Вихман А.А. Личностные предикторы кибервиктимности и кибербуллинга в юношеском возрасте

Введение

Интер­нет и совре­мен­ные элек­трон­ные устрой­ства рас­ши­ри­ли тра­ди­ци­он­ные фор­мы обще­ния, сфор­ми­ро­ва­ли новые спо­со­бы и воз­мож­но­сти соци­а­ли­за­ции, но вме­сте с тем сде­ла­ли воз­мож­ны­ми новые виды нега­тив­ных вза­и­мо­дей­ствий меж­ду людь­ми, к кото­рым отно­сит­ся осо­бая фор­ма трав­ли — кибер­бул­линг, т. е. бул­линг с при­ме­не­ни­ем элек­трон­ных и интернет-технологий. 

Опре­де­ле­ние фено­ме­на кибер­бул­лин­га посто­ян­но допол­ня­ет­ся с рас­ши­ре­ни­ем тех­ни­че­ских воз­мож­но­стей для ком­му­ни­ка­ции и появ­ле­ни­ем новых мето­дов агрес­сии и изде­ва­тельств в Интер­не­те. Кибер­бул­линг мож­но рас­смат­ри­вать как про­дол­же­ние тра­ди­ци­он­но­го бул­лин­га, когда про­бле­ма изде­ва­тельств про­сто пере­но­сит­ся на новую тер­ри­то­рию — тер­ри­то­рию ком­пью­тер­ных технологий. 

Ста­тья при­знан­ных авто­ри­те­тов по теме кибер­бул­лин­га Сами­ра Хиндуд­жа и Джа­сти­на Пат­чи­на, напи­сан­ная ранее, так и назы­ва­лась — «Хули­га­ны выхо­дят за пре­де­лы школь­но­го дво­ра» [Patchin, 2006]. Соглас­но этим авто­рам, кибер­бул­линг — это умыш­лен­ное и повто­ря­ю­ще­е­ся при­чи­не­ние вре­да дру­гим лицам с исполь­зо­ва­ни­ем ком­пью­те­ров, смарт­фо­нов и дру­гих элек­трон­ных устройств [Patchin, 2015]. 

Срав­ни­вая это опре­де­ле­ние и опре­де­ле­ние тра­ди­ци­он­но­го бул­лин­га, нетруд­но заме­тить, что раз­ни­ца меж­ду ними пред­став­ле­на толь­ко в инстру­мен­тах, исполь­зу­е­мых для реа­ли­за­ции изде­ва­тельств, а сущ­ност­ные эле­мен­ты фено­ме­на оста­ют­ся неиз­мен­ны­ми (пред­на­ме­рен­ность, нане­се­ние вре­да и повторяемость).

Вме­сте с тем сле­ду­ет учи­ты­вать, что у кибер­бул­лин­га есть спе­ци­фи­че­ские, свой­ствен­ные толь­ко ему усло­вия реа­ли­за­ции. Кибер­бул­линг име­ет как общие с бул­лин­гом, так и спе­ци­фи­че­ские свой­ства: повто­ре­ние, ано­ним­ность, дистан­ци­он­ность, боль­шое коли­че­ство свидетелей. 

Кибер­бул­линг, в отли­чие от бул­лин­га, име­ет раз­мы­тые гра­ни­цы отно­ше­ний меж­ду жерт­вой и агрес­со­ром, жерт­ва не может кон­тро­ли­ро­вать отно­ше­ния и вли­ять на ситу­а­цию раз­ви­тия агрес­сии [Кара­уш, 2020; Пого­ре­ло­ва, 2016]. 

Эти аспек­ты учте­ны в опре­де­ле­нии кибер­бул­лин­га пред­ло­жен­ном Каро­ли­ной Юдес: кибер­бул­линг — это враж­деб­ное и умыш­лен­ное пове­де­ние, свя­зан­ное с меж­лич­ност­ным наси­ли­ем, повто­ря­ю­щим­ся с тече­ни­ем вре­ме­ни и реа­ли­зу­е­мым с исполь­зо­ва­ни­ем ком­му­ни­ка­ци­он­ных тех­но­ло­гий (чат или обмен мгно­вен­ны­ми сооб­ще­ни­я­ми, веб-сай­ты, онлайн игры и т. д.), про­тив сверст­ни­ков, не спо­соб­ных себя в пол­ной мере защи­тить [Yudes].

Кибер­бул­линг вклю­ча­ет четы­ре основ­ных ком­по­нен­та: а) умыш­лен­ное агрес­сив­ное пове­де­ние; б) повто­ре­ние; в) нера­вен­ство власт­ных пол­но­мо­чий пре­ступ­ни­ка и жерт­вы; д) исполь­зо­ва­ние ком­пью­тер­ных тех­но­ло­гий [Kowalski R.M, 2014]. 

Раз­но­об­раз­ная типо­ло­гия кибер­бул­лин­га пред­став­ле­на мно­же­ством как пря­мых, так и кос­вен­ных форм агрес­сии: флей­минг; домо­га­тель­ства; кле­ве­та и рас­про­стра­не­ние слу­хов; пере­во­пло­ще­ние в дру­гое лицо; выма­ни­ва­ние кон­фи­ден­ци­аль­ной инфор­ма­ции и ее рас­про­стра­не­ние; исклю­че­ние чело­ве­ка из соци­аль­ной сети или игро­во­го сай­та; хеп­писле­пинг, cек­стинг и стрем­ле­ние ото­мстить или наме­рен­но сму­тить чело­ве­ка, раз­ме­стив интим­ные фото­гра­фии или видео о нем без его согла­сия; пси­хо­ло­ги­че­ский прес­синг по при­зна­ку расы, инва­лид­но­сти, пола, рели­гии или сек­су­аль­ной ори­ен­та­ции [Кара­уш, 2020; Bashir Shaikh, 2020; Chen, 2017].

По раз­лич­ным эмпи­ри­че­ским дан­ным и мета­а­на­ли­зам, рас­про­стра­нен­ность слу­ча­ев кибер­бул­лин­га колеб­лет­ся меж­ду 10 и 40% в выбор­ках под­рост­ков и юно­шей [Kowalski R.M, 2014]. 

Рас­про­стра­нен­ность кибер­бул­лин­га слож­но зафик­си­ро­вать точ­но из-за оби­лия его форм, нали­чия ген­дер­ной, воз­раст­ной и куль­тур­ной спе­ци­фи­ки и того, что неред­ко участ­ни­ки кибе­ра­грес­сии не вос­при­ни­ма­ют неко­то­рые нега­тив­ные фор­мы пове­де­ния в Сети имен­но как кибербуллинг. 

