Бовина И.Б., Дворянчиков Н.В. Поведение онлайн и офлайн: две реальности или одна?

Психологические последствия «банализации» интернет-технологий

В совре­мен­ном мире Интер­нет настоль­ко встра­и­ва­ет­ся в повсе­днев­ную жизнь чело­ве­ка, транс­фор­ми­руя его кар­ти­ну мира, что у инди­ви­да воз­ни­ка­ет ощу­ще­ние, буд­то бы он явля­ет­ся важ­ным участ­ни­ком раз­лич­ных гло­баль­ных про­цес­сов [9; 51]. 

Интер­нет, несо­мнен­но, открыл перед чело­ве­ком такие воз­мож­но­сти, кото­рых у него не было ранее [10]. В совре­мен­ном мире про­ис­хо­дит транс­фор­ма­ция тра­ди­ци­он­ных инсти­ту­тов соци­а­ли­за­ции, в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни это каса­ет­ся семьи и шко­лы. Сни­же­ние их вли­я­ния на инди­ви­да вос­пол­ня­ет­ся ростом воз­дей­ствия средств мас­со­вой ком­му­ни­ка­ции (СМК) [12], клю­че­вая роль при­над­ле­жит Интернету. 

Из трех соци­аль­ных функ­ций СМК — инфор­ма­ци­он­ной, обра­зо­ва­тель­ной и раз­вле­ка­тель­ной [3] — имен­но послед­няя явля­ет­ся веду­щей, осо­бен­но в под­рост­ко­во-моло­деж­ной сре­де, пред­ста­ви­те­ли кото­рой обра­зу­ют субъ­ек­та обра­зо­ва­тель­но­го процесса.

Цель насто­я­щей рабо­ты заклю­ча­ет­ся в соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ском ана­ли­зе вли­я­ния интер­нет-тех­но­ло­гий на чело­ве­ка, на его соци­аль­ный опыт.

45% насе­ле­ния зем­но­го шара явля­ют­ся поль­зо­ва­те­ля­ми соци­аль­ных сетей, в РФ — 57,75 млн чело­век (40% насе­ле­ния стра­ны) исполь­зу­ют соци­аль­ные сети. В сред­нем поль­зо­ва­те­ли Интер­не­та про­во­дят в сети 6 часов 29 минут еже­днев­но, соци­аль­ным сетям отда­ет­ся в сред­нем 2 часа 16 минут [23].

Какую имен­но актив­ность чело­век заме­нил Интер­не­том в сво­ей повсе­днев­ной жиз­ни? Бег­лый взгляд поз­во­ля­ет заме­тить: на науч­ных кон­фе­рен­ци­ях, засе­да­ни­ях, лек­ци­ях и семи­на­рах, в обще­ствен­ном транс­пор­те, пере­дви­га­ясь по ули­це, управ­ляя авто­мо­би­лем и пр., вер­ные поль­зо­ва­те­ли Все­мир­ной сети неот­ступ­но отсле­жи­ва­ют собы­тия, зна­ко­мят­ся с ново­стя­ми, остав­ля­ют ком­мен­та­рии в соци­аль­ных сетях, игра­ют онлайн.

Циф­ры, полу­чен­ные в опро­се дис­кус­си­он­ны, ибо поль­зо­ва­те­ли Сети едва ли точ­ны в сво­их оцен­ках по ряду при­чин. Во-пер­вых, погру­жен­ность в дея­тель­ность онлайн иска­жа­ет вос­при­я­тие и оцен­ку вре­ме­ни, про­ве­ден­но­го в Сети. Экс­пе­ри­мен­таль­ные фак­ты демон­стри­ру­ют, что ресур­сы вни­ма­ния, кото­ры­ми рас­по­ла­га­ет чело­век в тот или иной момент, опре­де­ля­ют­ся осо­бен­но­стя­ми его когни­тив­ной деятельности. 

Решая зада­чи, тре­бу­ю­щие абстракт­ной мыс­ли­тель­ной дея­тель­но­сти, инди­вид рас­по­ла­га­ет больши­ми ресур­са­ми вни­ма­ния, чем в слу­чае кон­крет­ной дея­тель­но­сти; как след­ствие, вре­мя в этих двух слу­ча­ях вос­при­ни­ма­ет­ся по-раз­но­му: в пер­вом слу­чае оно пере­жи­ва­ет­ся как более про­дол­жи­тель­ное, во вто­ром — как более корот­кое. Пре­бы­ва­ние в Интер­не­те соот­вет­ству­ет пер­во­му типу когни­тив­ной актив­но­сти, пре­бы­ва­ние в соци­аль­ных сетях — второму. 

Во-вто­рых, если обра­тить­ся к кри­те­ри­ям интер­нет-зави­си­мо­сти или про­блем­но­го исполь­зо­ва­ния Интер­не­та, пред­ло­жен­ным К. Янг, по ана­ло­гии с при­зна­ка­ми пато­ло­ги­че­ской игры в азарт­ные игры, то нали­чие пяти при­зна­ков уже гово­рит о зави­си­мом интернет—поведении, кото­рое характеризуется: 

1. оза­бо­чен­но­стью Интернетом; 
2. потреб­но­стью в уве­ли­че­нии вре­ме­ни пре­бы­ва­ния в Интер­не­те для полу­че­ния удовлетворения;
3. повто­ря­ю­щи­ми­ся уси­ли­я­ми для умень­ше­ния вре­ме­ни пре­бы­ва­ния в Интернете;
4. раз­дра­жи­тель­но­стью;
5. депрес­си­ей;
6. лабиль­но­стью настро­е­ния при огра­ни­че­нии Интернета;
7. более про­дол­жи­тель­ным пре­бы­ва­ни­ем в Интер­не­те, чем это ожидается; 
8. тем, что рабо­та и отно­ше­ния ока­зы­ва­ют­ся под угро­зой, вызван­ной исполь­зо­ва­ни­ем Интернета;
9. обма­ном окру­жа­ю­щих отно­си­тель­но дли­тель­но­сти пре­бы­ва­ния в Интернете;
10. исполь­зо­ва­ни­ем Интер­не­та для улуч­ше­ния настро­е­ния [54].

Оче­вид­но, что само­оце­ноч­ные суж­де­ния о вре­ме­ни, про­ве­ден­ном в Интер­не­те, не явля­ют­ся точ­ны­ми. Итак, рас­тет коли­че­ство поль­зо­ва­те­лей Интер­не­та и соци­аль­ных сетей, наи­бо­лее актив­ной груп­пой ока­зы­ва­ют­ся пред­ста­ви­те­ли под­рост­ко­во-моло­деж­ной сре­ды, еже­год­но сни­жа­ет­ся воз­раст дебю­та исполь­зо­ва­ния Интер­не­та, воз­раст, в кото­ром поль­зо­ва­те­ли само­сто­я­тель­но выхо­дят в Интер­нет и опре­де­ля­ют потреб­ля­е­мый кон­тент [31].

Тех­ни­че­ские устрой­ства инди­ви­ду­а­ли­зи­ро­ва­ли Интер­нет, сде­ла­ли его мобиль­ным [31]. По резуль­та­там послед­них заме­ров, про­ве­ден­ных в евро­пей­ских стра­нах (в том чис­ле и в Рос­сии), за деся­ти­ле­тие зна­чи­тель­но вырос­ло чис­ло поль­зо­ва­те­лей смарт­фо­нов; вре­мя, кото­рое счаст­ли­вые обла­да­те­ли новых тех­но­ло­гий про­во­дят в Сети, уве­ли­чи­лось, удво­ив­шись в неко­то­рых стра­нах [48].

Экс­по­нен­ци­аль­ный рост пока­за­те­лей исполь­зо­ва­ния соци­аль­ных сетей [23; 40; 41] отра­зил­ся на спе­ци­фи­ке меж­лич­ност­но­го обще­ния, оно в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни пере­нес­лось из реаль­но­го мира в вир­ту­аль­ный [32].

А. Кен­де отме­ча­ет: «Соци­аль­ные медиа (и сопут­ству­ю­щие тех­но­ло­гии) пред­став­ля­ют собой, веро­ят­но, самый боль­шой пере­во­рот в том, как люди вза­и­мо­дей­ству­ют и вза­и­мо­дей­ству­ют друг с дру­гом со вре­мен Уилья­ма Джейм­са» [27, p. 277]. 

К послед­стви­ям это­го пере­во­ро­та отно­сит­ся серьез­ная транс­фор­ма­ция само­го про­цес­са ком­му­ни­ка­ции, сопря­жен­ных с ним власт­ных отно­ше­ний, с рас­ши­ре­ни­ем прав и воз­мож­но­стей участ­ни­ков ком­му­ни­ка­ции [34], норм коммуникации. 

