguansri S., Atsariyasing W., Kiatrungrit K. (2020). Bystanders’ behaviours and associated factors in cyberbullying. General Psychiatry, 33(3), e100187. doi:10.1136/gpsych-2019-100187
  36. Patchin J.W., Hinduja S. (2006). Bullies Move Beyond the Schoolyard. A Preliminary Look at Cyberbullying. Youth Violence and Juvenile Justice, 4(2), 148–169. doi: 10.1177/1541204006286288
  37. Reichelmann A., Hawdon J., Costello M., Ryan J., Blaya C., Llorent V., Oksanen A., Räsänen P., Zych I. (2020). Hate Knows No Boundaries: Online Hate in Six Nations. Deviant Behavior, 1–12. doi:10.1080/01639625.2020.1722337
  38. Sest N., March E. (2017). Constructing the cyber-troll: Psychopathy, sadism, and empathy. Personality and Individual Differences, 119, 69–72. doi: 10.1016/j.paid.2017.06.038
  39. Sheldon P., Rauschnabel P.A., Honeycutt J. M. (2019). Cyberstalking and Bullying. The Dark Side of Social Media, 43–58. doi: 10.1016/b978-0-12-815917-0.00003-4
  40. Smith P.K., Mahdavi J., Carvalho M., Fisher S., Russell S., Tippett N. (2008). Cyberbullying: its nature and impact in secondary school pupils. Journal of Child Psychology and Psychiatry, 49(4), 376–385. doi: 10.1111/j.1469-7610.2007.01846.x
  41. Spitzberg B.H., Hoobler G. (2002). Cyberstalking and the technologies of interpersonal terrorism. New Media & Society, 4(1), 71–92. doi:10.1177/14614440222226271
  42. Tokunaga R.S. (2010). Following you home from school: A critical review and synthesis of research of cyberbullying victimization. Computers in Human Behavior, 26(3), 277–287. doi:10.1016/j.chb.2009.11.014
  43. Voggeser B.J., Singh R.K., Göritz A.S. (2018). Self-control in Online Discussions: Disinhibited Online Behavior as a Failure to Recognize Social Cues. Frontiers in Psychology, 8:2372. doi: 10.3389/fpsyg.2017.02372
  44. Wachs S., Gámez-Guadix M., Wright M.F., Görzig A., Schubarth W. (2020). How do adolescents cope with cyberhate? Psychometric properties and socio-demographic differences of a coping with cyberhate scale. Computers in Human Behavior, 104, 106167. doi: 10.1016/j.chb.2019.106167
  45. Wachs S., Wright M. (2018). Associations between bystanders and perpetrators of online hate: The moderating role of toxic online disinhibition. International Journal of Environmental Research and Public Health, 15(9), 2030. doi: 10.3390/ijerph15092030
  46. Wachs S., Wright M.F. (2019). The Moderation of Toxic Online Disinhibition and Sex on the Relationship between Online Hate Victimization and Perpetration. Cyberpsychology, Behavior, and Social Networking, 22(5), 300–306. doi: 10.1089/cyber.2018.0551
  47. Wright M.., Wachs S. (2020). Adolescents’ Cyber Victimization: The Influence of Technologies, Gender, and Gender Stereotype Traits. International Journal of Environmental Research and Public Health, 17(4), 1293. doi: 10.3390/ijerph17041293
  48. Zimmerman A.G., Ybarra G. J. (2016). Online aggression: The influences of anonymity and social modeling. Psychology of Popular Media Culture, 5(2), 181–193. doi: 10.1037/ppm0000038
  49. Zych I., Ortega-Ruiz R., Marín-López I. (2016). Cyberbullying: a systematic review of research, its prevalence and assessment issues in Spanish studies. Psicologia Educativa, 22, 5–18. doi: 10.1016/j.pse.2016.03.002
Источ­ник: Наци­о­наль­ный пси­хо­ло­ги­че­ский жур­нал. – 2020. – № 2(38). – С. 3–20. doi: 10.11621/npj.2020.0201

Об авторах

  • Гали­на Уртан­бе­ков­на Сол­да­то­ва — член-кор­ре­спон­дент РАО, док­тор пси­хо­ло­ги­че­ских наук, про­фес­сор факуль­те­та пси­хо­ло­гии, ФГБОУ ВО МГУ име­ни М.В. Ломо­но­со­ва; Мос­ков­ский инсти­тут пси­хо­ана­ли­за (НОЧУ ВО «Мос­ков­ский инсти­тут пси­хо­ана­ли­за»); дирек­тор Фон­да Раз­ви­тия Интер­нет, Москва, Россия.
  • Еле­на Иго­рев­на Рас­ска­зо­ва - кан­ди­дат пси­хо­ло­ги­че­ских наук, доцент кафед­ры ней­ро- и пато­пси­хо­ло­гии факуль­те­та пси­хо­ло­гии, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный уни­вер­си­тет име­ни М.В. Ломо­но­со­ва (ФГБОУ ВО МГУ им. М.В. Ломо­но­со­ва); стар­ший науч­ный сотруд­ник отде­ла меди­цин­ской пси­хо­ло­гии, Науч­ный центр пси­хи­че­ско­го здо­ро­вья, Москва, Россия.
  • Свет­ла­на Вяче­слав­на Чигарь­ко­ва - млад­ший науч­ный сотруд­ник кафед­ры пси­хо­ло­гии лич­но­сти факуль­те­та пси­хо­ло­гии МГУ име­ни М.В. Ломо­но­со­ва, заме­сти­тель заве­ду­ю­ще­го кафед­рой соци­аль­ной пси­хо­ло­гии Мос­ков­ско­го инсти­ту­та пси­хо­ана­ли­за, Москва, Россия.

Смот­ри­те также:

Категории

Метки

Публикации

ОБЩЕНИЕ

CYBERPSY — первое место, куда вы отправляетесь за информацией о киберпсихологии. Подписывайтесь и читайте нас в социальных сетях.

vkpinterest