Сол­да­то­ва Г.У., ана­ли­зи­руя все­рос­сий­ское иссле­до­ва­ние рас­про­стра­нен­но­сти кибе­ра­грес­сии в рам­ках Фон­да раз­ви­тия интер­не­та в 2013 г., сооб­ща­ет о том, что каж­дый чет­вер­тый школь­ник (23%) так или ина­че стал­ки­вал­ся с трав­лей и оскорб­ле­ни­я­ми в Интер­не­те [Сол­да­то­ва, 2015]. 

Хло­мов К.Д. сооб­ща­ет о том, что толь­ко 28,4% под­рост­ков стал­ки­ва­ют­ся с кибер­бул­лин­гом и большая часть таких встреч про­ис­хо­дит в про­стран­стве соци­аль­ных сетей [Хло­мов, 2019]. 

В иссле­до­ва­нии Реан А.А. сооб­ща­ет­ся о 26,2% стар­ших школь­ни­ков, имев­ших опыт кибер­жерт­вы, и 26,8% школь­ни­ков, кото­рые сами ини­ци­и­ро­ва­ли агрес­сив­ную ком­му­ни­ка­цию в Интер­не­те [Реан, 2019]. 

Мож­но пред­по­ло­жить, что ситу­а­ция вынуж­ден­но­го дистан­ци­он­но­го обра­зо­ва­ния и дру­гие послед­ствия пан­де­мии коро­на­ви­ру­са COVID-2019 лишь уве­ли­чи­ли этот и так не малый про­цент встре­ча­е­мо­сти. Вме­сте с учеб­ным про­цес­сом в элек­трон­ное про­стран­ство пере­шли и осо­бен­но­сти ком­му­ни­ка­ции, моди­фи­ци­ро­ва­лись кана­лы обме­на инфор­ма­ции. Этот факт добав­ля­ет акту­аль­но­сти иссле­до­ва­ни­ям пре­дик­то­ров кибер­бул­лин­га и поис­ку эффек­тив­ных про­фи­лак­ти­че­ских схем для борь­бы с этим явлением. 

Соглас­но эмпи­ри­че­ским иссле­до­ва­ни­ям, лич­ност­ные ресур­сы могут огра­ни­чить раз­ви­тие как бул­лин­га, так и кибербуллинга. 

Школь­ные пси­хо­ло­ги заин­те­ре­со­ва­ны в опре­де­ле­нии лич­ност­ных качеств уча­щих­ся, через кото­рые мож­но кор­рек­ти­ро­вать агрес­сив­ное пове­де­ние в Интер­не­те с помо­щью созда­ния про­фи­лак­ти­че­ских и раз­ви­ва­ю­щих программ.

За послед­нее деся­ти­ле­тие про­ве­де­но мно­го эмпи­ри­че­ских иссле­до­ва­ний и выяв­ле­но мно­го досто­вер­ных пре­дик­то­ров тра­ди­ци­он­но­го бул­лин­га. В рабо­тах Д. Пат­чи­на и С. Хинду­ды [Patchin, 2006], Р. Коваль­ски [Kowalski R.M, 2014], М. Ван Гила [Van Geel, 2014], Э. Мицо­пу­лу и Т. Джо­ва­зо­лии [Mitsopoulou], Л. Чена, С. Хо и М.Лвина [Chen, 2017] и Ф. Баши­ра [Bashir Shaikh, 2020] пред­став­ле­ны мета­а­на­ли­зы иссле­до­ва­ний пре­дик­то­ров буллинга. 

В каче­стве лич­ност­ных пре­дик­то­ров бул­лин­га наи­бо­лее изу­че­ны чер­ты пяти­фак­тор­ной моде­ли лич­но­сти (Big Fife personality): экс­тра­вер­сия, доб­ро­же­ла­тель­ность, доб­ро­со­вест­ность, ней­ро­тизм и откры­тость опыту.

М. Ван Гил в сво­ем мета­а­на­ли­зе свя­зи черт Боль­шой пятер­ки и тра­ди­ци­он­но­го бул­лин­га ука­зы­ва­ет на то, что склон­ность к школь­ной агрес­сии устой­чи­во тес­но свя­за­на с низ­ки­ми бал­ла­ми по шка­ле доб­ро­же­ла­тель­но­сти [Van Geel, 2014]; а мета­а­на­лиз Э. Мицо­пу­лу и Т. Джо­ва­зо­лии пока­зы­ва­ет, что агрес­сия ассо­ци­и­ру­ет­ся с низ­ки­ми пока­за­те­ля­ми по шка­лам откры­то­сти опы­ту и доб­ро­со­вест­но­сти и с более высо­ки­ми пока­за­те­ля­ми по шка­лам экс­тра­вер­сии и ней­ро­тиз­ма, хотя уро­вень досто­вер­но­сти послед­них из эффек­тов был неболь­шим [Mitsopoulou].

Отме­ча­ет­ся, что более низ­кий уро­вень доб­ро­же­ла­тель­но­сти и доб­ро­со­вест­но­сти и более высо­кий уро­вень ней­ро­тиз­ма и экс­тра­вер­сии были свя­за­ны как с агрес­сив­но­стью, так и с вик­тим­но­стью, а в целом, низ­кая доб­ро­же­ла­тель­ность и ней­ро­тизм ока­за­лись наи­бо­лее после­до­ва­тель­ны­ми пре­дик­то­ра­ми ста­ту­са, как школь­но­го хули­га­на, так и его жерт­вы. Жерт­вы агрес­сии, обла­да­ю­щие низ­кой доб­ро­же­ла­тель­но­стью, ведут себя эго­и­стич­но и в боль­шей мере склон­ны защи­щать свои соб­ствен­ные инте­ре­сы, но при этом демон­стри­ру­ют сла­бую волю и низ­кую эмо­ци­о­наль­ную устой­чи­вость [Tani, 2003].

Типич­ны­ми пси­хо­ло­ги­че­ски­ми чер­та­ми бул­ле­ров явля­ют­ся низ­кий уро­вень раз­ви­тия эмпа­тии, отсут­ствие уме­ния раз­ре­шать кон­флик­ты соци­аль­но при­ем­ле­мы­ми спо­со­ба­ми, нали­чие акцен­ту­а­ций по исте­ро­ид­но­му или эпи­леп­то­ид­но­му типу. 

В ситу­а­ции ано­ним­но­го кибер­бул­лин­га мы можем наблю­дать фено­мен «рас­тор­мо­жен­но­сти», когда из-за физи­че­ско­го рас­сто­я­ния меж­ду агрес­со­ром и жерт­вой жерт­ва может гово­рить то, что обыч­но не ска­за­ла бы сверст­ни­ку лицом к лицу. 

Отсут­ствие непо­сред­ствен­но­го кон­так­та и адек­ват­ной обрат­ной эмо­ци­о­наль­ной реак­ции созда­ет ситу­а­цию без­на­ка­зан­но­сти и спо­соб­ству­ет подав­ле­нию сочув­ствия и чув­ства лич­ной ответ­ствен­но­сти [Кара­уш, 2020]. 