Сре­ди дру­гих каче­ствен­ных изме­не­ний про­цес­са обще­ния в Сети по срав­не­нию с реаль­ной ситу­а­ци­ей — его упро­ще­ние. Участ­ни­ки обще­ния теперь име­ют зна­чи­тель­ную сте­пень сво­бо­ды для под­дер­жа­ния ано­ним­но­сти (с выте­ка­ю­щи­ми пси­хо­ло­ги­че­ски­ми послед­стви­я­ми и осо­бен­но­стя­ми вза­и­мо­дей­ствия); участ­ни­ки име­ют воз­мож­ность скон­стру­и­ро­вать иден­тич­ность, изме­нить ее, пре­рвать или пре­кра­тить обще­ние в любой момент [4; 5; 6; 11]. 

На уровне само­го субъ­ек­та про­ис­хо­дят изме­не­ния; как отме­ча­ет А.Ш. Тхо­стов, гово­ря о транс­фор­ма­ции ВПФ в эпо­ху инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства [10], раз­ли­ча­ют­ся послед­ствия зло­упо­треб­ле­ния инфор­ма­ци­он­ны­ми тех­но­ло­ги­я­ми: неспе­ци­фи­че­ские и спе­ци­фи­че­ские. В пер­вом слу­чае базо­вый дефект явля­ет собой дефи­цит уси­лия — дефи­цит про­из­воль­ной регу­ля­ции. Вто­рич­ные нару­ше­ния свя­зы­ва­ют­ся с труд­но­стя­ми ини­ци­а­ции и пла­ни­ро­ва­ния дея­тель­но­сти, с нару­ше­ни­ем кон­тро­ля, с инфантилизацией. 

Во вто­ром слу­чае базо­вым дефек­том явля­ет­ся изо­ля­ция ВПФ и нару­ше­ние их иерар­хи­че­ско­го стро­е­ния. В этом слу­чае вто­рич­ные нару­ше­ния свя­зы­ва­ют­ся с «кли­по­вым мыш­ле­ни­ем», рас­тво­ре­ни­ем гра­ниц, труд­но­стя­ми при­ня­тия обя­за­тельств, ответ­ствен­но­сти, суб­ор­ди­на­ции, а так­же с диф­фу­зи­ей иден­тич­но­сти [10].

Не имея здесь доста­точ­но­го фор­ма­та для обсуж­де­ния это­го вопро­са, оза­да­чим­ся, одна­ко, тем, что есть зло­упо­треб­ле­ние. Почти 6,5 часов в день в сред­нем, доб­ро­воль­но отдан­ные Интер­не­ту, явля­ют­ся ли пока­за­те­лем оного?

Ана­лиз зна­чи­тель­но­го коли­че­ства работ сви­де­тель­ству­ет о нега­тив­ной сто­роне исполь­зо­ва­ния Интер­не­та и соци­аль­ных сетей, в част­но­сти, ука­зы­ва­ет на воз­ник­но­ве­ние фено­ме­нов анти­нор­ма­тив­но­го спек­тра [4; 5; 6; 8; 10; 20; 26; 28; 30; 41; 42; 43; 50; 52; 53]. В под­рост­ко­во-моло­деж­ной сре­де соци­аль­ные сети пре­вра­ти­лись в сред­ство совер­ше­ния актов наси­лия, направ­лен­ных как на сверст­ни­ков, (кибер­бул­линг), так и на само­го себя (кибер­са­мо­убий­ство) [32].

Один при­мер: бул­линг в реаль­ной и вир­ту­аль­ной ситу­а­ци­ях. Кибер­бул­линг вклю­ча­ет рас­про­стра­не­ние угро­жа­ю­щих сооб­ще­ний, слу­хов, рас­кры­тие пер­со­наль­ной инфор­ма­ции или демон­стра­цию изоб­ра­же­ний щекот­ли­во­го содер­жа­ния, исклю­че­ние из обще­ния [52]. Несмот­ря на сов­па­де­ние про­яв­ле­ний и послед­ствий (сни­же­ние ака­де­ми­че­ской успе­ва­е­мо­сти, депрес­сия, сни­же­ние само­оцен­ки, суи­ци­даль­ные мыс­ли [49]) это­го явле­ния в реаль­ной жиз­ни и в сети Интер­нет, в слу­чае кибер­бул­лин­га отсут­ствие физи­че­ской состав­ля­ю­щей ком­пен­си­ру­ет­ся ины­ми спо­со­ба­ми воз­дей­ствия, будь то тек­сты или изоб­ра­же­ния, кото­рые в Интер­не­те оста­ют­ся посто­ян­но и доступ­ны широ­кой ауди­то­рии. Зачин­щик кибер­бул­лин­га может исполь­зо­вать ано­ним­ность ком­му­ни­ка­ции, жерт­ва же име­ет огра­ни­чен­ную сте­пень сво­бо­ды для защи­ты [52].

Эмпи­ри­че­ские фак­ты поз­во­ля­ют гово­рить о свя­зи пове­де­ния в Сети и в реаль­но­сти на осно­ве того, что 60% под­рост­ков, вовле­чен­ных в бул­линг, про­дол­жа­ют свои дей­ствия в Сети в виде кибер­бул­лин­га. Это спра­вед­ли­во для ситу­а­ций, в кото­рых интер­нет-про­стран­ство явля­ет­ся про­дол­же­ни­ем реаль­но­го вза­и­мо­дей­ствия [33].

С дру­гой сто­ро­ны, более про­дол­жи­тель­ное пре­бы­ва­ние в Интер­не­те кор­ре­ли­ру­ет с вовле­чен­но­стью в бул­линг и кибер­бул­линг [29]. И если в отно­ше­нии кибер­бул­лин­га мож­но выдви­нуть про­стое объ­яс­не­ние: чем боль­ше чело­век пре­бы­ва­ет в Интер­не­те, тем боль­ше у него шан­сов рас­ши­рить палит­ру дей­ствий онлайн, — то связь вовле­чен­но­сти в бул­линг с более про­дол­жи­тель­ным пре­бы­ва­ни­ем в Интер­нет-про­стран­стве потен­ци­аль­но ука­зы­ва­ет на суще­ство­ва­ние дру­го­го меха­низ­ма, объ­яс­ня­ю­ще­го этот факт, а спе­ци­фи­ка при­чин­но-след­ствен­ных свя­зей тре­бу­ет отдель­но­го анализа. 

Необ­хо­ди­мость поис­ка отве­та на вопрос о том, как дей­ствия в интер­нет-про­стран­стве соот­но­сят­ся с пове­де­ни­ем в реаль­ной жиз­ни, оче­ви­ден. К тому же явле­ние агрес­сив­но­го пове­де­ния в Сети, несмот­ря на зна­чи­тель­ное коли­че­ство иссле­до­ва­ний [напри­мер: 20; 33; 52], по-преж­не­му оста­ет­ся не очень ясным. 

Иссле­до­ва­ния, насколь­ко поз­во­ля­ет судить ана­лиз, пред­при­ня­тый К. Рост с кол­ле­га­ми [47], дескрип­тив­ны, что ука­зы­ва­ет на необ­хо­ди­мость ино­го под­хо­да, чем апел­ля­ция к интра­ин­ди­ви­ду­аль­ным кон­струк­там, сре­ди кото­рых: отсут­ствие эмпа­тии, недо­ста­точ­ные соци­аль­ные навы­ки, нар­цис­сизм, поиск новых ощу­ще­ний, труд­но­сти с эмо­ци­о­наль­ной регу­ля­ци­ей или явле­ния пси­хо­ло­ги­че­ско­го спек­тра: оди­но­че­ство, депрес­сия и тревога.

Исполь­зо­ва­ние Интер­не­та вли­я­ет на субъ­ек­та обще­ния, каче­ствен­но меняя сам процесс. 

Тогда воз­ни­ка­ет вопрос: дает ли все ска­зан­ное выше осно­ва­ние утвер­ждать, что с воз­ник­но­ве­ни­ем Интер­не­та и его широ­ким исполь­зо­ва­ни­ем вза­и­мо­дей­ствие в реаль­ной жиз­ни тоже пре­тер­пе­ва­ет изме­не­ния, или все же изме­не­ния про­ис­хо­дят с обще­ни­ем в Интер­не­те по срав­не­нию с реаль­но­стью, не затра­ги­вая последней. 

Если опи­рать­ся на идеи А.Ш. Тхо­сто­ва, то пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным гово­рить об изме­не­ни­ях, про­ис­хо­дя­щих с инди­ви­дом в циф­ро­вую эпо­ху, с тем, как он дума­ет, чув­ству­ет и дей­ству­ет — со все­ми выте­ка­ю­щи­ми послед­стви­я­ми [4; 5; 6; 10; 11]. Одна­ко обра­тим­ся к рас­смот­ре­нию иссле­до­ва­ний для отве­та на этот вопрос, ибо во вни­ма­ние нуж­но при­ни­мать тот факт, что дей­ствия в Интер­не­те — это соци­аль­ная прак­ти­ка, соци­аль­ное вза­и­мо­дей­ствие, кото­рые необ­хо­ди­мо рас­смат­ри­вать в свя­зи с таки­ми кон­струк­та­ми, как груп­па, груп­по­вые нор­мы, соци­аль­ная иден­тич­ность, соци­аль­ное влияние.

