Солдатова Г.У., Чигарькова С.В., Илюхина С.Н. Я-реальное и Я-виртуальное: идентификационные матрицы подростков и взрослых

С

Введение

Вызо­вы посто­ян­но меня­ю­ще­го­ся совре­мен­но­го мира, в том чис­ле опре­де­ля­е­мые воз­рас­та­ни­ем роли циф­ро­вых тех­но­ло­гий, ста­вят вопрос об осо­бен­но­стях фор­ми­ро­ва­ния иден­тич­но­сти, в первую оче­редь у под­рост­ков, для кото­рых дан­ный про­цесс наи­бо­лее важен в силу как воз­раст­ных харак­те­ри­стик, так и высо­кой актив­но­сти в Сети. 

Иден­тич­ность выпол­ня­ет ряд функ­ций, свя­зан­ных с ори­ен­та­ци­ей в мире и его струк­ту­ри­ро­ва­ни­ем, цен­ност­ной нави­га­ци­ей и экзи­стен­ци­аль­ной напол­нен­но­стью, при­да­ет целост­ность, непре­рыв­ность и опре­де­лен­ность лич­но­сти, обес­пе­чи­вая регу­ля­цию пове­де­ния через диф­фе­рен­ци­а­цию с раз­лич­ны­ми соци­аль­ны­ми сооб­ще­ства­ми и соли­да­ри­за­цию со зна­чи­мы­ми группами. 

Ана­лиз век­то­ров фор­ми­ро­ва­ния иден­тич­но­сти у раз­ных поко­ле­ний в усло­ви­ях вза­и­мо­дей­ствия тра­ди­ци­он­ной и циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции поз­во­лит луч­ше понять воз­мож­ные пси­хо­ло­ги­че­ские трна­сфор­ма­ции совре­мен­но­го чело­ве­ка в ситу­а­ции кон­вер­ген­ции онлайн и офлайн миров.

О слож­ном мно­го­уров­не­вом устрой­стве иден­тич­но­сти писал Э. Эрик­сон, уде­ляя осо­бое вни­ма­ние про­цес­су ее выстра­и­ва­ния в ходе пси­хо­со­ци­аль­но­го раз­ви­тия лич­но­сти и под­чер­ки­вая соци­аль­ный уро­вень ее отра­же­ния через соли­дар­ность чело­ве­ка с груп­по­вы­ми иде­а­ла­ми, само­ка­те­го­ри­за­цию себя в мире и постро­е­ния само­тож­де­ствен­но­го и согла­со­ван­но­го Я [13].

С. Мос­ко­ви­чи ввел поня­тие иден­ти­фи­ка­ци­он­ной мат­ри­цы, как кате­го­ри­аль­ной сет­ки, в кото­рой сосу­ще­ству­ют мно­же­ство иден­тич­но­стей, скон­стру­и­ро­ван­ных в про­цес­се вза­и­мо­дей­ствия групп и инди­ви­дов на осно­ве свя­зей и раз­ли­чий [7].

Г. Тэдж­фел и Дж. Тер­нер рас­смат­ри­ва­ли соци­аль­ную иден­тич­ность как часть Я-кон­цеп­ции, фор­ми­ру­ю­щу­ю­ся в резуль­та­те про­цес­сов кате­го­ри­за­ции и соци­аль­но­го срав­не­ния, опре­де­ля­ю­щих груп­по­вую при­над­леж­ность и поме­ща­ю­щих инди­ви­да в систе­му коор­ди­нат «свои—чужие» [17].

В тео­рии соци­аль­ной иден­тич­но­сти раз­гра­ни­чи­ва­ет­ся соци­аль­ная иден­тич­ность (резуль­тат иден­ти­фи­ка­ции через член­ство в груп­пе) и лич­ност­ная иден­тич­ность (иден­ти­фи­ка­ция через уни­каль­ные лич­ност­ные чер­ты и осо­бен­но­сти), кото­рые инте­гри­ро­ва­ны в каче­стве инди­ви­ду­аль­ной пози­ции в соци­аль­ной систе­ме. Иден­тич­ность выстра­и­ва­ет­ся в иерар­хию от наи­бо­лее важ­ных до наи­ме­нее зна­чи­мых кате­го­рий и в рам­ках вре­мен­ной пер­спек­ти­вы из про­шло­го в буду­щее [16].

Иссле­до­ва­ния иден­тич­но­сти в циф­ро­вой сре­де сосре­до­то­че­ны преж­де все­го на рас­ши­ре­нии воз­мож­но­стей экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать с само­кон­стру­и­ро­ва­ни­ем в вир­ту­аль­ном соци­аль­ном про­стран­стве, на поис­ке новых гра­ниц и лич­ност­ных само­ка­те­го­ри­за­ций, созда­нии новых обра­зов себя, отлич­ных от Я-реаль­но­го [5].

В пер­вых рабо­тах, свя­зан­ных с этой темой, вир­ту­аль­ная иден­тич­ность рас­смат­ри­ва­лась как одна из форм реа­ли­за­ции «иде­аль­но­го Я» в ситу­а­ции кри­зи­са иден­ти­фи­ка­ции и неудо­вле­тво­рен­но­сти, при­во­дя­ще­го к «раз­мы­ва­нию» и иска­же­нию само­со­зна­ния [18; 19]. 

В вопро­се о месте циф­ро­вой иден­тич­но­сти в само­со­зна­нии лич­но­сти иссле­до­ва­те­ли зача­стую скло­ня­лись к ее ана­ли­зу как аспек­ту реаль­ной иден­тич­но­сти, как одной из ее про­ек­ций в вир­ту­аль­ный мир [4].

Более позд­ние рабо­ты были сфо­ку­си­ро­ва­ны уже не толь­ко на раз­мы­то­сти и мно­же­ствен­но­сти циф­ро­вой иден­тич­но­сти, но и на ее воз­мож­но­стях быть устой­чи­вой фор­мой постро­е­ния и само­пре­зен­та­ции лич­но­сти в реаль­ном мире [1; 9].

Ряд работ, посвя­щен­ных тео­ре­ти­че­ским и эмпи­ри­че­ским иссле­до­ва­ни­ям в кон­тек­сте куль­тур­но-исто­ри­че­ской пара­диг­мы циф­ро­вой соци­аль­но­сти и сме­шан­ной реаль­но­сти, как клю­че­вых харак­те­ри­стик циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции [10; 11], поз­во­ля­ет пред­по­ло­жить еще одну тра­ек­то­рию транс­фор­ма­ции иден­тич­но­сти в усло­ви­ях циф­ро­ви­за­ции повседневности. 

Рост зна­чи­мо­сти раз­лич­ных циф­ро­вых соци­о­куль­тур­ных прак­тик и онлайн-про­странств их реа­ли­за­ции спо­соб­ству­ет выстра­и­ва­нию целост­ной гибрид­ной иден­тич­но­сти, слож­ным обра­зом сов­ме­ща­ю­щей харак­те­ри­сти­ки, услов­но отно­ся­щи­е­ся к вир­ту­аль­но­му и реаль­но­му мирам, а в совре­мен­ном кон­тек­сте пред­став­ля­ю­щих атри­бу­ты сме­шан­ной (кон­вер­гент­ной) реальности.

Несмот­ря на мно­же­ство иссле­до­ва­ний иден­тич­но­сти под­рост­ков и моло­де­жи, эмпи­ри­че­ские рабо­ты, посвя­щен­ные изу­че­нию соот­но­ше­ния реаль­но­го и вир­ту­аль­но­го в их иден­тич­но­сти, толь­ко начи­на­ют появ­лять­ся [8], а работ, фоку­си­ру­ю­щих­ся на меж­по­ко­лен­че­ских срав­не­ни­ях иден­тич­но­сти, насколь­ко нам извест­но, пока не появилось. 