Фено­мен «рас­тор­мо­жен­но­сти» под­чер­ки­ва­ет спе­ци­фи­ку кибер­бул­лин­га и его лич­ност­ных пре­дик­то­ров, в отли­чие от усло­вий тра­ди­ци­он­но­го буллинга.

Есть эмпи­ри­че­ские дан­ные о том, что бул­ле­ры запу­ги­ва­ют сверст­ни­ков, так как счи­та­ют, что их жерт­вы «сами не могут ладить с дру­ги­ми детьми», что при­во­дит к повтор­ной вик­ти­ми­за­ции и застав­ля­ет жертв ярост­ней защи­щать себя, что, в свою оче­редь, еще раз отра­жа­ет­ся на общем дру­же­лю­бии [Patchin, 2015]. 

Кро­ме того, дети к кото­рым за сочув­стви­ем обра­ща­ют­ся жерт­вы агрес­сии, уси­ли­ва­ют их вто­рич­ную вик­ти­ми­за­цию, избе­гая вни­ма­ния со сто­ро­ны постра­дав­ших детей, что­бы не ассо­ци­и­ро­вать­ся с жерт­вой. Низ­кое дру­же­лю­бие жертв и их вто­рич­ная вик­ти­ми­за­ция при­во­дят к тому, что жерт­вы часто ста­но­вят­ся буллерами. 

В ситу­а­ции с кибер­бул­лин­гом пред­по­ла­га­ет­ся схо­жая кар­ти­на: Д. Пат­чин и С. Хиндуд­жа отме­ча­ют, что кибер­вик­ти­ми­за­ция явля­ет­ся клю­че­вым фак­то­ром киберагрессии.

Дан­ных о свя­зи кибе­ра­грес­сии и черт лич­но­сти зна­чи­тель­но мень­ше, что объ­яс­ня­ет­ся отно­си­тель­ной новиз­ной фено­ме­на кибер­бул­лин­га. Р. Фестл и Т. Квандт сооб­ща­ют о свя­зи кибер­бул­лин­га со сни­жен­ны­ми пока­за­те­ля­ми доб­ро­со­вест­но­сти, а так­же повы­шен­ны­ми пока­за­те­ля­ми экс­тра­вер­сии на выбор­ке школь­ни­ков. Пре­дик­то­ра­ми сме­шан­ной роли буллер/жертва были экс­тра­вер­сия и доб­ро­же­ла­тель­ность. А для груп­пы жертв досто­вер­ных пре­дик­то­ров не обна­ру­же­но [Festl, 2013]. 

Турец­кая груп­па иссле­до­ва­те­лей под руко­вод­ством С. Чели­ка на выбор­ке сту­ден­тов и уча­щих­ся очно и дистан­ци­он­но обна­ру­жи­ла, что кибе­ра­грес­сив­ность наи­бо­лее тес­но свя­за­на с ней­ро­тиз­мом и низ­кой доб­ро­со­вест­но­стью, а режим обу­че­ния не про­во­ци­ру­ет кибер­бул­линг [Çelik].

В дру­гом иссле­до­ва­нии, выпол­нен­ном груп­пой уче­ных под руко­вод­ством Дж. Пелу­чет­те, обна­ру­же­на вза­и­мо­связь вик­тим­но­го рис­ко­ван­но­го пове­де­ния в соци­аль­ной сети, экс­тра­вер­сии и откры­то­сти опы­ту [Peluchette, 2015]. 

Схо­жие дан­ные полу­че­ны Н. Хоса: жертв онлайн-пре­сле­до­ва­ний отли­ча­ет высо­кая эмо­ци­о­наль­ность и откры­тость опы­ту, а экс­тра­вер­сия хоро­шо пред­ска­зы­ва­ет часто­ту нега­тив­ных собы­тий в Интер­не­те [Khosa, 2016]. 

Мож­но заме­тить, что тра­ди­ци­он­ный бул­линг и кибер­бул­линг в части лич­ност­ных пре­дик­то­ров име­ют как общие чер­ты (важ­ность ней­ро­тиз­ма и низ­кой доб­роcо­вест­но­сти), так и отли­чи­тель­ные харак­те­ри­сти­ки (важ­ность экс­тра­вер­сии и откры­то­сти ново­му опы­ту у кибержертв).

Вме­сте с тем необ­хо­ди­мо кон­ста­ти­ро­вать факт недо­ста­точ­ной изу­чен­но­сти кибер­бул­лин­га, отсут­ствия дан­ных о лич­ност­ных пре­дик­то­рах как кибе­ра­грес­сии, так и кибер­вик­тим­но­сти на рос­сий­ских выбор­ках студентов. 

Рус­ский мен­та­ли­тет, поли­куль­тур­ная сре­да, осо­бен­но­сти и реа­лии рос­сий­ской семей­ной и школь­ной сре­ды, осо­бен­но­сти оте­че­ствен­но­го кибер­про­стран­ства недо­ста­точ­но изу­че­ны в свя­зи с кибербуллингом. 

Если дан­ные о рас­про­стра­нен­но­сти кибер­бул­лин­га уже встре­ча­ют­ся в оте­че­ствен­ных иссле­до­ва­ни­ях, то систем­ные эмпи­ри­че­ские иссле­до­ва­ния лич­ност­ных пре­дик­то­ров кибер­бул­лин­га на выбор­ках рос­сий­ских школь­ни­ков и сту­ден­тов все еще носят эпи­зо­ди­че­ский и непол­ный характер. 

Учи­ты­вая дефи­цит и эпи­зо­дич­ность эмпи­ри­че­ских дан­ных, связь меж­ду кибер­бул­лин­гом и лич­ност­ным кон­струк­том боль­шой пятер­ки тре­бу­ет даль­ней­ше­го изу­че­ния, что и явля­ет­ся основ­ной науч­ной про­бле­мой дан­но­го исследования.

В соот­вет­ствии с обо­зна­чен­ны­ми выше эмпи­ри­че­ски­ми дан­ны­ми [Çelik; Festl, 2013; Khosa, 2016; Peluchette, 2015; Van Geel, 2014] и сфор­му­ли­ро­ван­ной науч­ной про­бле­мой были пред­ло­же­ны сле­ду­ю­щие гипо­те­зы в рам­ках теку­ще­го исследования.

1. Кибер­вик­тим­ность на выбор­ке сту­ден­тов юно­ше­ско­го воз­рас­та свя­за­на с ней­ро­тиз­мом, откры­то­стью ново­му опы­ту и экстраверсией.
2. Кибе­ра­грес­сив­ность на выбор­ке сту­ден­тов юно­ше­ско­го воз­рас­та свя­за­на с доб­ро­со­вест­но­стью, доб­ро­же­ла­тель­но­стью и экстраверсией.