Апел­ля­ция к «тем­ной три­а­де» (макиа­вел­лизм, некли­ни­че­ский нар­цис­сизм, некли­ни­че­ская пси­хо­па­тия; пред­ла­га­ет­ся гово­рить о «тем­ной тет­ра­де»: чет­вер­тый эле­мент — некли­ни­че­ский садизм [36]) широ­ко исполь­зу­ет­ся, более или менее успеш­но для про­гно­за пове­де­ния, кото­рое нахо­дит­ся на пери­фе­рии того, что счи­та­ет­ся соци­аль­но при­ем­ле­мым, т. е. речь идет о вовле­чен­но­сти в бул­линг, агрес­сив­ном пове­де­нии, совер­ше­нии актов наси­лия в реаль­ном и вир­ту­аль­ном вза­и­мо­дей­ствии [17; 36]. 

Под­черк­нем, что, опи­ра­ясь на эту тео­ре­ти­че­скую рам­ку, воз­мож­но объ­яс­нить интра­ин­ди­ви­ду­аль­ны­ми кон­струк­та­ми агрес­сию в Сети, арти­ку­ли­ро­вать асо­ци­аль­ное пове­де­ние в Сети с оным в реаль­ном мире для тех, у кого пока­за­те­ли «тем­ной три­а­ды» выра­же­ны в зна­чи­тель­ной мере, т. е. схе­ма при­ме­ни­ма толь­ко для незна­чи­тель­ной части поль­зо­ва­те­лей Интернета. 

Явле­ние же агрес­сии онлайн гораз­до шире. Едва ли инди­ви­ду­аль­ные раз­ли­чия поз­во­ля­ют объ­яс­нить соци­аль­ное пове­де­ние, груп­по­вое вза­и­мо­дей­ствие, с кото­рым мы име­ем дело в сети Интер­нет. Оче­вид­на необ­хо­ди­мость соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ско­го знания.

Поведение в сети Интернет и в реальной жизни: в поисках объяснительной схемы

Соци­аль­но-когни­тив­ная тео­рия направ­ле­на на пред­ска­за­ние пове­де­ния инди­ви­да, на опре­де­ле­ние спо­со­бов моди­фи­ка­ции пове­де­ния, ибо оно не изме­ня­ет­ся под дей­стви­ем толь­ко одно­го жела­ния [14; 15; 16]. 

Сре­ди клю­че­вых поня­тий тео­рии — реци­прок­ный детер­ми­низм, т. е. функ­ци­о­ни­ро­ва­ние чело­ве­ка опре­де­ля­ет­ся дей­стви­ем трех типов вза­и­мо­за­ви­си­мых фак­то­ров: 1) когни­тив­ных, аффек­тив­ных, био­ло­ги­че­ских, 2) пове­ден­че­ских, 3) свя­зан­ных с окру­же­ни­ем. Вклад каж­до­го из них варьи­ру­ет. Чело­век осва­и­ва­ет новое пове­де­ние посред­ством моде­ли­ро­ва­ния; наблю­дая дру­гих, он пони­ма­ет то, как реа­ли­зу­ет­ся новое пове­де­ние, затем эта сим­во­ли­че­ская кон­струк­ция направ­ля­ет его соб­ствен­ное дей­ствие [14].

Исполь­зуя сим­вол, чело­век осмыс­ля­ет опыт, при­да­ет ему фор­му, при­бли­жа­ет к себе, у него откры­ва­ет­ся воз­мож­ность ана­ли­зи­ро­вать послед­ствия пове­де­ния без его непо­сред­ствен­но­го выполнения. 

Пове­де­ние чело­ве­ка в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни регу­ли­ру­ет­ся его уме­ни­ем обду­мы­вать дей­ствие зара­нее. Отсю­да в тео­рии пред­ла­га­ет­ся раз­ли­чать ряд ожи­да­ний, на кото­рые люди ори­ен­ти­ру­ют­ся, пред­при­ни­мая (не пред­при­ни­мая) те или иные действия.

Раз­ли­ча­ют два типа ожи­да­ний: вос­при­ни­ма­е­мая само­эф­фек­тив­ность и ожи­да­ния от резуль­та­та. Само­эф­фек­тив­ность — суж­де­ние инди­ви­да в отно­ше­нии его уме­ния орга­ни­зо­вать и выпол­нить дей­ствия. То, что люди дума­ют, в чем убеж­де­ны, что чув­ству­ют, ока­зы­ва­ет вли­я­ние на то, как они себя ведут [14; 16]. 

Опе­ра­ци­о­наль­но вос­при­ни­ма­е­мая само­эф­фек­тив­ность рас­смат­ри­ва­ет­ся как уве­рен­ность чело­ве­ка в том, что он смо­жет выпол­нить наме­чен­ное пове­де­ние. Этот кон­структ явля­ет­ся более точ­ным спо­со­бом пред­ска­за­ния пове­де­ния, чем его уме­ния. Чем силь­нее вос­при­ни­ма­е­мая само­эф­фек­тив­ность, тем силь­нее под­держ­ка целей, на дости­же­ние кото­рых направ­ле­ны уси­лия инди­ви­да, тем боль­ше уси­лий будет при­кла­ды­вать он для выпол­не­ния того или ино­го действия. 

Ожи­да­ния в отно­ше­нии резуль­та­та — суж­де­ние о том, что испол­не­ние пове­де­ния в резуль­та­те при­ве­дет к опре­де­лен­но­му резуль­та­ту. Потен­ци­ал этой тео­рии в том, что­бы про­де­мон­стри­ро­вать обу­че­ние пове­де­нию через про­цес­сы моделирования.

Вслед за Э. Арон­со­ном мож­но сде­лать ряд выво­дов, отно­си­тель­но послед­ствий наблю­де­ния наси­лия и агрес­сии на при­ме­ре теле­ви­де­ния [2]:

1. в резуль­та­те наблю­де­ния наси­лия у зри­те­лей сни­жа­ет­ся запрет на совер­ше­ние агрес­сив­ных и жесто­ких действий;
2. наблю­де­ние жесто­ких дей­ствий, совер­ша­е­мы геро­я­ми на экране, дает зри­те­лям обра­зец для подражания;
3. у зри­те­лей воз­ни­ка­ет ощу­ще­ние того, что гнев выра­зить лег­че, а это повы­ша­ет веро­ят­ность агрес­сив­но­го действия;
4. наблю­де­ние за мно­го­чис­лен­ны­ми агрес­сив­ны­ми, жесто­ки­ми дей­стви­я­ми ведет к тому, что сни­жа­ет­ся сочув­ствие к жерт­ве, уви­ден­ные дей­ствия не вос­при­ни­ма­ют­ся как ужас­ные, в резуль­та­те зри­те­лям теперь лег­че совер­шать агрес­сив­ные действия. 

По сути, речь идет о «нор­ма­ли­за­ции наси­лия», когда этот спо­соб пове­де­ния не вызы­ва­ет нега­тив­ной эмо­ци­о­наль­ной реак­ции, ста­но­вит­ся при­ем­ле­мой стра­те­ги­ей дей­ствия; соот­вет­ствен­но, порог чув­стви­тель­но­сти к наси­лию возрастает. 

Подоб­ное про­ис­хо­дит и в слу­чае наблю­де­ния за жесто­ки­ми дей­стви­я­ми в Интер­не­те. Опи­ра­ясь на идеи соци­аль­но-когни­тив­ной тео­рии для отве­та на вопрос о соот­но­ше­нии онлайн- офлайн- пове­де­ния, мож­но пред­по­ла­гать, что наблю­де­ние за наси­ли­ем, анти­нор­ма­тив­ным, асо­ци­аль­ным пове­де­ни­ем, кото­рое оста­ет­ся без нака­за­ния, поз­во­лит субъ­ек­ту смо­де­ли­ро­вать пове­де­ние, скон­стру­и­ро­вать само­эф­фек­тив­ность и дей­ство­вать сход­ным обра­зом в реаль­ной жизни. 

Интер­нет-про­стран­ство ока­зы­ва­ет­ся пло­щад­кой для моде­ли­ро­ва­ния пове­де­ния, кото­рое затем может выпол­нять­ся в реаль­ном мире.