Таким обра­зом, цель нашей рабо­ты — срав­ни­тель­ный ана­лиз осо­бен­но­стей иден­тич­но­сти и ее струк­ту­ры у под­рост­ков и роди­те­лей в онлайне и офлайне. В каче­стве гипо­тез были выдви­ну­ты следующие.

  1. В струк­ту­ре иден­тич­но­сти в реаль­ном мире, по срав­не­нию с вир­ту­аль­ным, как у роди­те­лей, так и у под­рост­ков будут доми­ни­ро­вать само­опи­са­ния, отно­ся­щи­е­ся к соци­аль­но­му Я.
  2. Для под­рост­ков будут более харак­тер­ны само­опи­са­ния через инди­ви­ду­аль­ные лич­ност­ные харак­те­ри­сти­ки, а для роди­те­лей — через соци­аль­ную принадлежность.
  3. Часть само­опи­са­ний в реаль­ном и вир­ту­аль­ном мирах и у под­рост­ков, и у роди­те­лей будет сов­па­дать, что может рас­смат­ри­вать­ся как один из инди­ка­то­ров иден­тич­но­сти сме­шан­ной реальности.
  4. Для роди­те­лей будет харак­те­рен пере­нос соци­аль­ных ста­ту­сов из реаль­но­го мира в виртуальный.
  5. Для под­рост­ков будет харак­те­рен пере­нос само­опи­са­ний, как из реаль­но­го мира в вир­ту­аль­ный, так и наоборот.

Методы и процедура исследования

Выбор­ку иссле­до­ва­ния соста­ви­ли 396 под­рост­ков от 14 до 17 лет (182 маль­чи­ка и 192 девоч­ки, 45,9% и 48,5% соот­вет­ствен­но, 22 респон­ден­та не ука­за­ли пол — 5,6%) и 411 роди­те­лей от 28 до 57 лет (М=41, 70 муж­чин и 334 жен­щи­ны, 17% и 81,3% соот­вет­ствен­но, 7 респон­ден­тов не ука­за­ли пол — 1,7%). В выбор­ку вошли респон­ден­ты из Вол­го­гра­да (15,6%), Пет­ро­пав­лов­ска-Кам­чат­ский (15,7%), Ново­си­бир­ска (13,4%), Моск­вы и Под­мос­ко­вья (24,5%), Махач­ка­лы (15,2%) и Ека­те­рин­бур­га (15,6%).

Для оцен­ки реаль­ной и вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти исполь­зо­ва­лась мето­ди­ка «Кто я» [6]. Респон­ден­там пред­ла­га­лась инструк­ция: «Пожа­луй­ста, поду­май­те и дай­те по 5 отве­тов на каж­дый из двух вопро­сов: «Кто я в Интер­не­те?» и «Кто я в реаль­ной жизни?».

Обра­бот­ка полу­чен­ных дан­ных про­из­во­ди­лась c помо­щью каче­ствен­но­го кон­тент-ана­ли­за при уча­стии вось­ми экс­пер­тов на несколь­ких эта­пах (пер­вич­ная коди­ров­ка, согла­со­ва­ние с дву­мя экс­пер­та­ми кате­го­рий, про­вер­ка пятью экс­пер­та­ми пра­во­мер­но­сти рас­пре­де­ле­ния само­опи­са­ний по кате­го­ри­ям, частот­ный анализ).

Дан­ные обра­ба­ты­ва­лись в про­грам­ме SPSS Statistics 20.0 с исполь­зо­ва­ни­ем кри­те­рия χ2 Пирсона.

Результаты

Соци­аль­ное Я в реаль­ной и вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти под­рост­ков и роди­те­лей. На осно­ва­нии про­ве­ден­но­го кон­тент-ана­ли­за все само­опи­са­ния были раз­де­ле­ны на две кате­го­рии: «Соци­аль­ное Я» и «Лич­ност­ное Я». В рам­ках общей кате­го­рии «Соци­аль­ное Я» был выде­лен ряд под­ка­те­го­рий: обще­че­ло­ве­че­ская иден­тич­ность («чело­век», «обыч­ный чело­век»), про­фес­си­о­наль­ная иден­тич­ность («сотруд­ник», «работ­ник»), учеб­ная иден­тич­ность («школь­ник»), семей­ная иден­тич­ность («сын», «мама»), при­над­леж­ность к груп­пам по инте­ре­сам («мело­ман», «роле­вик»), поло­вая и воз­раст­ная иден­тич­ность («девоч­ка», «под­ро­сток»), рели­ги­оз­ная иден­тич­ность («мусуль­ма­нин»), граж­дан­ская и реги­о­наль­ная иден­тич­ность («граж­да­нин»), этни­че­ская иден­тич­ность («рус­ская»), эко­но­ми­че­ская иден­тич­ность («потре­би­тель»).

Отдель­но поми­мо пред­став­лен­ных кате­го­рий была выде­ле­на циф­ро­вая иден­тич­ность, вклю­чав­шая опи­са­ния себя как онлайн-поль­зо­ва­те­ля, потре­би­те­ля, созда­те­ля и моде­ра­то­ра контента.

Для под­рост­ков в реаль­ном и вир­ту­аль­ном мирах важ­на обще­че­ло­ве­че­ская и «дру­же­ская» иден­тич­но­сти. В онлайне у них по срав­не­нию с роди­те­ля­ми суще­ствен­но сни­жа­ет­ся зна­че­ние учеб­ной и семей­ной иден­тич­но­сти. У роди­те­лей и в реаль­ной иден­тич­но­сти, и в вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти доми­ни­ру­ет семей­ная при­над­леж­ность. Так­же для них важ­на при­над­леж­ность к груп­пе дру­зей и про­фес­си­о­наль­ная иден­тич­ность, кото­рая оди­на­ко­во пред­став­ле­на и онлайн, и офлайн. 

Поло­воз­раст­ная, рели­ги­оз­ная, граж­дан­ская и реги­о­наль­ная, этни­че­ская, эко­но­ми­че­ская иден­тич­ность, а так­же при­над­леж­ность к груп­пам по инте­ре­сам наи­ме­нее рас­про­стра­не­ны в обе­их груп­пах как в реаль­ном мире, так и онлайн (рис. 1).

Рис. 1. Распределение по категориям социального Я у подростков и родителей в реальном и виртуальных мирах (% от общего количества категорий внутри социального Я)
Рис. 1. Рас­пре­де­ле­ние по кате­го­ри­ям соци­аль­но­го Я у под­рост­ков и роди­те­лей в реаль­ном и вир­ту­аль­ных мирах (% от обще­го коли­че­ства кате­го­рий внут­ри соци­аль­но­го Я)

Оце­ни­вая себя в вир­ту­аль­ном мире, прак­ти­че­ски каж­дый тре­тий под­ро­сток и роди­тель исполь­зу­ют само­опи­са­ния, свя­зан­ные с циф­ро­вой иден­тич­но­стью. При ана­ли­зе внут­ри дан­ной кате­го­рии роди­те­ли чаще опи­сы­ва­ют себя как поль­зо­ва­те­лей (49%) («юзер») и потре­би­те­лей кон­тен­та (40%) («под­пис­чик», «зри­тель», «ищу­щий что-то новое»). По срав­не­нию с роди­те­ля­ми, для под­рост­ков, поми­мо поль­зо­ва­те­лей (35%) и потре­би­те­лей кон­тен­та (27%), харак­тер­на иден­ти­фи­ка­ция себя с гей­ме­ра­ми (17% под­рост­ки, 4,1% роди­те­ли) («игрок», «гей­мер», «дотер»), а так­же с созда­те­ля­ми и моде­ра­то­ра­ми кон­тен­та (21% под­рост­ки, 7,6% роди­те­ли) («бло­гер», «юту­бер», «мемо­дел»). В реаль­ной иден­тич­но­сти так­же появ­ля­ют­ся само­опи­са­ния, свя­зан­ные с циф­ро­вы­ми харак­те­ри­сти­ка­ми: у одно­го взрос­ло­го («поль­зо­ва­тель») и девя­ти под­рост­ков («поль­зо­ва­тель», «дотер»).