Организация исследования

Выборка

Выбор­ку иссле­до­ва­ния соста­ви­ли 220 уча­щих­ся двух госу­дар­ствен­ных уни­вер­си­те­тов (направ­ле­ния: фило­ло­гия, пси­хо­ло­гия, соци­аль­ная педа­го­ги­ка), двух госу­дар­ствен­ных кол­ле­джей (педа­го­ги­ка, транс­порт) и одной обще­об­ра­зо­ва­тель­ной шко­лы г. Перми. 

Сред­ний воз­раст — 18,3 лет (SD=0,92), от 17 до 22 лет. В выбор­ке есть силь­ный уклон по фак­то­ру пола (жен­щин — 157, муж­чин — 43, не обо­зна­чи­ли пол 20 человек). 

Иссле­до­ва­ние про­во­ди­лось в груп­по­вой фор­ме, в учеб­ных ауди­то­ри­ях обра­зо­ва­тель­ных организаций.

Методики

Для диа­гно­сти­ки кибер­вик­тим­но­сти (шка­ла жертв) и кибе­ра­грес­сив­но­сти (шка­ла бул­ле­ров) исполь­зо­вал­ся рус­ско­языч­ный ана­лог анке­ты С. Хиндуд­жа и Д. Пат­чи­на «Cyberbullying and Online Aggression Survey», состо­я­щий из 38 вопро­сов, направ­лен­ных на выяв­ле­ние опы­та встреч респон­ден­тов с эпи­зо­да­ми кибер­бул­лин­га в роли сви­де­те­ля, жерт­вы и агрес­со­ра [Patchin, 2015]. 

Преды­ду­щее при­ме­не­ние адап­ти­ро­ван­ной анке­ты на выбор­ке рус­ских школь­ни­ков пока­за­ло удо­вле­тво­ри­тель­ную надеж­ность и согла­со­ван­ность (коэф­фи­ци­ент Аль­фа Крон­ба­ха: шка­ла вик­ти­ми­за­ции — 0,74, шка­ла оскорб­ле­ний — 0,76).

Для диа­гно­сти­ки лич­ност­ных черт исполь­зо­ва­лась рус­ско­языч­ная вер­сия опрос­ни­ка «Big Five Inventory» (пере­ве­де­на и адап­ти­ро­ва­на Щебе­тен­ко С.А., Калу­ги­ным А.Ю. и Миш­ке­вич А.М. [Shchebetenko, 2020]). 

Опрос­ник состо­ит из 60 вопро­сов и изме­ря­ет пять базо­вых черт лич­но­сти, а так­же по три аспек­та в рам­ках каж­дой чер­ты. Базо­вые чер­ты лич­но­сти: экс­тра­вер­сия, доб­ро­же­ла­тель­ность (склон­ность к согла­сию), доб­ро­со­вест­ность (кон­троль импуль­сив­но­сти), нега­тив­ная эмо­ци­о­наль­ность (ней­ро­тизм) и откры­тость опыту. 

Аспек­ты базо­вых черт пред­став­ле­ны шка­ла­ми: общи­тель­но­сти, настой­чи­во­сти, энер­гич­но­сти, сочув­ствия, ува­жи­тель­но­сти, дове­рия, орга­ни­зо­ван­но­сти, про­дук­тив­но­сти, ответ­ствен­но­сти, тре­вож­но­сти, депрес­сив­но­сти, эмо­ци­о­наль­ной измен­чи­во­сти, любо­зна­тель­но­сти, эсте­тич­но­сти и твор­че­ско­го воображения.

Результаты исследования

По резуль­та­там анке­ти­ро­ва­ния 35% уча­щих­ся (в основ­ном сту­дент­ки пер­вых кур­сов уни­вер­си­те­тов и стар­ших кур­сов кол­ле­джей) име­ли опыт кибер­жерт­вы, а 7,7% из них повер­га­лись трав­ле в послед­ний месяц. Про­цент встре­ча­е­мо­сти опы­та кибер­бул­ле­ра сре­ди сту­ден­тов вдвое мень­ше: толь­ко 18,6% име­ли опыт кибе­ра­грес­сии (табл. 1.)

Таблица 1. Процент встречаемости кибербуллинга среди студентов юношеского возраста (N=220)

	Опыт кибер­вик­тим­но­сти	Опыт кибе­ра­грес­сии
Часто	10%	8,4%
Ино­гда	25%	10,2%
Нико­гда	65%	81,4%
Объ­ем выборки	220	215

Про­цент встре­ча­е­мо­сти кибер­вик­тим­но­сти и кибер­бул­лин­га у рос­сий­ских сту­ден­тов юно­ше­ско­го воз­рас­та выше, чем про­цент, обна­ру­жен­ный в иссле­до­ва­ни­ях оте­че­ствен­ных авто­ров на выбор­ках под­рост­ках [Сол­да­то­ва, 2015; Хло­мов, 2019]. 

Кро­ме того, в отли­чие от сопо­ста­ви­мых про­цен­тов встре­ча­е­мо­сти опы­та агрес­со­ра и жерт­вы в под­рост­ко­вом воз­расте, в сту­ден­че­ской сре­де опыт кибер­жерт­вы в два раза более рас­про­стра­нен, чем опыт кибербуллера.

Далее в иссле­до­ва­нии были исполь­зо­ва­ны мето­ды опи­са­тель­ной ста­ти­сти­ки и мето­ды про­вер­ки нор­маль­но­сти рас­пре­де­ле­ния для двух основ­ных шкал кибер­бул­лин­га (табл. 2).

Таблица 2. Описательная статистика шкал кибербуллинга

Пока­за­тель	Шка­ла кибервиктимности	Шка­ла киберагрессии
Сред­нее значение	6,37	1,97
Меди­а­на	5	1
Мода	3	0
Мини­маль­ное значение	0	0
Мак­си­маль­ное значение	23	16
Стан­дарт­ное откло­не­ние (SD)	4,60	2,93
W (кри­те­рий Шапиро—Уилка)	0,9224; p<0,001	0,7107; p<0,001

Оцен­ка нор­маль­но­сти рас­пре­де­ле­ния дан­ных в шка­лах кибер­бул­лин­га с помо­щью кри­те­рия Шапиро—Уилка выяви­ла, что обе шка­лы име­ют высо­ко зна­чи­мый (p<0,01) пока­за­тель W, что, в свою оче­редь, демон­стри­ру­ет ситу­а­цию отсут­ствия нор­маль­но­го рас­пре­де­ле­ния в ситу­а­ции с кибер­вик­тим­но­стью и кибе­ра­грес­сив­но­стью (табл. 2). Этот факт пред­ска­зу­ем, так как при оцен­ке кибер­бул­лин­га чаще все­го мы встре­ча­ем­ся с отсут­стви­ем опы­та это­го явле­ния у студентов.