Дру­гой тео­ре­ти­че­ской тра­ди­ци­ей, поз­во­ля­ю­щей понять то, что про­ис­хо­дит с инди­ви­дом в эпо­ху гло­ба­ли­за­ции, про­ана­ли­зи­ро­вать послед­ствия про­ник­но­ве­ния Интер­не­та в повсе­днев­ную жизнь, про­лить свет на соот­но­ше­ние пове­де­ния в вир­ту­аль­ном мире и в реаль­но­сти, явля­ет­ся тео­рия соци­аль­ных пред­став­ле­ний [37; 38].

Соци­аль­ные пред­став­ле­ния (СП) — систе­ма цен­но­стей, идей, прак­тик; будучи соци­аль­но выра­бо­тан­ны­ми и соци­аль­но раз­де­лен­ны­ми, они име­ют струк­ту­ру и обла­да­ют опре­де­лен­ной соци­аль­ной полез­но­стью, необ­хо­ди­мы инди­ви­дам в их повсе­днев­ной жиз­ни. СП поз­во­ля­ют инди­ви­дам ори­ен­ти­ро­вать­ся в мате­ри­аль­ном и соци­аль­ном мирах, созда­вая последний. 

Чле­ны груп­пы полу­ча­ют воз­мож­ность выстра­и­вать ком­му­ни­ка­цию, обла­дая сход­ны­ми кода­ми для назы­ва­ния и клас­си­фи­ка­ции раз­лич­ных аспек­тов окру­жа­ю­ще­го мира [37]. Дру­ги­ми сло­ва­ми, функ­ции СП тако­вы: 1) транс­фор­ма­ция чего-то неиз­вест­но­го, пуга­ю­ще­го, зло­ве­ще­го в извест­ное; 2) облег­че­ние ком­му­ни­ка­ции за счет обес­пе­че­ния участ­ни­кам опре­де­лен­ных кодов, выра­бо­тан­ных в мно­го­чис­лен­ных диа­ло­гах; 3) ори­ен­та­ция соци­аль­но­го пове­де­ния и оправ­да­ние соци­аль­ных отно­ше­ний; 4) кон­стру­и­ро­ва­ние и под­дер­жа­ние соци­аль­ной иден­тич­но­сти [13; 18; 21; 38]. 

Суще­ство­ва­ние СП ука­зы­ва­ет на суще­ство­ва­ние груп­пы, кото­рая его порож­да­ет и раз­де­ля­ет, чле­ны кото­рой исполь­зу­ют их в сво­ей повсе­днев­ной жиз­ни. СП, будучи соци­аль­но выра­бо­тан­ны­ми и раз­де­лен­ны­ми, порож­да­ют­ся в мно­го­чис­лен­ных ком­му­ни­ка­ци­ях и обсуж­де­ни­ях. Раз­ли­ча­ет­ся ряд уров­ней ком­му­ни­ка­ций [35]:

1. меж­лич­ност­ной уро­вень (ком­му­ни­ка­ция сре­ди людей, обла­да­ю­щих высо­кой соци­аль­ной бли­зо­стью (чле­ны семьи, дру­зья, кол­ле­ги). Нефор­маль­ная ком­му­ни­ка­ция, про­ис­хо­дя­щая в реаль­ном вре­ме­ни, харак­те­ри­зу­ет­ся осо­бен­но­стя­ми, при­су­щи­ми меж­лич­ност­но­му обще­нию. Здесь про­ис­хо­дит соци­аль­ная вали­ди­за­ция выво­дов, кате­го­ри­за­ции и атри­бу­ции. Пред­по­ла­га­ют­ся боль­шая вовле­чен­ность инди­ви­дов, кон­сен­сус, ибо собе­сед­ни­ки наме­ре­ны под­дер­жи­вать сло­жив­ши­е­ся соци­аль­ные контакты); 
2. уро­вень пуб­лич­ных деба­тов (меж­лич­ност­ная ком­му­ни­ка­ция осу­ществ­ля­ет­ся в при­сут­ствии дру­гих, кото­рые не при­ни­ма­ют непо­сред­ствен­но­го уча­стия в про­цес­се обсуж­де­ния. Участ­ни­ки стре­мят­ся выска­зы­вать мне­ние, аргу­мен­ти­ро­вать пози­цию, пред­по­ла­га­ет­ся не кон­сен­сус, а столк­но­ве­ние мнений); 
3. уро­вень СМК (реци­пи­ен­ты стал­ки­ва­ют­ся с боль­шим коли­че­ством раз­но­об­раз­ной, про­ти­во­ре­чи­вой инфор­ма­ции, кото­рая не при­ни­ма­ет­ся пол­но­стью как истин­ная, но и не рас­смат­ри­ва­ет­ся как лож­ная. Воз­ни­ка­ет фено­мен «снеж­но­го кома»: чем боль­ше люди гово­рят о чем-либо, тем более важ­ным оно ста­но­вит­ся, — еще боль­ше об этом говорим); 
4. уро­вень куль­тур­ной ком­му­ни­ка­ции (лите­ра­тур­ная, теат­раль­ная, кине­ма­то­гра­фи­че­ская продукция).

В рам­ках тео­рии СП раз­ли­ча­ют систе­мы мас­со­вой ком­му­ни­ка­ции [38]: рас­про­стра­не­ние (широ­кая пере­да­ча инфор­ма­ции, опи­ра­ю­ща­я­ся на дистан­ци­и­ро­ван­ный, интел­лек­ту­аль­ный стиль), вос­про­из­ве­де­ние (инфор­ми­ро­ва­ние групп, име­ю­щих сход­ные взгля­ды о неко­то­ром явле­нии, здесь исполь­зу­ют­ся ука­за­ния на нор­мы и цен­но­сти, раз­де­ля­е­мые в груп­пе), про­па­ган­да (спо­соб уси­ле­ния иден­тич­но­сти, побуж­де­ния к действию).

Рас­смат­ри­вая ситу­а­цию воз­ник­но­ве­ния и широ­ко­го рас­про­стра­не­ния новых тех­но­ло­гий, в част­но­сти Интер­не­та, С. Мос­ко­ви­си отме­ча­ет, что соци­аль­ные сети и вир­ту­аль­ная реаль­ность — это «маги­стра­ли» инфор­ма­ции, но по ним пере­да­ют­ся СП, обла­да­ю­щие опре­де­лен­ной логи­кой; С. Мос­ко­ви­си обо­зна­ча­ет их как кибер­пред­став­ле­ния [39; 46]. В пер­спек­ти­ве — необ­хо­ди­мость иссле­до­вать новые явле­ния, а имен­но: «как здра­вый смысл, язы­ко­вой обмен и груп­пы фор­ми­ру­ют­ся в кибер-ком­му­ни­ка­ции» [39, p.19].

Раз­ви­тие этой идеи после­до­ва­те­ля­ми Мос­ко­ви­си поз­во­ли­ло опи­сать новую систе­му ком­му­ни­ка­ции — эффу­зию [19]: участ­ни­ки ком­му­ни­ка­ции обла­да­ют экви­ва­лент­ны­ми ста­ту­са­ми, их пози­ции вла­сти в про­цес­се ком­му­ни­ка­ции вза­и­мо­за­ме­ня­е­мы, асим­мет­рия ста­ту­са, харак­тер­ная для всех осталь­ных систем, отсутствует. 

Цели, кото­рые пре­сле­ду­ют­ся, а так­же ауди­то­рия, к кото­рой обра­ща­ет­ся ком­му­ни­ка­тор в слу­чае эффу­зии, отли­ча­ют­ся от оных в клас­си­че­ских систе­мах, опи­сан­ных С. Мос­ко­ви­си. Пред­по­ла­га­ет­ся не толь­ко обмен инфор­ма­ци­ей, но и впе­чат­ле­ни­я­ми, оцен­ка­ми, чув­ства­ми и эмоциями. 

Как отме­ча­ет Ф. Буши­ни, пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным про­во­дить ана­ло­гии меж­ду этой систе­мой ком­му­ни­ка­ции и слу­ха­ми, ибо в обо­их слу­ча­ях инфор­ма­ция пере­да­ет­ся от ком­му­ни­ка­то­ра к реци­пи­ен­ту, каж­дый из них вза­и­мо­за­ме­ня­ем и обла­да­ет рав­ным ста­ту­сом [19]. Эта систе­ма ком­му­ни­ка­ции под­ра­зу­ме­ва­ет не толь­ко ори­ен­та­цию на дру­гих, но и актив­ное вовле­че­ние в ком­му­ни­ка­цию ее участ­ни­ков, что объ­яс­ня­ет транс­фор­ма­ции обще­ния в сети Интер­нет, о кото­рых мы гово­ри­ли выше. 

Таким обра­зом, тео­рия СП явля­ет­ся сред­ством ана­ли­за соци­аль­но­го пове­де­ния, дает ключ к пони­ма­нию того, как мас­со­вая ком­му­ни­ка­ция свя­за­на с СП, кото­рые, в свою оче­редь, регу­ли­ру­ют соци­аль­ное пове­де­ние и соци­аль­ные отношения.