Лич­ност­ное Я в реаль­ной и вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти под­рост­ков и роди­те­лей. В кате­го­рии «Лич­ност­ное Я» было выде­ле­но несколь­ко под­ка­те­го­рий само­опи­са­ний: раз­лич­ные роле­вые харак­те­ри­сти­ки,  чер­ты харак­те­ра и сти­ли пове­де­ния («ответ­ствен­ный», «доб­рая», «лидер»), раз­де­лен­ные в неко­то­ром смыс­ле услов­но; само­оцен­ка внеш­но­сти («кра­си­вая», «спор­тив­ная»); про­блем­ная иден­тич­ность («неадек­ват», «изгой», «серая мышь»); ситу­а­тив­ные состо­я­ния («заня­та», «устав­шая»); циф­ро­вые само­опи­са­ния, куда были отне­се­ны опи­са­ния себя через мемы и геро­ев поп­куль­ту­ры («орк», «рофлер», «нару­то»), спе­ци­фи­ку ано­ним­но­сти онлайн-сре­ды («ано­ним», «неви­дим­ка»), игно­ри­ру­ю­щую пози­цию по отно­ше­нию к Сети («ред­кий гость», «меня там нет»). Роле­вые харак­те­ри­сти­ки вклю­ча­ли само­опи­са­ния через ком­му­ни­ка­тив­ные («собе­сед­ник», «общи­тель­ный») и про­со­ци­аль­ные («помощ­ник», «совет­ник», «отзыв­чи­вый») роли, ста­тус попу­ляр­но­сти и соб­ствен­ной зна­чи­мо­сти («попу­ляр­ная», «кле­вая»), интел­лек­ту­аль­но-твор­че­ские харак­те­ри­сти­ки («твор­че­ская лич­ность», «интел­лек­ту­ал», «ана­ли­тик»), лич­ност­ную уни­каль­ность («лич­ность», «хоро­ший чело­век») и мета­фо­ри­че­ские опи­са­ния («ломо­вая лошадь», «Обло­мов», «тигр»).

И в реаль­ном, и в вир­ту­аль­ном мирах у каж­до­го вто­ро­го под­рост­ка и роди­те­ля на пер­вый план выхо­дит иден­ти­фи­ка­ция через роле­вые харак­те­ри­сти­ки (рис. 2). На вто­ром месте ока­зы­ва­ют­ся чер­ты харак­те­ра и сти­ли пове­де­ния: через них в реаль­ном мире себя опи­сы­ва­ет каж­дый тре­тий взрос­лый и под­ро­сток, в вир­ту­аль­ном — каж­дый пятый. Каж­дый седь­мой под­ро­сток и роди­тель исполь­зу­ют циф­ро­вые само­опи­са­ния в рам­ках вир­ту­аль­но­го мира. У роди­те­лей они чаще свя­за­ны с ано­ним­но­стью и игно­ри­ру­ю­щей пози­ци­ей по отно­ше­нию к Интер­не­ту, у под­рост­ков — с иден­ти­фи­ка­ци­ей с мема­ми и геро­я­ми циф­ро­вой поп-куль­ту­ры. При этом в отли­чие от роди­те­лей неко­то­рые под­рост­ки исполь­зу­ют циф­ро­вые харак­те­ри­сти­ки и в реаль­ной идентичности. 

Иден­ти­фи­ка­ция через нега­тив­ные само­опи­са­ния (про­блем­ная иден­тич­ность) или внеш­ность встре­ча­ет­ся онлайн и офлайн у под­рост­ков в рав­ной мере ред­ко. При этом у роди­те­лей прак­ти­че­ски отсут­ству­ют нега­тив­ные само­опи­са­ния в реаль­ной жиз­ни, но встре­ча­ют­ся чаще, чем у под­рост­ков, в вир­ту­аль­ном мире.

Рис. 2. Распределение по категориям личностного Я у подростков и родителей в реальном и виртуальных мирах (% от общего количества категорий внутри личностного Я)
Рис. 2. Рас­пре­де­ле­ние по кате­го­ри­ям лич­ност­но­го Я у под­рост­ков и роди­те­лей в реаль­ном и вир­ту­аль­ных мирах (% от обще­го коли­че­ства кате­го­рий внут­ри лич­ност­но­го Я)

Отдель­но оста­но­вим­ся на наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ной под­ка­те­го­рии в само­опи­са­ни­ях лич­ност­но­го Я — роле­вых харак­те­ри­сти­ках. Сре­ди роле­вых харак­те­ри­стик в вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ной ока­зы­ва­ет­ся ком­му­ни­ка­тив­ная роль: из всех само­опи­са­ний, вклю­чен­ных в роле­вые харак­те­ри­сти­ки, чуть мень­ше поло­ви­ны у под­рост­ков (42%) и треть у взрос­лых (37%) отно­сят­ся имен­но к этой под­ка­те­го­рии. При этом в реаль­ной иден­тич­но­сти само­опи­са­ния ком­му­ни­ка­тив­ных ролей встре­ча­ют­ся реже: каж­дое тре­тье у под­рост­ков (35%) и толь­ко каж­дое седь­мое у роди­те­лей (14,5%).

В рам­ках вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти каж­дое седьмое—восьмое опи­са­ние роле­вых харак­те­ри­стик у под­рост­ков свя­за­но с лич­ност­ной уни­каль­но­стью (13,3%), мета­фо­ри­че­ски­ми само­опи­са­ни­я­ми (12,9%), интел­лек­ту­аль­но-твор­че­ски­ми харак­те­ри­сти­ка­ми (12,9%), ста­ту­сом попу­ляр­но­сти и соб­ствен­ной зна­чи­мо­сти (12,9%). Если часто­та исполь­зо­ва­ния послед­них двух кате­го­рий в реаль­ной иден­тич­но­сти под­рост­ков прак­ти­че­ски не меня­ет­ся (11,4 и 11,8% соот­вет­ствен­но), то само­опи­са­ния, свя­зан­ные с лич­ност­ной уни­каль­но­стью, встре­ча­ют­ся прак­ти­че­ски в 2 раза чаще (22,3%), так же как и про­со­ци­аль­ные роле­вые харак­те­ри­сти­ки (11,4% про­тив 6,4% в вир­ту­аль­ном мире). 

Для роди­те­лей в рам­ках вир­ту­аль­но­го про­стран­ства важ­ны роле­вые харак­те­ри­сти­ки, свя­зан­ные с интел­лек­ту­аль­но-твор­че­ским потен­ци­а­лом (18,4%), про­со­ци­аль­ным пове­де­ни­ем (14,3%), лич­ност­ной уни­каль­но­стью (13,3%), тогда как кате­го­рии мета­фо­ри­че­ских само­опи­са­ний (8,2%) и попу­ляр­но­сти (9,2%) встре­ча­ют­ся реже. В реаль­ной иден­тич­но­сти воз­рас­та­ет коли­че­ство само­опи­са­ний через лич­ност­ную уни­каль­ность (31,8%), зани­ма­ю­щую пер­во­сте­пен­ное место в роле­вых харак­те­ри­сти­ках, и про­со­ци­аль­ные моде­ли пове­де­ния (21,8%).

Реаль­ная и вир­ту­аль­ная иден­тич­но­сти: соот­но­ше­ние клю­че­вых кате­го­рий и «циф­ро­вых» харак­те­ри­стик. В вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти под­рост­ки в рав­ной мере исполь­зу­ют само­опи­са­ния, отно­ся­щи­е­ся к кате­го­ри­ям «Соци­аль­ное Я» и «Лич­ност­ное Я» (рис. 3). 