Учи­ты­вая нерав­но­мер­ное ген­дер­ное рас­пре­де­ле­ние респон­ден­тов в иссле­ду­е­мой выбор­ке, необ­хо­ди­мо про­ана­ли­зи­ро­вать воз­мож­ные раз­ли­чия меж­ду груп­па­ми деву­шек и юно­шей по клю­че­вым шка­лам кибербуллинга. 

В резуль­та­те срав­не­ния непа­ра­мет­ри­че­ским мето­дом U-кри­те­рия Манна—Уитни для неза­ви­си­мых выбо­рок меж­ду девуш­ка­ми и юно­ша­ми не выяв­ле­но досто­вер­ных раз­ли­чий в пока­за­те­лях кибер­вик­тим­но­сти и кибе­ра­грес­сив­но­сти (табл. 3). 

Таблица 3. Различия в кибервиктимности и киберагрессивности между девушками и юношами

Шка­ла	Девуш­ки (сред­нее значение)	Юно­ши (сред­нее значение)	U	p-level
Кибер­вик­тим­ность	6,7	6,8	3144	0,644
Кибе­ра­грес­сив­ность	1,9	2,6	2690	0,067

Дан­ный факт умень­ша­ет вли­я­ние фак­то­ра ген­дер­ной нерав­но­мер­но­сти выбор­ки, как источ­ни­ка нару­ше­ния валид­но­сти, на резуль­та­ты иссле­до­ва­ния. Вме­сте с тем уро­вень зна­чи­мо­сти раз­ли­чия агрес­сив­но­сти в Сети меж­ду юно­ша­ми и девуш­ка­ми бли­зок к достоверному. 

Сред­ние зна­че­ния кибе­ра­грес­сив­но­сти у юно­шей замет­но (но ста­ти­сти­че­ски незна­чи­мо) выше сред­не­го зна­че­ния у деву­шек. Дан­ный факт тре­бу­ет допол­ни­тель­но­го иссле­до­ва­ния на выров­нен­ной по фак­то­ру пола выборке.

Далее, для изу­че­ния пред­ска­за­тель­ной силы лич­ност­ных черт в отно­ше­нии кибер­вик­тим­но­сти и кибер­бул­лин­га на выбор­ке деву­шек и юно­шей, был про­ве­ден поша­го­вый регрес­си­он­ный ана­лиз. В ито­ге были постро­е­ны четы­ре досто­вер­ные моде­ли: две пред­ска­зы­ва­ли кибер­вик­тим­ность, еще две — кибербуллинг. 

Две моде­ли постро­е­ны с исполь­зо­ва­ни­ем обоб­щен­ных черт лич­но­сти, а две дру­гие — с исполь­зо­ва­ни­ем аспек­тов этих обоб­щен­ных черт (табл. 4). Для всех ана­ли­зов VIF был ниже 2,5, что гово­рит об отсут­ствии про­бле­мы с мультиколлинеарностью.

Таблица 4. Регрессионные модели, предсказывающие киберагрессивность и кибервиктимность

Кибер­вик­тим­ность			Кибер­бул­линг
	Β	p			Β	p
Модель 1. R²=0,093; F(3,178)=6,06; p<0,01			Модель 2. R²=0,091; F(3,178)=5,94; p<0,01
Экс­тра­вер­сия					0,171	0,032
Доб­ро­же­ла­тель­ность					–0,178	0,025
Доб­ро­со­вест­ность	–0,197	0,011			–0,227	0,005
Ней­ро­тизм	0,145	0,050
Откры­тость опыту	0,148	0,043
Модель 3. R²=0,173; F(5,177)=7,44; p<0,01			Модель 4. R²=0,100; F(3,179)=6,64; p<0,01
Общи­тель­ность	–0,165	0,070
Настой­чи­вость				0,157		0,029
Энер­гич­ность	0,313	0,003
Ува­жи­тель­ность				–0,203		0,007
Орга­ни­зо­ван­ность	–0,188	0,020		–0,158		0,034
Ответ­ствен­ность	–0,199	0,014
Депрес­сив­ность	0,271	0,003

В пер­вой моде­ли, объ­яс­ня­ю­щей 9,3% дис­пер­сии, доб­ро­со­вест­ность нега­тив­но (β = –0,197), а ней­ро­тизм (β = 0,145) и откры­тость опы­ту (β = 0,148) пози­тив­но пред­ска­зы­ва­ют кибер­вик­ти­ми­за­цию у сту­ден­тов (R²=0,093; F(3,178)=6,06; p<0,01).

Во вто­рой моде­ли, объ­яс­ня­ю­щей 9,1% дис­пер­сии, доб­ро­со­вест­ность (β = –0,227) и доб­ро­же­ла­тель­ность (β = –0,178) нега­тив­но, а экс­тра­вер­сия (β = 0,171) пози­тив­но пред­ска­зы­ва­ют кибе­ра­грес­сию (R²=0,091; F(3,178)=5,94; p<0,01).

В отли­чие от преды­ду­щих иссле­до­ва­ний, дизайн наше­го иссле­до­ва­ния поз­во­ля­ет уточ­нить кар­ти­ну лич­ност­ных пре­дик­то­ров кибер­бул­лин­га в тер­ми­нах аспек­тов лич­ност­ных черт. 

Таким обра­зом, в тре­тьей и чет­вер­той моде­ли в каче­стве неза­ви­си­мых пере­мен­ных (фак­то­ров) высту­пи­ли 15 аспек­тов черт лич­но­сти. С помо­щью поша­го­во­го исклю­че­ния из моде­ли были убра­ны эффек­ты со ста­ти­сти­че­ски недо­сто­вер­ным пока­за­те­лем β.

В ито­ге в тре­тьей моде­ли, пред­ска­зы­ва­ю­щей кибер­вик­тим­ность сту­ден­тов, остав­ле­ны пять досто­вер­ных эффек­тов: энер­гич­ность (β = 0,313) и депрес­сив­ность (β = 0,271) с поло­жи­тель­ным вли­я­ни­ем, а ответ­ствен­ность (β = –0,199), орга­ни­зо­ван­ность (β = –0,188) и общи­тель­ность (β = –0,165) — с нега­тив­ным вли­я­ни­ем. В целом, модель объ­яс­ня­ет 17,3% дис­пер­сии и име­ет высо­кую пригодность.

Послед­няя, чет­вер­тая, модель, пред­ска­зы­ва­ю­щая кибе­ра­грес­сив­ность сре­ди сту­ден­тов, вклю­ча­ет себя три фак­то­ра: настой­чи­вость (β = 0,157) с поло­жи­тель­ным вли­я­ни­ем, а ува­жи­тель­ность (β = –0,203) и орга­ни­зо­ван­ность (β = –0,158) с отри­ца­тель­ным вли­я­ни­ем. Сто­ит отдель­но под­черк­нуть, что в дан­ной моде­ли клю­че­вым пре­дик­то­ром кибе­ра­грес­сии высту­па­ет низ­кая ува­жи­тель­ность в соче­та­нии с высо­кой настойчивостью.