Ана­лиз пове­де­ния через приз­му этих двух тео­рий ско­рее поз­во­ля­ет гово­рить о том, что обе тео­рии дают объ­яс­не­ние пове­де­нию, инте­гри­руя факт рас­про­стра­не­ния и широ­ко­го исполь­зо­ва­ния Интер­не­та. Анти­нор­ма­тив­ное пове­де­ние в одном слу­чае моде­ли­ру­ет­ся, Интер­нет высту­па­ет той самой аре­ной для это­го пове­де­ния. В дру­гом слу­чае анти­нор­ма­тив­ное пове­де­ние объ­яс­ня­ет­ся тем, что в ком­му­ни­ка­ци­ях на раз­лич­ных уров­нях, в том чис­ле посред­ством соци­аль­ных сетей, фор­ми­ру­ет­ся СП, регу­ли­ру­ю­щее пове­де­ние и оправ­ды­ва­ю­щее соци­аль­ные отношения.

Тре­тья тео­ре­ти­че­ская тра­ди­ция — тео­рии деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции. Деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ция — широ­ко изу­ча­е­мый эффект, про­ис­хо­дя­щий в груп­пах [44], вос­хо­дит к пер­вым исто­ри­че­ским фор­мам соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ско­го зна­ния, пред­ло­жен­ным в рам­ках пси­хо­ло­гии масс [1].

Так, Г. Лебон наста­и­ва­ет на том, что деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ция про­ис­хо­дит толь­ко при опре­де­лен­ных усло­ви­ях, «… собра­ние людей име­ет совер­шен­но новые чер­ты, отли­ча­ю­щи­е­ся от тех, кото­рые харак­те­ри­зу­ют отдель­ных инди­ви­дов, вхо­дя­щих в состав это­го собра­ния» [7, с. 156]. 

Собра­ние инди­ви­дов, обра­зу­ю­щих тол­пу, транс­фор­ми­ру­ет­ся в так назы­ва­е­мую кол­лек­тив­ную душу, кото­рая обла­да­ет опре­де­лен­ны­ми чер­та­ми, хотя и вре­мен­но. В тол­пе исче­за­ет созна­тель­ная лич­ность, чув­ства и идеи отдель­ных инди­ви­дов при­ни­ма­ют одно направление. 

Ано­ним­ность, вну­ша­е­мость и зара­же­ние транс­фор­ми­ру­ют собра­ние инди­ви­дов в тол­пу, дей­ству­ю­щую по «зако­ну духов­но­го един­ства тол­пы» [7, с. 157], когда кол­лек­тив­ный разум доми­ни­ру­ет над индивидуальным. 

Чело­век, погру­жен­ный в тол­пу, утра­чи­ва­ет само­кон­троль, интел­лек­ту­аль­ные спо­соб­но­сти, пре­вра­ща­ет­ся в «без­мозг­лую мари­о­нет­ку, спо­соб­ную нару­шать пер­со­наль­ные и соци­аль­ные нор­мы» [44, p. 239]. По сути, пони­ма­ние транс­фор­ма­ций, про­ис­хо­дя­щих с инди­ви­да­ми, когда они попа­да­ют в интер­нет-про­стран­ство, воз­вра­ща­ют нас к иде­ям Лебона.

Фено­мен деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции полу­чил экс­пе­ри­мен­таль­ную про­вер­ку в рабо­тах Л. Фестин­ге­ра в 50-е гг. ХХ в. [22]. Деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ция, с точ­ки зре­ния Л. Фестин­ге­ра, — это состо­я­ние, воз­ни­ка­ю­щее, когда чело­век «погру­жен в груп­пу»; в резуль­та­те это­го инди­ви­ды не рас­смат­ри­ва­ют­ся как инди­ви­ды и не рас­смат­ри­ва­ют дру­гих как инди­ви­дов, т. е. сни­жа­ют­ся само­кон­троль и само­огра­ни­че­ния, чело­век утра­чи­ва­ет свою инди­ви­ду­аль­ность. В резуль­та­те чело­век поз­во­ля­ет себе пове­де­ние, кото­рое обыч­но сдер­жи­ва­ет­ся [22].

Пред­ста­ви­те­ли клас­си­че­ских и совре­мен­ных вари­ан­тов тео­рии деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции спо­рят о меха­низ­мах явле­ния, опи­сан­но­го Г. Лебо­ном [44]. Мета­а­на­ли­ти­че­ское иссле­до­ва­ние, пред­при­ня­тое Т. Пост­ме­сом и Р. Спир­сом, про­ли­ва­ет свет на пре­дик­то­ры анти­нор­ма­тив­но­го пове­де­ния. Если изна­чаль­но пред­по­ла­га­лось, что оно вызы­ва­ет­ся ано­ним­но­стью, мно­го­чис­лен­но­стью груп­пы, сни­же­ни­ем само­со­зна­ния, то мета­а­на­лиз не выявил это­го. Анти­нор­ма­тив­ное пове­де­ние свя­зы­ва­ет­ся с нару­ше­ни­ем общих соци­аль­ных норм, как резуль­та­том деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции [44].

Иссле­до­ва­те­ли заме­ти­ли, что деин­ди­ви­ду­а­ли­зи­ру­ю­щие фак­то­ры (ано­ним­ность, мно­го­чис­лен­ность груп­пы, сни­же­ние само­со­зна­ния) уси­ли­ва­ют сле­до­ва­ние ситу­а­тив­ным нор­мам, по ана­ло­гии с тем, как это пока­зал С. Рей­чер при ана­ли­зе кол­лек­тив­но­го пове­де­ния [24; 44]: тол­па под­чи­ня­ет­ся опре­де­лен­ным огра­ни­че­ни­ям и пра­ви­лам, неже­ли дей­ству­ет ирра­ци­о­наль­но. То, что наблю­да­те­лем извне вос­при­ни­ма­ет­ся как анти­нор­ма­тив­ное и бес­смыс­лен­ное, с точ­ки зре­ния тол­пы, соот­вет­ству­ет нор­мам, одна­ко не общим, а ситу­а­тив­ным [24; 44]. 

По сути, это воз­вра­ща­ет нас к рабо­там М. Шери­фа [45] — ситу­а­ция неопре­де­лен­но­сти спо­соб­ству­ет выра­бот­ке норм, а имен­но: выра­ба­ты­ва­ет­ся общее пони­ма­ние того, что допу­сти­мо и ожи­да­е­мо, а что тако­вым не явля­ет­ся. По идее Шери­фа, это тре­бу­ет­ся для ори­ен­та­ции и ста­би­ли­за­ции пове­де­ния [45]. Имен­но это и объ­яс­ня­ет то, что про­ис­хо­дит в Интернет-коммуникации. 

В ситу­а­ции неопре­де­лен­но­сти, кото­рая харак­те­ри­зу­ет обще­ние в Интер­не­те, поль­зо­ва­те­ли ори­ен­ти­ру­ют­ся на ситу­а­тив­ные нормы.

Т. Пост­мес и Р. Спирс пред­ла­га­ют объ­яс­не­ние резуль­та­тов мета­а­на­ли­за в рам­ках под­хо­да соци­аль­ной иден­тич­но­сти [24; 44]. Для Г. Тэш­фе­ла соци­аль­ная иден­тич­ность — это «… зна­ние инди­ви­дом сво­ей при­над­леж­но­сти к опре­де­лен­ным соци­аль­ным груп­пам вме­сте с неко­то­рой эмо­ци­о­наль­ной и цен­ност­ной зна­чи­мо­стью для него при­над­леж­но­сти к этой груп­пе» [цит. по: 24, р. 15], это интер­на­ли­зи­ро­ван­ная груп­по­вая при­над­леж­ность, кото­рую инди­вид исполь­зу­ет для отве­та на вопрос «кто мы такие?» в том или ином контексте. 

Имен­но бла­го­да­ря соци­аль­ной иден­тич­но­сти, это­му когни­тив­но­му меха­низ­му, воз­мож­но груп­по­вое пове­де­ние [24]. Этот тип иден­тич­но­сти отли­ча­ет­ся от пер­со­наль­ной иден­тич­но­сти (интер­на­ли­зи­ро­ван­но­го чув­ства инди­ви­ду­аль­но­сти) [24].

С точ­ки зре­ния тео­рии соци­аль­ной иден­тич­но­сти, чело­век при­над­ле­жит к раз­ны­ми груп­пам, име­ет раз­лич­ные соци­аль­ные и пер­со­наль­ные иден­тич­но­сти, суще­ству­ет сво­е­го рода варьи­ро­ва­ние в отно­ше­нии важ­но­сти иден­тич­но­стей, одна­ко соци­аль­ный кон­текст акту­а­ли­зи­ру­ет толь­ко одну реле­вант­ную соци­аль­ную иден­тич­ность, через приз­му кото­рой инди­вид будет вос­при­ни­мать дру­гих и дей­ство­вать [25].