В реаль­ной иден­тич­но­сти само­опи­са­ния через соци­аль­ные ста­ту­сы и при­над­леж­ность встре­ча­ют­ся несколь­ко чаще. Для боль­шин­ства роди­те­лей важ­нее само­опи­са­ния через соци­аль­ное Я, как в реаль­ном, так и вир­ту­аль­ном мирах. В отли­чие от роди­те­лей под­рост­ки и в том, и в дру­гом мире чаще исполь­зу­ют циф­ро­вые харак­те­ри­сти­ки в само­опи­са­ни­ях кате­го­рии «Лич­ност­ное Я», при­чем в реаль­ном мире роди­те­ли вооб­ще их не используют. 

Ана­лиз кате­го­рии «Соци­аль­ное Я» в вир­ту­аль­ной реаль­но­сти пока­зы­ва­ет, что роди­те­ли, наобо­рот, исполь­зу­ют циф­ро­вые харак­те­ри­сти­ки чаще под­рост­ков, но, в первую оче­редь, опи­сы­вая себя как поль­зо­ва­те­лей и потре­би­те­лей контента.

Рис. 3. Соотношение самоописаний категорий «Социальное Я» и «Личностное Я» и включенных в них цифровых характеристик в реальной и виртуальной идентичности подростков и родителей (% от общего количества самоописаний)
Рис. 3. Соот­но­ше­ние само­опи­са­ний кате­го­рий «Соци­аль­ное Я» и «Лич­ност­ное Я» и вклю­чен­ных в них циф­ро­вых харак­те­ри­стик в реаль­ной и вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти под­рост­ков и роди­те­лей (% от обще­го коли­че­ства самоописаний)

Допол­ни­тель­ные пара­мет­ры оцен­ки иден­тич­но­сти под­рост­ков и роди­те­лей: эмо­ци­о­наль­ная валент­ность, сов­па­де­ние реаль­ной и вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти, коли­че­ство само­опи­са­ний. Все само­опи­са­ния роди­те­лей и под­рост­ков были оце­не­ны экс­пер­та­ми и раз­де­ле­ны на три груп­пы в соот­вет­ствии с нали­чи­ем в них опре­де­лен­ной эмо­ци­о­наль­ной направ­лен­но­сти: пози­тив­ные (напри­мер, «хоро­ший друг», «хоро­шая мама», «золо­тая работ­ни­ца»), ней­траль­ные (напри­мер, «дочь», «сотруд­ник») и нега­тив­ные (напри­мер, «тупой чело­век», «иди­от»).

Под­рост­ки и роди­те­ли раз­ли­ча­ют­ся по тому, насколь­ко пози­тив­но они видят себя в вир­ту­аль­ном (χ2=44,96; V Крамера=0,30; p<0,01) и реаль­ном (χ2=29,06; V Крамера=0,23; p<0,01) мирах. Подав­ля­ю­щее боль­шин­ство роди­те­лей и две тре­ти под­рост­ков харак­те­ри­зу­ют себя в том и дру­гом слу­чае без эмо­ци­о­наль­ной окрас­ки (ней­траль­но). Под­рост­ки в обо­их мирах чаще опи­сы­ва­ют себя более пози­тив­но, чем родители. 

Каж­дый тре­тий под­ро­сток в вир­ту­аль­ном про­стран­стве и каж­дый чет­вер­тый — в реаль­ном оце­ни­ва­ют себя пози­тив­но, при этом дан­ное раз­ли­чие явля­ет­ся зна­чи­мым (χ2=54,12; V Крамера=0,47; p<0,01). У роди­те­лей же более пози­тив­ным ока­за­лось Я-реаль­ное (χ2=101,97; V Крамера=0,63; p<0,01) (рис. 4).

Рис. 4. Эмоциональная валентность самоописаний реальной и виртуальной идентичностей подростков и родителей
Рис. 4. Эмо­ци­о­наль­ная валент­ность само­опи­са­ний реаль­ной и вир­ту­аль­ной иден­тич­но­стей под­рост­ков и родителей

Коли­че­ство сов­па­де­ний само­опи­са­ний в реаль­ном и вир­ту­аль­ном мирах у одно­го и того же респон­ден­та были оце­не­ны по 6-балль­ной шка­ле, где 0 бал­лов — ни одно­го само­опи­са­ния не сов­па­ло, а 5 бал­лов — все само­опи­са­ния Я-вир­ту­аль­но­го и Я-реаль­но­го сов­па­да­ют. И у детей, и у взрос­лых вир­ту­аль­ная и реаль­ная иден­тич­но­сти сбли­жа­ют­ся: у тре­ти под­рост­ков (33%) и роди­те­лей (33%) сов­па­да­ют 4—5 само­опи­са­ний из 5 (рис. 5). 

При этом каж­дый пятый под­ро­сток и каж­дый чет­вер­тый роди­тель дали совер­шен­но раз­ные само­опи­са­ния в реаль­ном и вир­ту­аль­ном мирах. Ста­ти­сти­че­ски зна­чи­мые раз­ли­чия меж­ду под­рост­ка­ми и роди­те­ля­ми по выде­лен­но­му пара­мет­ру сов­па­де­ния реаль­ной и вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти отсутствуют.

Рис. 5. Совпадение самоописаний в реальной и виртуальной идентичности у подростков и родителей
Рис. 5. Сов­па­де­ние само­опи­са­ний в реаль­ной и вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти у под­рост­ков и родителей

Так­же было выяв­ле­но коли­че­ство само­опи­са­ний под­рост­ков и взрос­лых отдель­но в реаль­ном и вир­ту­аль­ном мирах (при мак­си­му­ме в 5 само­опи­са­ний). Сред­нее коли­че­ство само­опи­са­ний в циф­ро­вом мире (χ2=17,67; V Крамера=0,18; p<0,01) у под­рост­ков и роди­те­лей раз­ли­ча­ет­ся: под­рост­ки в сред­нем дают 3,4 харак­те­ри­сти­ки, а роди­те­ли — 3. В коли­че­стве само­опи­са­ний в реаль­ном мире меж­ду под­рост­ка­ми и роди­те­ля­ми раз­ли­чий нет — в сред­нем 3,7 характеристики.

Обсуждение результатов

Соци­аль­ное Я в иден­ти­фи­ка­ци­он­ных мат­ри­цах под­рост­ков и роди­те­лей. Иден­ти­фи­ка­ци­он­ные онлайн- и офлайн-мат­ри­цы под­рост­ков и роди­те­лей раз­ли­ча­ют­ся меж­ду собой по ряду пара­мет­ров. У под­рост­ков кате­го­рии «Соци­аль­ное Я» и «Лич­ност­ное Я» высту­па­ют в онлайне как рав­но­ве­ли­кие, а в офлайне рас­тет зна­чи­мость соци­аль­но­го Я. В то же вре­мя у роди­те­лей в двух мирах без­услов­но доми­ни­ру­ет соци­аль­ное Я, зани­мая в иден­ти­фи­ка­ци­он­ной офлайн-мат­ри­це боль­ше 80% и немно­го мень­ше в онлайн. Эти раз­ли­чия в струк­ту­ре иден­тич­но­сти могут опре­де­лять­ся важ­ным для под­рост­ков на дан­ном воз­раст­ном эта­пе про­цес­сом кон­стру­и­ро­ва­ния Я-кон­цеп­ции и поис­ком балан­са меж­ду рас­ту­щей потреб­но­стью в соци­аль­ной при­над­леж­но­сти, кото­рая отра­жа­ет­ся в исполь­зо­ва­нии само­опи­са­ний через раз­лич­ные соци­аль­ные груп­пы и высо­ко акту­а­ли­зи­ро­ван­ной потреб­но­стью в авто­ном­но­сти, непо­вто­ри­мо­сти и исклю­чи­тель­но­сти, что выра­жа­ет­ся в само­оцен­ках в фор­ме уни­каль­ных лич­ност­ных и роле­вых характеристик.