Обсуждение

Недо­ста­точ­ность доб­ро­со­вест­но­сти наи­бо­лее силь­но вли­я­ет как на кибер­вик­тим­ность, так и на кибе­ра­грес­сив­ность, и это един­ствен­ная из лич­ност­ных черт, ока­зы­ва­ю­щая вли­я­ние сра­зу на оба фено­ме­на, сбли­жа­ю­щая их. Так­же к пре­дик­то­рам кибер­вик­тим­но­сти сле­ду­ет доба­вить ней­ро­тизм и откры­тость ново­му опыту. 

Новые дан­ные сви­де­тель­ству­ют о внут­ри­лич­ност­ных про­ти­во­ре­чи­ях кибер­вик­тим­но­го респон­ден­та: соче­та­ние энер­гич­но­сти и общи­тель­но­сти, с одной сто­ро­ны, и депрес­сив­но­сти — с другой.

Импуль­сив­ность, соци­аль­ный анта­го­низм и склон­ность к сокра­ще­нию соци­аль­ной дистан­ции фор­ми­ру­ют зону рис­ка для фор­ми­ро­ва­ния агрес­сив­но­сти в Интернете. 

Лич­ност­ные пре­дик­то­ры кибе­ра­грес­сии охва­ты­ва­ют дис­со­ци­а­тив­ные при­зна­ки (игно­ри­ро­ва­ние соци­аль­ных обя­за­тельств, прав и чувств дру­гих людей), дезин­ги­би­ру­ю­щие при­зна­ки (тен­ден­ция дей­ство­вать импуль­сив­но без уче­та послед­ствий) в соче­та­нии с при­зна­ка­ми соци­аль­ной активности. 

Харак­тер­ным момен­том про­гно­сти­че­ско­го про­фи­ля кибер­бул­ле­ров явля­ет­ся соче­та­ние низ­кой доб­ро­же­ла­тель­но­сти и высо­кой экс­тра­вер­сии. Ф. Тани пред­ла­га­ет объ­яс­нять это соче­та­ние тем, что бул­ле­рам свой­ствен­но актив­ное уча­стие в высо­ко­энер­гич­ных дея­тель­но­стях (спорт, игры), кото­рые не тре­бу­ют сотруд­ни­че­ства со сво­и­ми сверст­ни­ка­ми, а ско­рее пред­по­ла­га­ют откры­тое сопер­ни­че­ство, демон­стра­цию силы [Tani, 2003]. 

Соче­та­ние интен­ции к людям и одно­вре­мен­но интен­ции про­тив людей созда­ет поч­ву для внут­ри­лич­ност­но­го кон­флик­та, кото­рый может уси­ли­вать­ся пло­хой орга­ни­зо­ван­но­стью кибер­бул­ле­ра. Вме­сте с тем этот кон­фликт может высту­пать как ресурс­ное место для изме­не­ний в рам­ках пси­хо­ло­ги­че­ско­го консультирования.

Выяв­лен­ные ста­ти­сти­че­ски досто­вер­ные лич­ност­ные пре­дик­то­ры кибе­ра­грес­сив­но­сти на выбор­ке рос­сий­ских сту­ден­тов хоро­шо соот­но­сят­ся с дан­ны­ми в похо­жем иссле­до­ва­нии на выбор­ке немец­ких сту­ден­тов [Festl, 2013]. 

Так же, как и в обсуж­да­е­мом иссле­до­ва­нии, Р. Фест­лом и Т. Кванд­том выяв­ле­на связь кибер­бул­лин­га с зани­жен­ны­ми пока­за­те­ля­ми по шка­лам доб­ро­же­ла­тель­но­сти и доб­ро­со­вест­но­сти и с завы­шен­ны­ми пока­за­те­ля­ми по шка­ле экстраверсии. 

Таким обра­зом, полу­чен­ные эмпи­ри­че­ские дан­ные сви­де­тель­ству­ют о куль­тур­ной уни­вер­саль­но­сти кибе­ра­грес­сив­но­сти, по край­ней мере в срав­не­нии немец­ких и рос­сий­ских студентов.

Ана­лиз лич­ност­ных пре­дик­то­ров кибер­вик­тим­но­сти на оте­че­ствен­ной выбор­ке сту­ден­тов в целом пока­зы­ва­ет схо­жую кар­ти­ну с име­ю­щи­ми­ся зару­беж­ны­ми дан­ны­ми, но име­ет и несколь­ко важ­ных добавлений. 

В иссле­до­ва­ни­ях С. Чели­ка [Çelik] и Н. Хоса [Khosa, 2016] к зна­чи­мым лич­ност­ным пре­дик­то­рам кибер­жерт­вы отне­се­ны ней­ро­тизм (выра­жен­ная нега­тив­ная аффек­тив­ность), откры­тость ново­му опы­ту и экстраверсия. 

В нашем иссле­до­ва­нии для жертв харак­тер­на нега­тив­ная эмо­ци­о­наль­ность и откры­тость ново­му опы­ту при силь­но сни­жен­ной доб­ро­со­вест­но­сти. Мы не обна­ру­жи­ли свя­зи меж­ду кибер­вик­тим­но­стью и экс­тра­вер­си­ей, зато полу­че­ны эмпи­ри­че­ские сви­де­тель­ства о веду­щей роли фак­то­ра доб­ро­со­вест­но­сти, как у жертв, так и у ини­ци­а­то­ров киберагрессии. 

Так же, как и в ситу­а­ции с кибе­ра­грес­си­ей, импуль­сив­ность в поступ­ках без уче­та послед­ствий явля­ет­ся наи­бо­лее зна­чи­мым фак­то­ром, пред­ска­зы­ва­ю­щим кибервиктимность. 

Сту­ден­ты с ком­би­на­ци­ей черт «высо­кий ней­ро­тизм и низ­кая доб­ро­со­вест­ность» могут испы­ты­вать слож­но­сти с регу­ли­ро­ва­ни­ем сво­е­го пове­де­ния в кон­фликт­ных ситу­а­ци­ях. Дан­ное соче­та­ние созда­ет осо­бую уяз­ви­мость к вик­ти­ми­за­ции и может обост­рять воз­ни­ка­ю­щую агрес­сию кибербуллера.

Не сто­ит упус­кать из виду важ­ность фак­то­ра «откры­тость ново­му опы­ту» для фор­ми­ро­ва­ния кибер­вик­тим­но­стии. Наце­лен­ность на новый опыт, в том чис­ле и в про­стран­стве Интер­не­та, может высту­пать как важ­ный лич­ност­ный ресурс, под­дер­жи­ва­ю­щий про­фи­лак­ти­ку кибер­вик­тим­но­сти, если направ­лен­ность это­го опы­та будет сме­ще­на в сто­ро­ну интер­нет-ком­пе­тент­но­сти, про­дук­тив­но­сти и циф­ро­вой социализации.