Новые тех­но­ло­гии откры­ва­ют перед инди­ви­дом широ­кие воз­мож­но­сти управ­лять сво­ей иден­тич­но­стью, кон­стру­и­ро­вать ее, пред­став­лять ее так, как он жела­ет [49]. Оче­вид­но, что в реаль­ной жиз­ни это гораз­до слож­нее осуществить.

В ситу­а­ции деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции чело­век не утра­чи­ва­ет пер­со­наль­ной иден­тич­но­сти, соци­аль­ная иден­тич­ность ока­зы­ва­ет­ся реле­вант­ной, пре­об­ла­да­ет по срав­не­нию с пер­со­наль­ной иден­тич­но­стью. Отсю­да чело­век в состо­я­нии деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции уде­ля­ет пре­иму­ще­ствен­ное вни­ма­ние имен­но груп­по­вым, ситу­а­тив­ным нор­мам, а не общим соци­аль­ным, он реа­ги­ру­ет в соот­вет­ствии с нор­ма­ми, дик­ту­е­мы­ми непо­сред­ствен­ным соци­аль­ным кон­тек­стом, общие соци­аль­ные нор­мы не дей­ству­ют [41].

Обра­ще­ние к деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции как меха­низ­му объ­яс­не­ния того, что про­ис­хо­дит в интер­нет-ком­му­ни­ка­ции, ста­вит под сомне­ние воз­мож­ность про­гно­зи­ро­ва­ния пове­де­ния чело­ве­ка в реаль­но­сти на осно­ве наблю­де­ний за его дей­стви­я­ми в вир­ту­аль­ном пространстве. 

Резуль­та­ты иссле­до­ва­ний, в кото­рых сло­вес­ная вой­на, раз­го­ра­ю­ща­я­ся на про­сто­рах интер­нет-про­стран­ства, обман в онлайн играх, объ­яс­ня­ют­ся с точ­ки зре­ния моде­ли соци­аль­ной иден­тич­но­сти, при­ло­жи­мой к эффек­там деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции [20; 28; 33; 44]. Состо­я­ние деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции изме­ня­ет пове­де­ние чело­ве­ка, не поз­во­ляя про­гно­зи­ро­вать его дей­ствия в реаль­ном мире.

Выво­ды. В совре­мен­ную эпо­ху интер­нет-тех­но­ло­гии настоль­ко встра­и­ва­ют­ся в кар­ти­ну мира чело­ве­ка, что у него воз­ни­ка­ет ощу­ще­ние, буд­то бы он явля­ет­ся важ­ным участ­ни­ком гло­баль­ных про­цес­сов. Наи­бо­лее актив­но сеть Интер­нет и соци­аль­ные медиа исполь­зу­ют­ся в под­рост­ко­во-моло­деж­ной сре­де [31].

Сре­ди послед­ствий про­ник­но­ве­ния соци­аль­ных медиа в повсе­днев­ную жизнь пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным раз­ли­чать транс­фор­ма­цию и упро­ще­ние про­цес­са ком­му­ни­ка­ции, изме­не­ние власт­ных отно­ше­ний и норм коммуникации. 

Участ­ни­ки обще­ния теперь име­ют раз­но­об­раз­ные воз­мож­но­сти для под­дер­жа­ния ано­ним­но­сти (с выте­ка­ю­щи­ми пси­хо­ло­ги­че­ски­ми послед­стви­я­ми). Они обла­да­ют сте­пе­ня­ми сво­бо­ды для кон­стру­и­ро­ва­ния и моди­фи­ка­ции иден­тич­но­сти, пре­ры­ва­ния или пол­но­го пре­кра­ще­ния обще­ния в любой момент [4; 5; 6]. 

Зло­упо­треб­ле­ние интер­нет-тех­но­ло­ги­я­ми обо­ра­чи­ва­ет­ся рядом изме­не­ний само­го субъ­ек­та вза­и­мо­дей­ствия, сре­ди кото­рых — дефи­цит уси­лия, веду­щий к дефи­ци­ту про­из­воль­ной регу­ля­ции. Как след­ствие воз­ни­ка­ют нару­ше­ния, свя­зан­ные с труд­но­стя­ми ини­ци­а­ции и пла­ни­ро­ва­ния дея­тель­но­сти, с реа­ли­за­ци­ей функ­ции кон­тро­ля, с инфантилизацией. 

Кро­ме того, изо­ля­ция ВПФ и нару­ше­ние их иерар­хи­че­ско­го стро­е­ния свя­зы­ва­ет­ся с «кли­по­вым мыш­ле­ни­ем», рас­тво­ре­ни­ем гра­ниц, труд­но­стя­ми при­ня­тия обя­за­тельств, ответ­ствен­но­сти, суб­ор­ди­на­ции, а так­же с диф­фу­зи­ей иден­тич­но­сти [10].

Ана­лиз иссле­до­ва­ний сви­де­тель­ству­ет о нега­тив­ной сто­роне исполь­зо­ва­ния Интер­не­та и соци­аль­ных сетей, ука­зы­ва­ет на воз­ни­ка­ю­щие фено­ме­ны и явле­ния анти­нор­ма­тив­но­го спек­тра [4;5; 6; 8; 10; 20; 26; 28; 30; 41; 42; 43; 50; 52; 53]. 

Поиск при­чин агрес­сив­но­го пове­де­ния онлайн и попыт­ки про­гно­зи­ро­вать пове­де­ние в реаль­ном мире на осно­ве наблю­де­ния за дей­стви­я­ми в Сети бази­ру­ют­ся в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни на интра­ин­ди­ви­ду­аль­ных кон­струк­тах. Палит­ра оных зна­чи­тель­на, а сами иссле­до­ва­ния носят дескрип­тив­ный харак­тер; зача­стую это серии эмпи­ри­че­ских фак­тов, кото­рые нуж­да­ют­ся в даль­ней­шем тео­ре­ти­че­ском осмыслении. 

Отсю­да сле­ду­ют два важ­ных выво­да: во-пер­вых, тре­бу­ет­ся тео­ре­ти­че­ская модель, кото­рая поз­во­ли­ла бы объ­яс­нить меха­низ­мы пове­де­ния и дать осно­ва­ния для про­гно­за соот­но­ше­ния пове­де­ния в Сети с дей­стви­я­ми в реальности. 

Во-вто­рых, необ­хо­ди­мая тео­ре­ти­че­ская рам­ка долж­на обла­дать объ­яс­ни­тель­ным потен­ци­а­лом, при­ло­жи­мым к про­бле­ме соци­аль­но­го пове­де­ния, груп­по­во­го вза­и­мо­дей­ствия; имен­но таки­ми явля­ют­ся дей­ствия в сети Интер­нет, т. е. речь идет о соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ском знании.

Пред­при­ня­тый ана­лиз соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ских тео­рий (соци­аль­но-когни­тив­ной тео­рии, тео­рии СП и тео­рии деин­ди­ви­ду­а­ли­зи­а­ции с апел­ля­ци­ей к тео­рии соци­аль­ной иден­тич­но­сти) поз­во­лил выявить меха­низ­мы, объ­яс­ня­ю­щие соци­аль­ное пове­де­ние инди­ви­да, а так­же отве­тить на вопрос, как соот­но­сит­ся пове­де­ние в сети Интер­нет с пове­де­ни­ем в реаль­ном мире. 

Соци­аль­но-когни­тив­ная тео­рия гово­рит в поль­зу того, что анти­нор­ма­тив­ное пове­де­ние моде­ли­ру­ет­ся, Интер­нет высту­па­ет той самой аре­ной для это­го пове­де­ния, что облег­ча­ет испол­не­ние его в реаль­ной жизни. 

С пози­ции тео­рии СП анти­нор­ма­тив­ное пове­де­ние может быть объ­яс­не­но тем, что в ком­му­ни­ка­ци­ях, осу­ществ­ля­е­мых на раз­лич­ных уров­нях, в том чис­ле посред­ством соци­аль­ных сетей, фор­ми­ру­ет­ся СП, регу­ли­ру­ю­щее пове­де­ние и оправ­ды­ва­ю­щее соци­аль­ные отношения. 