В каче­стве без­услов­но веду­щей под­ка­те­го­рии в соци­аль­ном Я онлайн у под­рост­ков высту­па­ет циф­ро­вая иден­тич­ность. Отме­тим, что уже в 2010 г. у под­рост­ков при опи­са­нии сво­е­го «Я в Интер­не­те» на пер­вое место вышел тогда еще отно­си­тель­но новый вид соци­аль­но­го Я — интер­нет-поль­зо­ва­тель [12]. За циф­ро­вой иден­тич­но­стью сле­ду­ют обще­че­ло­ве­че­ская и «дру­же­ская» иден­тич­но­сти. Эта трой­ка опре­де­ля­ет основ­ную онлайн-актив­ность под­рост­ков, наце­лен­ную на общее само­опре­де­ле­ние и коммуникацию. 

Семей­ная и учеб­ная иден­тич­но­сти зна­чи­тель­но мень­ше выра­же­ны в онлайне по срав­не­нию с их пред­став­лен­но­стью в Я-реаль­ном. Эти иден­ти­фи­ка­ции, как важ­ная осно­ва тра­ди­ци­он­ной соци­а­ли­за­ции под­рост­ков, были более рас­про­стра­нен­ны­ми эле­мен­та­ми обра­за реаль­но­го Я под­рост­ка, не «пере­ко­че­вы­вая» в циф­ро­вое соци­аль­ное про­стран­ство. Воз­мож­но, таким обра­зом циф­ро­вая сре­да ста­но­вит­ся для под­рост­ков про­стран­ством сепа­ра­ции от зна­чи­мых фигур (роди­те­лей и педа­го­гов), где они пред­по­чи­та­ют «взрос­лые роли».

Циф­ро­вая иден­тич­ность так­же и у роди­те­лей в онлайне высту­па­ет без­услов­но веду­щей под­ка­те­го­ри­ей. И это несмот­ря на более харак­тер­ную для них в целом иден­ти­фи­ка­цию через раз­лич­ные соци­аль­ные ста­ту­сы и группы. 

Одна­ко все эти ста­ту­сы и при­над­леж­но­сти не выдер­жи­ва­ют кон­ку­рен­ции с циф­ро­вой иден­ти­фи­ка­ци­ей, кото­рая суще­ствен­но пере­кры­ва­ет даже без­услов­но доми­ни­ру­ю­щую у роди­те­лей в офлайне семей­ную при­над­леж­ность. Несмот­ря на то, что ее пози­ции в онлайне осла­бе­ли в три раза по срав­не­нию с офлайн, где в кате­го­рии «Соци­аль­ное Я» она, без­услов­но, веду­щая иден­тич­ность, это воз­мож­но одна из важ­ных при­чин, поз­во­ля­ю­щая части роди­те­лей, для кото­рых семья выхо­дит на пер­вый план во всех мирах, быть наче­ку и отсле­жи­вать сво­их детей в циф­ро­вых про­стран­ствах. Под­ка­те­го­рия «Циф­ро­вая иден­тич­ность» у под­рост­ков более диф­фе­рен­ци­ро­ва­на, чем у родителей.

Отме­тим, что в рам­ках вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти доля циф­ро­вых харак­те­ри­стик в отно­ше­нии обще­го чис­ла само­опи­са­ний у под­рост­ков мень­ше, чем у роди­те­лей. Это может объ­яс­нять­ся тем, что под­рост­ки видят вир­ту­аль­ный мир как про­стран­ство реа­ли­за­ции сво­ей при­над­леж­но­сти к раз­лич­ным груп­пам в рам­ках соци­аль­но­го Я, а не толь­ко огра­ни­чи­ва­ют­ся иден­ти­фи­ка­ци­ей с поль­зо­ва­те­ля­ми или потре­би­те­ля­ми контента. 

Это согла­су­ет­ся с пред­став­ле­ни­я­ми о том, что Интер­нет как гене­ра­тив­ная систе­ма, ста­но­вясь неотъ­ем­ле­мой частью про­цес­сов созда­ния смыс­лов и новых форм дея­тель­но­сти, свя­за­на с транс­фор­ма­ци­ей инди­ви­дов и поз­во­ля­ет про­из­во­дить новые раз­но­об­раз­ные фор­мы иден­тич­но­стей [2].

Лич­ност­ное Я в иден­ти­фи­ка­ци­он­ных мат­ри­цах. В онлайне, как у под­рост­ков, так и у роди­те­лей, боль­ше само­опи­са­ний, свя­зан­ных с кате­го­ри­ей «Лич­ност­ное Я». Учи­ты­вая доми­ни­ро­ва­ние в ней роле­вых харак­те­ри­стик и опи­ра­ясь на дру­гие иссле­до­ва­ния сете­вой иден­тич­но­сти [3; 4], мож­но утвер­ждать, что вир­ту­аль­ное про­стран­ство поз­во­ля­ет про­иг­рать более раз­но­об­раз­ный репер­ту­ар ролей, дает боль­ше воз­мож­но­стей экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать с иден­тич­но­стью. Роле­вые харак­те­ри­сти­ки и чер­ты харак­те­ра и у детей, и у взрос­лых — веду­щие под­ка­те­го­рии лич­ност­но­го уров­ня идентичности.

Спе­ци­фи­ка циф­ро­вой соци­аль­но­сти отра­жа­ет­ся в кон­стру­и­ро­ва­нии под­рост­ка­ми в вир­ту­аль­ном про­стран­стве обра­за Я через лич­ност­ные харак­те­ри­сти­ки, свя­зан­ные с ком­му­ни­ка­ци­ей (при­над­леж­ность к груп­пе дру­зей; ком­му­ни­ка­тив­ные роли). Мож­но пред­по­ла­гать, что вир­ту­аль­ная сре­да в первую оче­редь для под­рост­ков предо­став­ля­ет боль­ше воз­мож­но­стей для удо­вле­тво­ре­ния ком­му­ни­ка­тив­ных потреб­но­стей, потреб­но­стей при­над­леж­но­сти к рефе­рент­ной груп­пе сверст­ни­ков, экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ния с самопрезентацией. 

Кро­ме того, соци­аль­ные сети дают воз­мож­ность закры­той, пуб­лич­ной или про­ме­жу­точ­ной «сце­ны» для соци­аль­ных и лич­ност­ных харак­те­ри­стик за счет гиб­ких настро­ек при­ват­но­сти [15]. Роди­те­ли схо­жи с под­рост­ка­ми в пред­по­чте­нии ком­му­ни­ка­тив­ных ролей в вир­ту­аль­ном про­стран­стве, что может отно­сить­ся к общим харак­те­ри­сти­кам циф­ро­вой социальности.

В обра­зе Я, в первую оче­редь вир­ту­аль­но­го, появ­ля­ют­ся осо­бые харак­те­ри­сти­ки, отра­жа­ю­щие уни­каль­ные роле­вые моде­ли циф­ро­вой сре­ды (поль­зо­ва­тель, созда­тель и потре­би­тель кон­тен­та, гей­мер и т. д.). При этом так же, как и в под­ка­те­го­рии «циф­ро­вая иден­тич­ность» (соци­аль­ное Я), для под­рост­ков и в лич­ност­ном Я само­опи­са­ния более раз­но­об­раз­ны, чем у взрос­лых, что, напри­мер, отра­жа­ет­ся в широ­ком спек­тре мемов как спе­ци­фи­че­ских арте­фак­тов циф­ро­вой социальности.

Реаль­ная и циф­ро­вая лич­но­сти в сме­шан­ной (кон­вер­гент­ной) реаль­но­сти. Понять, как соот­но­сят­ся реаль­ная и циф­ро­вая лич­но­сти в сме­шан­ной реаль­но­сти нам поз­во­лил срав­ни­тель­ный ана­лиз само­опи­са­ний в реаль­ном и вир­ту­аль­ном мирах. В отли­чие от роди­те­лей у под­рост­ков само­опи­са­ния более раз­но­об­раз­ны по содер­жа­нию в обо­их мирах, при­чем, оце­ни­вая себя в онлайне, под­рост­ки гене­ри­ру­ют само­опи­са­ния лег­че и больше. 