Выводы

В резуль­та­те эмпи­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния пер­вая заяв­лен­ная гипо­те­за нашла пол­ное эмпи­ри­че­ское под­твер­жде­ние: кибер­бул­линг досто­вер­но пред­ска­зы­ва­ет­ся соче­та­ни­ем сни­жен­ной доб­ро­же­ла­тель­но­сти и доб­ро­со­вест­но­сти, а так­же повы­шен­ной экстраверсией. 

Вто­рая гипо­те­за нашла лишь частич­ное под­твер­жде­ние: кибер­вик­тим­ность досто­вер­но пред­ска­зы­ва­ет­ся соче­та­ни­ем повы­шен­но­го ней­ро­тиз­ма и направ­лен­но­стью на новый опыт при сни­жен­ной доб­ро­со­вест­но­сти. Экс­тра­вер­сия в слу­чае кибер­вик­тим­но­сти не обла­да­ет зна­чи­мой пред­ска­за­тель­ной силой. 

Сле­ду­ет отме­тить, что лич­ност­ные пре­дик­то­ры кибер­бул­лин­га в целом соот­но­сят­ся с лич­ност­ны­ми пре­дик­то­ра­ми бул­лин­га, а зна­чит, про­фи­лак­ти­ку этих явле­ний мож­но про­во­дить одновременно.

Эмпи­ри­че­ские дан­ные сви­де­тель­ству­ют о важ­но­сти про­фи­лак­ти­че­ских про­грамм кибер­бул­лин­га, кото­рые осно­ва­ны на раз­ви­тии и под­держ­ке лич­ност­ных ресур­сов субъ­ек­тов обра­зо­ва­ния. Сни­жен­ная доб­ро­со­вест­ность харак­тер­на как для кибе­ра­грес­сив­но­сти, так и для кибервиктимности. 

В таком слу­чае, осо­бое зна­че­ние при­об­ре­та­ют раз­ви­тие лич­ност­ной и соци­аль­ной ответ­ствен­но­сти; поощ­ре­ние идеи сов­мест­ной ответ­ствен­но­сти при реше­нии про­блем кибер­бул­лин­га; сопро­вож­де­ние актив­но­го уча­стия самих под­рост­ков в предот­вра­ще­нии и сокра­ще­нии кибе­ра­грес­сии; орга­ни­за­ция сов­мест­ной про­све­ти­тель­ской дея­тель­но­сти стар­ше­класс­ни­ков, роди­те­лей, педа­го­гов и адми­ни­стра­ции школы.

Для сни­же­ния и про­фи­лак­ти­ки кибер­бул­лин­га и его послед­ствий сле­ду­ет выра­бо­тать в обра­зо­ва­тель­ном учре­жде­нии чет­кие пра­ви­ла отно­ше­ния к фак­там кибер­бул­лин­га; сфор­му­ли­ро­вать понят­ный эти­че­ский кодекс пове­де­ния в Интер­не­те; раз­ви­вать и под­дер­жи­вать в уча­щих­ся нрав­ствен­ные чув­ства, чув­ства бла­го­дар­но­сти, про­ще­ния, друж­бы, спра­вед­ли­во­сти, состра­да­ния и гуман­но­сти. Раз­ви­тие мораль­ных чувств будет спо­соб­ство­вать сни­же­нию фак­то­ра мести как одно­го из частых моти­вов киберагрессии.

Спо­соб­ность про­щать, как без­опас­ный выход из ситу­а­ции необ­хо­ди­мо­сти ото­мстить, — важ­ный фак­тор умень­ше­ния нега­тив­но­го воз­дей­ствия кибер­бул­лин­га на пси­хи­че­ское здо­ро­вье сту­ден­тов [Кара­уш, 2020]. 

Полез­ной прак­ти­кой раз­ви­тия про­ще­ния может высту­пить исполь­зо­ва­ние пись­мен­ных пси­хо­ло­ги­че­ских тех­ник, напри­мер тех­ни­ки неоправ­лен­но­го пись­ма оби­ды или пись­ма про­ще­ния. Пись­мо име­ет струк­ту­ру, отра­жа­ю­щую после­до­ва­тель­ность чувств, кото­рые нет воз­мож­но­сти выра­зить в непо­сред­ствен­ном вза­и­мо­дей­ствии с обидчиком.

Зна­чи­мость ней­ро­тиз­ма и депрес­сив­но­сти для эмпи­ри­че­ско­го пред­ска­за­ния кибер­вик­тим­но­сти обос­но­вы­ва­ет про­фи­лак­ти­че­ские про­грам­мы на осно­ве раз­ви­тия эмо­ци­о­наль­но­го интел­лек­та и эмпа­тии [Extremera, 2018]. 

Эмо­ци­о­наль­ный интел­лект может смяг­чать нега­тив­ное воз­дей­ствие кибе­ра­грес­сии, умень­шать силь­ные нега­тив­ные эмо­ции гне­ва, стра­ха, печа­ли, бес­по­мощ­но­сти, чув­ства вины и дру­гие труд­но­сти, кото­рые может вызвать кибер­вик­ти­ми­за­ция. Вме­сте с тем уси­лия по фор­ми­ро­ва­нию навы­ков эмо­ци­о­наль­но­го интел­лек­та без вни­ма­ния к фак­ту сни­жен­ной доб­ро­со­вест­но­сти кибер­жертв не будут иметь эффекта. 

Сто­ит отме­тить, что эмо­ци­о­наль­ная само­ре­гу­ля­ция в ситу­а­ции кибер­бул­лин­га осо­бен­но важ­на для деву­шек, кото­рые состав­ля­ли осно­ву выбор­ки дан­но­го исследования.

Учи­ты­вая, что сре­ди пре­дик­то­ров кибер­вик­тим­но­сти обна­ру­жи­ва­ет­ся лич­ност­ная чер­та откры­то­сти ново­му опы­ту, важ­ным ресур­сом про­фи­лак­ти­ки кибер­вик­тим­но­сти явля­ет­ся сама интер­нет-сре­да, а так­же интер­ак­тив­ные циф­ро­вые пси­хо­тех­но­ло­гии и полез­ные онлайн-сервисы. 

Жерт­вы кибе­ра­грес­сии не хотят раз­го­ва­ри­вать о про­бле­ме кибер­бул­лин­га со сво­им непо­сред­ствен­ным окру­же­ни­ем и пред­по­чи­та­ют полу­чать ано­ним­ную помощь через Интер­нет, и этот факт нуж­но учи­ты­вать при постро­е­нии про­фи­лак­ти­че­ской про­грам­мы кибербуллинга.

Финан­си­ро­ва­ние. Иссле­до­ва­ние выпол­не­но в рам­ках госу­дар­ствен­но­го зада­ния № 07-00080-21-02 от 18.08.2021 г., номер реест­ро­вой запи­си № 730000Ф.99.1.