Нако­нец, с пози­ции тео­рии деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции, анти­нор­ма­тив­ное пове­де­ние свя­зы­ва­ет­ся с тем, что деин­ди­ви­ду­а­ли­зи­ру­ю­щие фак­то­ры (ано­ним­ность, мно­го­чис­лен­ность груп­пы, сни­же­ние само­со­зна­ния) уси­ли­ва­ют сле­до­ва­ние ситу­а­тив­ным нор­мам, ситу­а­ция неопре­де­лен­но­сти спо­соб­ству­ет выра­бот­ке норм, а имен­но: выра­ба­ты­ва­ет­ся общее пони­ма­ние того, что допу­сти­мо и ожи­да­е­мо, а что тако­вым не явля­ет­ся [45].

В ситу­а­ции неопре­де­лен­но­сти, кото­рая харак­те­ри­зу­ет обще­ние в Интер­не­те поль­зо­ва­те­ли ори­ен­ти­ру­ют­ся на ситу­а­тив­ные нормы. 

Таким обра­зом, наблю­дая пове­де­ние чело­ве­ка в сети Интер­нет, не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным про­гно­зи­ро­вать его дей­ствия в реаль­ном мире, ибо состо­я­ние деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции объ­яс­ня­ет­ся тем, что соци­аль­ная иден­тич­ность ока­зы­ва­ет­ся реле­вант­ной, пре­об­ла­да­ет по срав­не­нию с пер­со­наль­ной иден­тич­но­стью, как след­ствие чело­век уде­ля­ет пре­иму­ще­ствен­ное вни­ма­ние имен­но груп­по­вым, ситу­а­тив­ным нор­мам, а не общим соци­аль­ным, его дей­ствия регу­ли­ру­ют­ся нор­ма­ми, дик­ту­е­мы­ми непо­сред­ствен­ным соци­аль­ным кон­тек­стом, а общие соци­аль­ные нор­мы не функ­ци­о­ни­ру­ют [44].

Пред­при­ня­тый нами ана­лиз поз­во­ля­ет наме­тить линию иссле­до­ва­ния про­бле­мы соот­но­ше­ния пове­де­ния онлайн и офлайн. В част­но­сти, изу­че­нию под­ле­жит вопрос о том, как пони­ма­ют­ся нор­мы пове­де­ния в Сети и в реаль­ной жиз­ни с точ­ки зре­ния тео­рии СП, как поль­зо­ва­те­ли Интер­не­та вос­при­ни­ма­ют наси­лие в реаль­но­сти и в Сети, тако­го рода зна­ние поз­во­лит стро­ить ожи­да­ния в отно­ше­нии дей­ствий индивида. 

Потен­ци­ал этой тео­ре­ти­че­ской линии, по срав­не­нию с дру­ги­ми, опре­де­ля­ет­ся тем, что ее объ­яс­ни­тель­ны­ми кон­струк­та­ми явля­ют­ся: СП, ком­му­ни­ка­ция (в про­цес­се кото­рой про­ис­хо­дит постро­е­ние СП. 

Кро­ме того, новая систе­ма ком­му­ни­ка­ции — эффу­зия — объ­яс­ня­ет про­цесс обще­ния в Сети, те транс­фор­ма­ции, кото­рые про­ис­хо­дят с про­цес­сом обще­ния в Сети по срав­не­нию с реаль­но­стью), а так­же пове­де­ние, кото­рое регу­ли­ру­ет­ся соот­вет­ству­ю­щим СП. Имен­но в рам­ках тео­рии СП арти­ку­ли­ро­ва­ны отно­ше­ния меж­ду СП и соци­аль­ной идентичностью. 

Нако­нец, пред­при­ня­тый ана­лиз убе­ди­тель­но демон­стри­ру­ет необ­хо­ди­мость раз­ра­бот­ки про­фи­лак­ти­че­ских мер анти­нор­ма­тив­но­го пове­де­ния в под­рост­ко­во-моло­деж­ной среде. 

Пер­спек­тив­ность имен­но этой тео­рии свя­зы­ва­ет­ся с тем, что СП — это сво­е­го рода филь­тры, кото­рые дей­ству­ют при вос­при­я­тии пре­вен­тив­ной инфор­ма­ции. Отсю­да эффек­тив­ность про­фи­лак­ти­че­ских про­грамм опре­де­ля­ет­ся зна­ни­ем СП о соот­вет­ству­ю­щих объ­ек­тах (наси­лие, агрес­сия), ибо СП направ­ля­ют пове­де­ние индивида.