Для роди­те­лей харак­те­рен менее насы­щен­ный образ Я в вир­ту­аль­ном про­стран­стве по срав­не­нию как с под­рост­ка­ми, так и с соб­ствен­ным обра­зом реаль­но­го Я. Веро­ят­но, роди­те­ли «упро­ща­ют» или «обед­ня­ют» свой образ в вир­ту­аль­ном мире. Для под­рас­та­ю­ще­го поко­ле­ния, вос­при­ни­ма­ю­ще­го онлайн как пол­но­цен­ное про­стран­ство для кон­стру­и­ро­ва­ния иден­тич­но­сти и фор­ми­ро­ва­ния лич­но­сти, Я-кон­цеп­ция в вир­ту­аль­ном мире ока­зы­ва­ет­ся не менее когни­тив­но слож­ной, чем в реальном. 

Еще одним под­твер­жде­ни­ем зна­чи­мо­сти вир­ту­аль­но­го про­стран­ства в про­цес­се выстра­и­ва­ния иден­тич­но­сти может быть то, что под­рост­ки чаще роди­те­лей кон­стру­и­ру­ют эмо­ци­о­наль­но пози­тив­ную иден­тич­ность в целом, что согла­су­ет­ся с дан­ны­ми о более опти­ми­стич­ной кар­тине мира у под­рас­та­ю­ще­го поко­ле­ния по срав­не­нию со взрос­лы­ми [11].

При этом в вир­ту­аль­ном про­стран­стве под­рост­ки дают боль­ше пози­тив­но окра­шен­ных само­опи­са­ний, что под­твер­жда­ет зна­чи­мость и ком­форт­ность этой сре­ды для них. Воз­мож­но, это опре­де­ля­ет­ся онлайн-воз­мож­но­стя­ми само­пре­зен­та­ции и раз­но­об­ра­зи­ем ком­му­ни­ка­тив­ных про­странств, а так­же дру­ги­ми «рас­ши­ре­ни­я­ми» и «дострой­ка­ми» лич­но­сти, бла­го­да­ря кото­рым под­рост­ки могут ощу­щать себя уве­рен­нее и само­сто­я­тель­нее [14].

Несмот­ря на доми­ни­ру­ю­щий в ран­них иссле­до­ва­ни­ях дис­курс о выстра­и­ва­нии обра­за «иде­аль­но­го Я» в циф­ро­вом про­стран­стве в ответ на кри­зис реаль­ной иден­тич­но­сти, в нашем иссле­до­ва­нии само­опи­са­ния в физи­че­ском мире у под­рост­ков ока­зы­ва­ют­ся так­же не менее пози­тив­ны­ми, что в целом спо­соб­ству­ет выстра­и­ва­нию ком­плекс­но­го поло­жи­тель­но­го обра­за себя в сме­шан­ной реальности.

Полу­чен­ные резуль­та­ты сви­де­тель­ству­ют о новой тра­ек­то­рии фор­ми­ро­ва­ния Я, выра­жа­ю­щей­ся не в постро­е­нии аль­тер­на­тив­ной вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти, отлич­ной или анта­го­ни­стич­ной реаль­ной, как это обо­зна­ча­лось в более ран­них иссле­до­ва­ни­ях [4], а в сбли­же­нии реаль­ной и вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти и, соот­вет­ствен­но, циф­ро­вой и реаль­ной лич­но­сти. Об этом ярко сви­де­тель­ству­ет сов­па­де­ние тре­ти всех само­опи­са­ний, как у детей, так и у взрос­лых в Я-реаль­ном и Я-вир­ту­аль­ном. Дан­ные по сбли­же­нию циф­ро­вой и реаль­ной лич­но­стей были уже полу­че­ны в ряде иссле­до­ва­ний [14; 19]. 

Коли­че­ство повто­ря­ю­щих­ся само­опи­са­ний в обра­зе реаль­но­го и вир­ту­аль­но­го Я, а так­же схо­жее рас­пре­де­ле­ние по чис­лен­но­сти соци­аль­ных и лич­ност­ных харак­те­ри­стик под­рост­ков сви­де­тель­ству­ет в поль­зу кон­стру­и­ро­ва­ния целост­но­го обра­за Я в кон­вер­ги­ру­ю­щей­ся реаль­но­сти. Это согла­су­ет­ся с дан­ны­ми иссле­до­ва­ния под­рост­ков и моло­де­жи, пока­зы­ва­ю­щи­ми устой­чи­вость вос­про­из­вод­ства харак­те­ри­стик (исполь­зо­ва­ния одних и тех же само­опи­са­ний) вир­ту­аль­но­го и реаль­но­го Я у актив­ных интер­нет-поль­зо­ва­те­лей [8].

Кон­вер­ген­ция онлайн- и офлайн-миров, дока­за­тель­ства кото­рой обна­ру­же­ны нами при иссле­до­ва­нии кар­ти­ны мира под­рост­ков и взрос­лых [11], может отра­жать­ся и в само­ре­флек­сии под­рост­ков в вир­ту­аль­ном про­стран­стве, так же как и в реаль­ном, в первую оче­редь, через иден­ти­фи­ка­цию с чело­ве­че­ством, т. е. пере­не­се­нии себя как био­ло­ги­че­ско­го вида и соци­аль­ной еди­ни­цы из реаль­но­го мира в вир­ту­аль­ный, а не суще­ство­ва­ния в нем в виде исклю­чи­тель­но циф­ро­во­го суще­ства, напри­мер, аватара. 

Схо­жую кар­ти­ну мы видим и у взрос­лых, прав­да, ско­рее за счет про­еци­ро­ва­ния сво­их харак­те­ри­стик из реаль­но­го мира в вир­ту­аль­ный. При­ме­ры же пере­хо­да циф­ро­вых харак­те­ри­стик из Я-вир­ту­аль­но­го в Я-реаль­ное у под­рост­ков пока­зы­ва­ют наме­ча­ю­щу­ю­ся тен­ден­цию сти­ра­ния гра­ниц меж­ду дву­мя мира­ми, когда целост­ная Я-кон­цеп­ция может фор­ми­ро­вать­ся на осно­ве роле­вых моде­лей, воз­ник­ших изна­чаль­но в циф­ро­вой среде. 

Таким обра­зом, несмот­ря на обна­ру­жен­ную в целом тен­ден­цию к сбли­же­нию офлайн- и онлайн- иден­тич­но­стей, у под­рост­ков и роди­те­лей они содер­жа­тель­но зна­чи­тель­но раз­ли­ча­ют­ся и кон­стру­и­ру­ют­ся раз­ны­ми способами.

Заключение

Иден­тич­ность — важ­ней­ший резуль­тат соци­а­ли­за­ции и ребен­ка, и взрос­ло­го, кото­рый меня­ет­ся на каж­дом воз­раст­ном эта­пе; про­цесс фор­ми­ро­ва­ния иден­тич­но­сти длит­ся всю жизнь чело­ве­ка и опре­де­ля­ет­ся кон­крет­но-исто­ри­че­ской ситу­а­ци­ей. Это непре­рыв­но эво­лю­ци­о­ни­ру­ю­щая соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ская конструкция. 

Наше иссле­до­ва­ние, поми­мо общей фик­са­ции осо­бен­но­стей фор­ми­ро­ва­ния иден­тич­но­сти в совре­мен­ном мире у раз­ных поко­ле­ний, поз­во­ли­ло выде­лить сле­ду­ю­щие век­то­ры это­го про­цес­са в кон­тек­сте про­ис­хо­дя­щей кон­вер­ген­ции реаль­но­стей совре­мен­но­го мира.