Литература

1. Кара­уш И.С., Куп­ри­я­но­ва И.Е., Куз­не­цо­ва А.А. Кибер­бул­линг и суи­ци­даль­ное пове­де­ние под­рост­ков [Элек­трон­ный ресурс] // Суи­ци­до­ло­гия. 2020. Том 11. № 1. C. 117–129. doi:10.32878/suiciderus.20-11-01(38)-117-129
2. Пого­ре­ло­ва Е.И., Арь­ко­ва И.В., Голу­бов­ская А.C. Пси­хо­ло­ги­че­ские осо­бен­но­сти под­рост­ков, вклю­чен­ных в ситу­а­цию кибер­бул­лин­га // Севе­ро-Кав­каз­ский пси­хо­ло­ги­че­ский вест­ник. 2016. № 14/2. С. 47–53.
3. Реан А.А. Бул­линг в сре­де стар­ше­класс­ни­ков Рос­сий­ской Феде­ра­ции: рас­про­стра­нен­ность и вли­я­ние соци­о­эко­но­ми­че­ских фак­то­ров // Мир пси­хо­ло­гии. 2019. № 1. С. 165–177.
4. Сол­да­то­ва Г.У., Шляп­ни­ков В.Н., Жури­на М.А. Эво­лю­ция онлайн-рис­ков: ито­ги пяти­лет­ней рабо­ты линии помо­щи «Дети онлайн» [Элек­трон­ный ресурс] // Кон­суль­та­тив­ная пси­хо­ло­гия и пси­хо­те­ра­пия. 2015. Том 23. № 3. С. 50–66. doi:10.17759/cpp.2015230304
5. Хло­мов К.Д., Давы­дов Д.Г., Боча­вер А.А. Кибер­бул­линг в опы­те рос­сий­ских под­рост­ков [Элек­трон­ный ресурс] // Пси­хо­ло­гия и пра­во. 2019. Том 9. № 2. С. 276–295. doi:10.17759/psylaw.2019090219
6. Bashir Shaikh F., Rehman M., Amin A. Cyberbullying: A Systematic Literature Review to Identify the Factors Impelling University Students Towards Cyberbullying // IEEE Access. 2020. Vol. 8. P. 148031–148051. doi:10.1109/ACCESS.2020.3015669
7. Çelik S., Atak H., Erguzen A. The effect of personality on cyberbullying among university students in Turkey // Eurasian Journal of Educational Research. Vol. 49. P. 129–150.
8. Chen L., Ho S.S., Lwin M.O. A meta-analysis of factors predicting cyberbullying perpetration and victimization: from the social cognitive and media effects approach // New Media & Society. 2017. Vol. 19(8). P. 1194– doi:10.1177/1461444816634037
9. Extremera N., Quintana-Orts C., Mérida-López S., Rey L. Cyberbullying victimization, selfesteem and suicidal ideation in adolescence: Does emotional intelligence play a buffering role? // Frontiers in Psychology. 2018. Vol. 9. P. 367. doi:10.3389/fpsyg.2018.00367
10. Festl R., Quandt T. Social relations and cyberbullying: The influence of individual and structural attributes on victimization and perpetration via the internet // Human Communication Research. 2013. Vol. 39. P. 101– doi:10.1111/j.1468-2958.2012.01442.x
11. Kowalski R.M, Giumetti G.W, Schroeder A. Bullying in the digital age: a critical review and meta-analysis of cyberbullying research among youth // Psychological Bulletin. 2014. Vol. 140(4). P. 1073– doi:10.1037/a0035618
12. Khosa N. How personality effects [sic] victim’s response to cyberbullying (Unpublished master’s thesis). Iowa State University, Ames, IA, 2016.
13. Mitsopoulou E., Giovazolias T. Personality traits, empathy and bullying behavior: A meta-analytic approach // Aggression and Violent Behavior. Vol. 21. P. 61–72. doi:10.1016/j.avb.2015.01.007
14. Patchin J., Hinduja S. Bullies move beyond the schoolyard: a preliminary look at cyberbullying // Youth Violence & Juvenile Justice. 2006. Vol. 4(2). P. 148– doi:10.1177/1541204006286288
15. Patchin J.W., Hinduja S. Bullying Beyond the Schoolyard: Preventing and Responding to Cyberbullying. 2nd ed. Thousand Oaks, CA: Sage Publications, 2015.
16. Peluchette J., Karl K., Wood C., William J. Cyberbullying victimization: Do victims’ personality and risky social network behaviors contribute to the problem? // Computers in Human Behavior. 2015. Vol. 52. P. 424–435. doi:10.1016/j.chb.2015.06.028
17. Shchebetenko S., Kalugin A., Mishkevich A., Soto C., John O. Measurement invariance and sex and age differences of the Big Five Inventory—2: Evidence from the Russian version // Assessment. 2020. Vol. 27(3). P. 472– doi:10.1177/1073191119860901
18. Tani F., Greenman P.S., Schneider, B.H., & Fregoso, M. Bullying and the Big Five. A study of childhood personality and participant roles in bullying incidents // School Psychology International. 2003. Vol. 24. P. 131–146. doi:10.1177/0143034303024002001
19. Van Geel M., Vedder P., Tanilon, J. Relationship between peer victimization, cyberbullying, and suicide in children and adolescents: a meta-analysis // JAMA Pediatrics. 2014. Vol. 168. P. 435–442. doi:10.1001/jamapediatrics.2013.4143
20. Yudes C. Rey L. Extremera N. Predictive Factors of Cyberbullying Perpetration amongst Spanish Adolescents // International Journal of Environmental Research and Public Health. Vol. 17(11). doi:10.3390/ijerph17113967

Об авторе

Алек­сандр Алек­сан­дро­вич Вих­ман — кан­ди­дат пси­хо­ло­ги­че­ских наук, доцент кафед­ры прак­ти­че­ской пси­хо­ло­гии, факуль­тет пси­хо­ло­гии, Перм­ский госу­дар­ствен­ный гума­ни­тар­но-педа­го­ги­че­ский уни­вер­си­тет (ФГБОУ ВО ПГГПУ), Пермь, Рос­сий­ская Федерация.

Смот­ри­те также:

• Бере­зи­на О.С. Соци­аль­ная про­фи­лак­ти­ка кибер­бул­лин­га сре­ди подростков
• Вла­со­ва Н.В., Бусла­е­ва Е.Л. Кибер­бул­линг в под­рост­ко­вом воз­расте: агрес­сор и жертва
• Дей­не­ка О.С., Духа­ни­на Л.Н., Мак­си­мен­ко А.А. Кибер­бул­линг и вик­ти­ми­за­ция: обзор зару­беж­ных публикаций
• Чер­ка­сен­ко О.С. Фено­мен кибер­бул­лин­га в под­рост­ко­вом возрасте