Литература

1. Андре­ева Г.М. Соци­аль­ная пси­хо­ло­гия. М.: Аспект пресс. 2002.364 с.
2. Арон­сон Э., Пра­тка­нис Э.Р. Эпо­ха про­па­ган­ды: Меха­низ­мы убеж­де­ния, повсе­днев­ное исполь­зо­ва­ние и зло­упо­треб­ле­ние: изд. пере­раб. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК. 2003. 384 с.
3. Бого­мо­ло­ва Н.Н. Соци­аль­ная пси­хо­ло­гия мас­со­вой ком­му­ни­ка­ции. М.: Аспект пресс. 2008. 191 с.
4. Еме­лин В.А., Рас­ска­зо­ва Е.И., Тхо­стов А.Ш. Тех­но­ло­гия и иден­тич­ность: транс­фор­ма­ция про­цес­сов иден­ти­фи­ка­ции под вли­я­ни­ем тех­ни­че­ско­го про­грес­са // Совре­мен­ные иссле­до­ва­ния соци­аль­ных про­блем (элек­трон­ный науч­ный жур­нал). 2012. № 9. С. 33.
5. Еме­лин В.А., Тхо­стов А.Ш. Дефор­ма­ция хро­но­то­па в усло­ви­ях соци­о­куль­тур­но­го уско­ре­ния // Вопро­сы фило­со­фии. 2015. № 2. С. 15—24.
6. Еме­лин В.А., Тхо­стов А.Ш. Соблаз­ны и ловуш­ки тем­по­раль­ной иден­тич­но­сти // Вопро­сы фило­со­фии. 2016. № 8. С. 115—125.
7. Лебон Г. Пси­хо­ло­гия наро­дов и масс. М.: Ака­де­ми­че­кий про­ект. 2011. 238 с.
8. Тихо­но­ва А.Д. Соци­аль­ные медиа и моло­дежь: риск ради­ка­ли­за­ции // Пси­хо­ло­гия и пра­во. 2018. Том 8. № 4. С. 55—64. DOI:10.17759/ psylaw.2018080406
9. Тихо­но­ва А.Д., Дво­рян­чи­ков Н.В., Эрн­ст­Вин­ти­ла А., Бови­на И.Б. Ради­ка­ли­за­ция в под­рост­ко­во-моло­деж­ной сре­де: в поис­ках объ­яс­ни­тель­ной схе­мы // Куль­тур­но-исто­ри­че­ская пси­хо­ло­гия. 2017. Том 13. № 3. С. 32—40. DOI:10.17759/chp.2017130305
10. Тхо­стов А.Ш. Транс­фор­ма­ция выс­ших пси­хи­че­ских функ­ций в эпо­ху инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства [Элек­трон­ный ресурс]. 
11. Тхо­стов А.Ш., Сур­нов К.Г. Вли­я­ние совре­мен­ных тех­но­ло­гий на раз­ви­тие лич­но­сти и фор­ми­ро­ва­ние пато­ло­ги­че­ских форм адап­та­ции: обрат­ная сто­ро­на соци­а­ли­за­ции // Пси­хо­ло­ги­че­ский жур­нал. 2005. № 6. С. 16—24.
12. Юре­вич А.В. Три источ­ни­ка и три состав­ные части под­дер­жа­ния нрав­ствен­но­сти в обще­стве // Пси­хо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния нрав­ствен­но­сти / Отв. ред. А.Л. Журавлев, А.В. Юре­вич. М.: Изд-во «Инсти­тут пси­хо­ло­гии РАН». 2013. С. 13—35.
13. Abric J.-C. Pratiques sociales et représentations. Paris: Presses Universitaires de France, 1994. 450 p 14. 
14. Bandura A. Self-efficacy: towards unifying theory of behavior change // Psychological Bulletin. 1977. Vol. 84. P. 191—215.
15. Bandura A. Social cognitive heory // Mediapsychology. 2001. P. 265—299.
16. Bandura A. The evolution of social cognitive theory. In:K.G.Smith, M.A.Hitt (eds.). The great minds in management. Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 9—35.
17. Birkás B., Matuz A., Csathó Á. Examining the deviation from balanced time perspective in the dark triad throughout adulthood // Frontiers in Psychology. 2018. Vol. 9. DOI:10.3389/fpsyg.2018.01046
18. Breakwell G. Social representational constraints upon identity processes // Representations of the Social: Bridging Theoretical Traditions / K. Deaux, G. Philogène (eds.). Oxford: Blackwell Publishers, 2001. P. 271—284.
19. Buschini F. Diffusion, propagation, propagande : et après ? L’effusion, un nouveau mode de communication médiatique pour l’étude des représentations sociales // Paper presented at the EASP Small group meeting in honor of Serge Moscovici. 2016. 17—18 November.
20. Cheung C.M.K., Wong R.Y.M., Chan T.K.H. Online disinhibition: conceptualization, measurement, and relation to aggressive // Thirty Seventh International Conference on Information Systems, Dublin, 2016.
21. Doise W. Les représentations sociales: définition d’un concept // L’étude des représentations sociales / W. Doise, A. Palmonari (eds.). Neuchatel: Delachaux & Niestlé, 1986. P. 86—98.
22. Festinger L., Pepitone A., Newcomb T. Some consequences of deindividuation in a group // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1952. Vol. 47. P. 382—389. DOI:10.1037/h0057906
23. Global digital report 2019 — We are social [Элек­трон­ный ресурс]. 
24. Haslam C., Jetten J., Cruwys T., Dingle G., Haslam S.A. The new psychology of health. London: Routledge, 2018. 490 p.
25. Hogg M.A. Social identity theory. In: P.J. Burke (ed.). Contemporary social psychological theories. PaloAlto: Stanford University Press, 2006. P. 111—136.
26. Joinson A.N. Causes and implications of disinhibited behavior on the Internet // Psychology and the Internet / J. Gackenbach (ed.). Boston, MA: Academic Press, 2007. P. 43—60.
27. Kende A., Ujhelyi A., Joinson A., Greitemeyer T. Putting the social (psychology) into social media // European Journal of Social Psychology. 2015. Vol. 45. P. 277—278. DOI:10.1002/ejsp.2097
28. Kim K.K., Lee A.R., Lee U.-K. Impact of anonymity on roles of personal and group identities in online communities // Information and Management. 2019. Vol. 56. P. 109—121. DOI:10.1016/j.im.2018.07.005
29. Kircabum K., Bastug I. Predicting cyberbullying tendencies of adolescents with problematic internet use // The Journal of Academic Social Science Studies. 2017. Vol. 48. P. 385—396. DOI:10.9761/JASSS3597
30. Lapidot-Lefler N., Barak A. The benign online disinhibition effect: could situational factors induce selfdisclosure and prosocial behaviors? // Cyberpsychology: Journal of Psychosocial Research on Cyberspace. 2015. Vol. 9. Article 3. DOI: 10.5817/CP2015-2-3
31. Livingstone S., Haddon L., Görzing A., Őlafsson K., with members of the EU kids online network. EU kids online. London: Final report. September, 2011. 54 p.
32. Lowry P.B., Zhang J., Wang C., Siponen M. Why do adults engage in cyberbullying on social media? An integration of online disinhibition and deindividuation effects with the social structure and social learning model // Information Systems Research. 2016. Vol. 27. P. 962—986. DOI:10.1287/isre.2016.0671
33. Martínez-Ferrer B., Moreno D., Musitu G. Are adolescents engaged in the problematic use of social networking sites more involved in peer aggression and victimization? // Frontiers in Psychology. 2018. Vol. 9. Р. 1—13. DOI:10.3389/fpsyg.2018.00801
34. Marzouki Y. La conscience collective virtuelle:un nouveau paradigme des comportements collectifs en ligne // Les représentations sociales. Théories, méthodes et applications / G. Lo Monaco, S. Delouvée, P.Rateau (eds.). Louvain-la-Neuve: De Boeck Supérieur, 2016. P. 413—415.
35. Moliner P. Une approche chronologique des représentations sociales // La dynamique des représentations sociales / P. Moliner (ed.). Grenoble: Presses Universitaires de Grenoble, 2001. P. 245— 268.
36. Moor L., Anderson J. A systematic literature review of the relationship between dark personality traits and antisocial online behaviours // Personality and Individual Differences. 2019. Vol. 144. P. 40—55. DOI:10.1016/j. paid.2019.02.027
37. Moscovici S. Foreword // Health and illness. A social psychological analysis / C. Herzlich (ed.). London: Academic Press, 1973. Р. ix—xiv.
38. Moscovici S. La Psychanalyse: son image et son public. Paris: Presses Universitaires de France, 1961. 652 p.
39. Moscovici S. Vygotsky, le Grand Robert et la cyber-représentation // Les Cahiers Internationaux de Psychologie Sociale. 1995. Vol. 28. P. 15—21.
40. Ovejero A., Yubero S., Larrañaga E., de la V. Moral M. Cyberbullying: definitions and facts from a psychosocial perspective // Cyberbulling across the globe / P.Navarro, S. Yubero, E. Larrañaga (eds.). Switzerland: Springer international publishing, 2016. P. 1—33.
41. Patton D.U., Hong J.S., Ranney M., Patel S., Kelley C., Eschmann R.,Washington T. Social media as a vector for youth violence: A review of the literature // Computers in Human Behavior. 2014. DOI:10.1016/j. chb.2014.02.043
42. Piper S. Workplace toxic online disinhibition. Presented to the interdisciplinary studies program: University of Oregon applied information management, 2015. 48 p.
43. Pornari C.D., Wood J. Peer and cyber aggression in secondary school students: the role of moral disengagement, hostile attribution bias, and outcome expectancies // Aggressive Behaviour. 2010. Vol. 36. P. 81—94. DOI:10.1002/ab.20336.
44. Postmes T., Spears R. Deindividuation and antinormative behavior: a meta-analysis // Psychological Bulletin. 1998. Vol. 123. P. 238—259. DOI:10.1037/0033-2909.123.3.2381998
45. Prislin R., Crano W. A history of social influence research // The Handbook of the History of Social Psychology / A. Kruglanski, W. Stroebe (eds.). New York, NY: Psychology Press, 2012. P. 321—339.
46. Rosa A. de, Fino E., Bocci E. From the psychoanalyst’s couch to social networks // Advanced methodologies and technologies in media and communications / M. Khosrow-Pour (ed.). IGI Global, 2019. P. 391—402.
47. Rost K., Stahel L., Frey B.S. Digital Social Norm Enforcement: Online Firestorms in Social Media // PLoS ONE. 2016. Vol. 11. DOI:10.1371/journal.pone.0155923
48. Smahel D., Machackova H., Mascheroni G., Dedkova L., Staksrud E., Ólafsson K., Livingstone S., Hasebrink U. EU Kids Online 2020: Survey results from 19 countries. EU Kids Online. 2020. DOI: 10.21953/ lse.47fdeqj01ofo
49. Spears R., Lea M., Postmes T., Wolbert A. A SIDE look at computer mediated communication: Power and the gender divide // Strategic uses of social technology: An interactive perspective of social psychology / Z. Birchmeier, B. Dietz-Uhler, G. Stasser (eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 2014. P. 16—39.
50. Suler J. The online disinhibition effect // Cyberpsychology and Behaviour. 2004. Vol.7. P. 321—326.
51. Tateo L. Représentations sociales et nouvelles technologies // Les représentations sociales. Théories, méthodes et applications / L. Monaco, S. Delouvée, P. Rateau (eds.). Louvain-la-Neuve: De Boeck Supérieur. 2016. P. 399—408.
52. Udris R. Psychological and social factors as predictors of online and offline deviant behavior among Japanese adolescents // Deviant Behavior. 2017. Vol. 38. P. 792—809 DOI:10.1080/01639625.2016.11 97689
53. Wu S., Lin T.-G., Shih J.F. Examining the antecedents of online disinhibition // Information Technology and People. 2017. Vol. 30. P. 189—209. DOI:10.1108/ITP-07-2015-0167
54. Young K.S. Internet addiction: the emergence of a new clinical disorder // CyberPsychology and Behavior. 1998. Vol. 1. P. 237—244. DOI:10.1089/cpb.1998.1.237

Финан­си­ро­ва­ние: Рабо­та выпол­не­на в рам­ках про­ек­та «Раз­ра­бот­ка моде­ли про­фай­лин­га онлайн-пове­де­ния несо­вер­шен­но­лет­них в соци­аль­ных сетях» при под­держ­ке МГППУ.

Об авторах

Бови­на И.Б. - Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный пси­хо­ло­го-педа­го­ги­че­ский уни­вер­си­тет (ФГБОУ ВО МГППУ), г. Москва, Рос­сий­ская Федерация.

Дво­рян­чи­ков Н.В. - Мос­ков­ский госу­дар­ствен­ный пси­хо­ло­го-педа­го­ги­че­ский уни­вер­си­тет (ФГБОУ ВО МГППУ), г. Москва, Рос­сий­ская Федерация.

Смот­ри­те также:

• Алек­се­е­ва М., Лебе­де­ва А. Интер­нет — рож­де­ние новой реальности
• Вой­скун­ский А.Е. Кибер­пси­хо­ло­гия в про­шлом, насто­я­щем и будущем
• Пси­хо­ло­гия и Интер­нет. А.Е. Войскунский
• Psychology of the Digital Age: Humans Become Electric. John R. Suler