Я-вир­ту­аль­ное и Я-реаль­ное не про­ти­во­сто­ят друг дру­гу, а актив­но вза­и­мо­дей­ству­ют по прин­ци­пу допол­не­ния. Циф­ро­вое про­стран­ство выпол­ня­ет спе­ци­фи­че­ские функ­ции по фор­ми­ро­ва­нию иден­тич­но­сти, созда­вая новые воз­мож­но­сти для ее раз­ви­тия, осо­бен­но для под­рост­ков. Для них циф­ро­вое про­стран­ство, яркое и муль­ти­ме­дий­ное, опо­сре­до­ван­ное зна­ка­ми, гра­фи­кой и видео — более «бога­тое» и отно­си­тель­но без­опас­ное поле для их соци­аль­но­го экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ния, предо­став­ля­ю­щее широ­кие воз­мож­но­сти для ком­му­ни­ка­ции, само­опре­де­ле­ния, само­пре­зен­та­ции, для поис­ка «сво­их», для вовле­чен­но­сти в эмо­ци­о­наль­ную близость. 

С одной сто­ро­ны, пере­нос в кибер­про­стран­ство тех сто­рон реаль­ной иден­тич­но­сти, кото­рым слож­но вопло­щать­ся в физи­че­ском мире, име­ет важ­ное зна­че­ние с точ­ки зре­ния постро­е­ния циф­ро­вой идентичности. 

С дру­гой сто­ро­ны, фор­ми­ро­ва­ние в циф­ро­вом про­стран­стве систе­мо­об­ра­зу­ю­щих кате­го­рий чело­ве­че­ской иден­тич­но­сти, напри­мер, обще­че­ло­ве­че­ской, слу­жит важ­ной осно­вой инте­гра­ции вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти с реаль­ной. Так, в неко­то­ром смыс­ле на выхо­де циф­ро­вая иден­тич­ность ста­но­вит­ся пере­смот­рен­ной и отре­дак­ти­ро­ван­ной вер­си­ей, создан­ной не столь­ко для циф­ро­во­го мира, сколь­ко для мира кон­вер­гент­ной реальности.

Рост интен­сив­но­сти исполь­зо­ва­ния Интер­не­та вплоть до гипер­под­клю­чен­но­сти, когда циф­ро­вые устрой­ства ста­но­вят­ся прак­ти­че­ски посто­ян­ны­ми спут­ни­ка­ми совре­мен­ных людей, опре­де­ля­ет каче­ствен­ные изме­не­ния вос­при­я­тия окру­жа­ю­ще­го мира и себя в нем чело­ве­ком любо­го возраста. 

В дан­ном иссле­до­ва­нии пред­став­ле­ны допол­ни­тель­ные аргу­мен­ты без­воз­врат­но­го пере­хо­да от авто­но­ми­за­ции онлайн- и офлайн-миров к их кон­вер­ген­ции. Она в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни детер­ми­ни­ру­ет­ся вза­и­мо­дей­стви­ем тра­ди­ци­он­ной и циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции и опре­де­ля­ет важ­ный век­тор фор­ми­ро­ва­ния Я-кон­цеп­ции — сбли­же­ние циф­ро­вой и реаль­ной лич­но­стей и фор­ми­ро­ва­ние ново­го типа лич­но­сти как гибрид­но­го обра­зо­ва­ния, гра­ни­цы кото­ро­го рас­ши­ре­ны за счет циф­ро­во­го измерения. 

В гибрид­ной лич­но­сти в соот­вет­ствии с мето­до­ло­ги­че­ским прин­ци­пом допол­ни­тель­но­сти циф­ро­вое рас­ши­ре­ние по отно­ше­нию к достра­и­ва­е­мой чело­ве­че­ской сущ­но­сти, фор­ми­ру­ю­щей­ся в физи­че­ской реаль­но­сти, ста­но­вит­ся неотъ­ем­ле­мой состав­ля­ю­щей, без уче­та кото­рой ее опи­са­ние лише­но смысла. 

Воз­мож­но, пони­ма­ние осо­бен­но­стей гибрид­ной лич­но­сти поз­во­лит луч­ше управ­лять так­же и циф­ро­вой иден­тич­но­стью, кото­рая сего­дня в мень­шей сте­пе­ни нахо­дит­ся под кон­тро­лем человека.

Образ Я у совре­мен­ных под­рост­ков и роди­те­лей пред­став­ля­ет­ся более диф­фе­рен­ци­ро­ван­ным по срав­не­нию с преды­ду­щи­ми поко­ле­ни­я­ми: не толь­ко вслед­ствие соче­та­ния двух пока еще суще­ствен­но раз­ли­ча­ю­щих­ся ком­по­нен­тов — Я-реаль­но­го и Я-вир­ту­аль­но­го, но и вслед­ствие высо­кой диф­фе­рен­ци­ро­ван­но­сти Я-вир­ту­аль­но­го. Это сви­де­тель­ству­ет о боль­шем мно­го­об­ра­зии и слож­но­сти кар­ти­ны мира совре­мен­но­го чело­ве­ка и осо­бых тре­бо­ва­ни­ях к про­цес­сам ее фор­ми­ро­ва­ния, осо­бен­но с точ­ки зре­ния инте­гра­ции все уве­ли­чи­ва­ю­ще­го­ся чис­ла раз­ных состав­ля­ю­щих, что осо­бен­но важ­но учи­ты­вать в про­цес­се обра­зо­ва­ния и вос­пи­та­ния под­рас­та­ю­ще­го поколения. 

Кро­ме того, вли­я­ние вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти на целост­ный образ Я у под­рост­ков выра­жа­ет­ся в том, что сам баланс соот­но­ше­ния соци­аль­но­го Я и лич­ност­но­го Я име­ет тен­ден­цию сме­щать­ся в поль­зу лич­ност­но­го Я, что может быть про­яв­ле­ни­ем не толь­ко воз­раст­ной, но и поко­лен­че­ской специфики. 

Воз­мож­но, иден­ти­фи­ка­ция через соци­аль­ную при­над­леж­ность, т. е. через кол­лек­тив­ную иден­тич­ность, доми­ни­ро­вав­шая в том или ином виде на про­тя­же­нии исто­рии чело­ве­че­ства и осо­бен­но зна­чи­мая в кол­лек­ти­вист­ских куль­ту­рах, может начать сда­вать свои пози­ции само­опре­де­ле­нию через лич­ност­ные каче­ства и роли. Это может быть резуль­та­том и циф­ро­вой соци­аль­но­сти, посколь­ку рас­про­стра­не­ние тех­но­ло­гий ста­ло одним из фак­то­ров изме­не­ния дви­жу­щих сил раз­ви­тия обще­ства, когда на пер­вый план выхо­дит вза­и­мо­дей­ствие, сотруд­ни­че­ство и кон­ку­рен­ция не соци­аль­ных групп, а отдель­ных индивидов.

Таким обра­зом, у под­рас­та­ю­ще­го поко­ле­ния по срав­не­нию с роди­те­ля­ми более актив­но фор­ми­ру­ет­ся кар­ти­на сов­ме­щен­ной реаль­но­сти совре­мен­но­го мира, где вир­ту­аль­ный мир не вытес­ня­ет реаль­ность, а допол­ня­ет ее, что в целом высту­па­ет важ­ней­шим фак­то­ром адап­та­ции в совре­мен­ном инфор­ма­ци­он­ном обществе. 

Зна­чи­мость в вир­ту­аль­ной иден­тич­но­сти обще­че­ло­ве­че­ской под­ка­те­го­рии может быть еще одним пока­за­те­лем пере­жи­ва­ния сме­шан­ной (кон­вер­гент­ной) реаль­но­сти и посте­пен­но­го изме­не­ния оцен­ки циф­ро­вой сре­ды от ее вос­при­я­тия как изо­ли­ро­ван­ной осо­бой все­лен­ной к ее оцен­ке как живо­го, интер­ак­тив­но­го про­стран­ства и неотъ­ем­ле­мой части окру­жа­ю­ще­го мира. 

В этом кон­тек­сте по срав­не­нию с роди­те­ля­ми под­рост­ки за счет актив­но­го «обжи­ва­ния» вир­ту­аль­но­го про­стран­ства в боль­шей сте­пе­ни осва­и­ва­ют адап­тив­ные стра­те­гии сме­шан­ной реаль­но­сти, кото­рые в ретро­спек­ти­ве воз­мож­но ока­зы­ва­ют­ся пре­адап­тив­ны­ми и опре­де­ля­ют более высо­кую готов­ность новых поко­ле­ний к изменениям.

Литература

  1. Асмо­лов А.Г., Асмо­лов Г.А. От Мы-медиа к Я-медиа: Транс­фор­ма­ции иден­тич­но­сти в вир­ту­аль­ном мире // Вест­ник Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та. 2010. № 1. С. 3—21.
  2. Асмо­лов А.Г., Асмо­лов Г.А. Интер­нет как гене­ра­тив­ное про­стран­ство: исто­ри­ко-эво­лю­ци­он­ная пер­спек­ти­ва // Вопро­сы пси­хо­ло­гии. 2019. № 4. С. 1—26.
  3. Белин­ская Е.П., Гаври­чен­ко О. Само­пре­зен­та­ция в вир­ту­аль­ном про­стран­стве: фено­ме­но­ло­гия и зако­но­мер­но­сти // Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния. 2018. Том 11. № 60. С.12—22. DOI:10.54359/ps.v11i60.269
  4. Вой­скун­ский А.Е. Пси­хо­ло­гия и Интер­нет. М.: Акро­поль, 2010. 439 с.
  5. Жич­ки­на А.Е., Белин­ская Е.П. Стра­те­гии само­пре­зен­та­ции в Интер­нет и их связь с реаль­ной иден­тич­но­стью [Элек­трон­ный ресурс] // Flogiston, 2004. 
  6. Кун М., Мак­парт­л­энд Т. Эмпи­ри­че­ское иссле­до­ва­ние уста­но­вок лич­но­сти на себя // Совре­мен­ная зару­беж­ная соци­аль­ная пси­хо­ло­гия: Тек­сты / Под ред. Г.М. Андре­евой, Н.Н. Бого­мо­ло­вой, Л.А. Пет­ров­ской. М.: Изд. МГУ, 1984.
  7. Мос­ко­ви­чи С. Век толп: исто­ри­че­ский трак­тат по пси­хо­ло­гии масс. М.: Ака­де­ми­че­ский про­ект, 2011. 396 с.
  8. Пере­гу­ди­на В.А. Опыт иссле­до­ва­ния иден­тич­но­сти лич­но­сти актив­ных интер­нет-поль­зо­ва­те­лей // Вест­ник Самар­ско­го госу­дар­ствен­но­го тех­ни­че­ско­го уни­вер­си­те­та. Серия «Пси­хо­ло­го-педа­го­ги­че­ские нау­ки». 2021. Том 18. № 3. С. 127—144. DOI:10.17673/vsgtu-pps.2021.3.9
  9. Сла­вин­ская О.В. Фено­мен симу­ля­кри­за­ции в интер­нет-ком­му­ни­ка­ции // Пси­хо­ло­ги­че­ский жур­нал. 2012. № 1-2. С. 111—117.
  10. Сол­да­то­ва Г.У., Вой­скун­ский А.Е. Соци­аль­но-когни­тив­ная кон­цеп­ция циф­ро­вой соци­а­ли­за­ции: новая эко­си­сте­ма и соци­аль­ная эво­лю­ция пси­хи­ки // Пси­хо­ло­гия. Жур­нал Выс­шей шко­лы эко­но­ми­ки. 2021. Том 18. №. 3. С. 431—450. DOI:10.17323/1813-8918-2021-3-431-450
  11. Сол­да­то­ва Г.У., Чигарь­ко­ва С.В., Илю­хи­на С.Н. Пред­став­ле­ния о реаль­ном и вир­ту­аль­ном про­стран­ствах как часть акту­аль­ной кар­ти­ны мира под­рост­ков и роди­те­лей в циф­ро­вом обще­стве: воз­мож­но­сти адап­та­ции // Вест­ник Санкт-Петер­бург­ско­го уни­вер­си­те­та. Пси­хо­ло­гия. 2022. Том 12. Вып. 3. С. 226—248. DOI: 10.21638/spbu16.2022.301
  12. Сол­да­то­ва Г.У., Ярми­на А.Н., Темеж­ни­ко­ва О.Б. Осо­бен­но­сти иден­тич­но­сти и соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ской адап­та­ции участ­ни­ков бул­лин­га и кибер­бул­лин­га // Ака­де­ми­че­ский вест­ник Ака­де­мии соци­аль­но­го управ­ле­ния. 2017. № 3. С. 38—50.
  13. Эрик­сон Э. Дет­ство и обще­ство. СПб.: Питер, 2019. 448 с.
  14. Back M.D., Stopfer J.M., Vazire S., Gaddis S., Schmukle S.C., Egloff B., Gosling S.D. Facebook profiles reflect actual personality, not self-idealization // Psychological science. 2010. Vol. 21(3). P. 372—
  15. Bozkurt A., Tu C.H. Digital identity formation: Socially being real and present on digital networks // Educational Media International. 2016. Vol. 53(3). P. 153—
  16. Griffo R., Lemay E., Moreno A.H. Who Am I? Let Me Think: Assessing the Considered Self-Concept // SAGE Open. 2021. Vol. 11(1). P. 1— DOI:10.1177/21582440211004278
  17. Tajfel H., Turner J.C. Social psychology of intergroup relations // Annual review of psychology. 1982. Vol. 33(1). P. 1—
  18. Turkle S. Constructing the self in a mediated world. SAGE Publications, Inc, 1996. DOI:10.4135/9781483327488.n10
  19. Young K.S. Internet Addiction: the emergence of a new clinical disorder // CyberPsychology & Behavior, JAN. 1998. Vol. 1(3). Р. 237—
  20. Zimmermann D., Wehler A., Kaspar K. Self-representation through avatars in digital environments // Current Psychology. 2022. P. 1-15. DOI:10.1007/s12144-022-03232-6
Источ­ник: Куль­тур­но-исто­ри­че­ская пси­хо­ло­гия. 2022. Том 18. № 4. С. 27–37. DOI: 10.17759/chp.2022180403

Об авторах

  • Гали­на Уртан­бе­ков­на Сол­да­то­ва — док­тор пси­хо­ло­ги­че­ских наук, про­фес­сор, ака­де­мик РАО, док­тор пси­хо­ло­ги­че­ских наук, про­фес­сор кафед­ры пси­хо­ло­гии лич­но­сти факуль­те­та пси­хо­ло­гии, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный уни­вер­си­тет име­ни М.В. Ломо­но­со­ва (ФГБОУ ВО МГУ им. М.В. Ломо­но­со­ва), заве­ду­ю­щий кафед­рой соци­аль­ной пси­хо­ло­гии, Мос­ков­ский инсти­тут пси­хо­ана­ли­за (НОЧУ ВО «Мос­ков­ский инсти­тут пси­хо­ана­ли­за»); дирек­тор Фон­да Раз­ви­тия Интер­нет, Москва, Россия.
  • Свет­ла­на Вяче­слав­на Чигарь­ко­ва — кан­ди­дат пси­хо­ло­ги­че­ских наук, Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный уни­вер­си­тет им. М. В. Ломо­но­со­ва, Москва, Россия.
  • Свет­ла­на Нико­ла­ев­на Илю­хи­на — пси­хо­лог, Фонд раз­ви­тия Интер­нет, Ака­де­мия соци­аль­но­го управ­ле­ния, мл. науч. сотр, Москва, Россия.

Смот­ри­те также:

Категории

Метки

Публикации

ОБЩЕНИЕ

CYBERPSY — первое место, куда вы отправляетесь за информацией о киберпсихологии. Подписывайтесь и читайте нас в социальных сетях.

vkpinterest