Белинская Е.П. Человек в информационном мире

Одной из бур­но раз­ви­ва­ю­щих­ся обла­стей при­клад­ных иссле­до­ва­ний в совре­мен­ной соци­аль­ной пси­хо­ло­гии явля­ют­ся иссле­до­ва­ния осо­бен­но­стей ком­му­ни­ка­ции при усло­вии ее про­те­ка­ния с помо­щью новых инфор­ма­ци­он­ных технологий.

Соци­аль­ных пси­хо­ло­гов, есте­ствен­но, инте­ре­су­ет при этом не сугу­бо тех­но­ло­ги­че­ский, а «чело­ве­че­ский» аспект про­бле­мы – како­вы новые воз­мож­но­сти убеж­де­ния и вли­я­ния, как меня­ет­ся вос­при­я­тие парт­не­ра по вза­и­мо­дей­ствию, по каким нор­мам и пра­ви­лам стро­ит­ся подоб­ное обще­ние, что про­ис­хо­дит при этом с лич­ност­ны­ми дис­по­зи­ци­я­ми само­го коммуникатора.

Подоб­ные иссле­до­ва­ния сего­дня еще толь­ко начи­на­ют­ся, неред­ко они лишь успе­ва­ют фик­си­ро­вать неко­то­рую фено­ме­но­ло­гию в ущерб ее раз­но­сто­рон­не­му изу­че­нию и ана­ли­зу, но их соци­аль­ную акту­аль­ность и прак­ти­че­ское зна­че­ние труд­но пере­оце­нить – ведь ХХI век повсе­мест­но опре­де­ля­ет­ся как век информации.

Заме­тим, что науч­ная рефлек­сия гума­ни­тар­ных реа­лий инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства ⁽¹⁾ явля­ет­ся сего­дня одним из цен­траль­ных сюже­тов всех соци­аль­ных наук.

Како­ва «чело­ве­че­ская состав­ля­ю­щая» ново­го мира – мира мас­со­вых ком­му­ни­ка­ций, нау­ко­ем­ких тех­но­ло­гий, элек­трон­ных средств связи?

Как меня­ет­ся дея­тель­ность, обще­ние и созна­ние чело­ве­ка в обще­стве, основ­ным капи­та­лом, сред­ством про­из­вод­ства и ресур­сом раз­ви­тия кото­ро­го ста­но­вит­ся информация?

Ины­ми сло­ва­ми - как отра­жа­ет­ся фор­ми­ру­ю­ща­я­ся «сум­ма тех­но­ло­гии» на чело­ве­че­ском «сла­га­е­мом», состав­ля­ю­щем ее необ­хо­ди­мую часть?

Подоб­ное гене­раль­ное сме­ще­ние иссле­до­ва­тель­ско­го инте­ре­са – от ана­ли­за инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства в целом к ана­ли­зу про­бле­мы чело­ве­ка в нем – фак­ти­че­ски было пред­ска­за­но в футу­ро­ло­ги­че­ских рабо­тах рубе­жа 50-х - 60-х г.г.

Напри­мер, еще Ст. Лем в извест­ной «Сум­ме тех­но­ло­гии» отме­чал, что основ­ной про­бле­мой буду­ще­го, инфор­ма­ци­он­но­го века, ста­нет не реше­ние тех или иных тех­но­кра­ти­че­ских задач, а пси­хо­ло­ги­че­ская про­фи­лак­ти­ка воз­мож­но­го аксио­ло­ги­че­ско­го кол­лап­са, потен­ци­аль­но­го раз­ру­ше­ния самих моти­ва­ци­он­ных основ чело­ве­че­ско­го поведения.

При­чи­ной подоб­ной ситу­а­ции может стать недо­оцен­ка агрес­сив­но­сти новой инфор­ма­ци­он­ной сре­ды по отно­ше­нию к чело­ве­ку, ибо «втор­же­ние тех­но­ло­гии в про­бле­мы, свя­зан­ные с лич­но­стью, лишь в насто­я­щее вре­мя отно­сят­ся к пусто­му мно­же­ству явле­ний. Это мно­же­ство запол­нит даль­ней­ший про­гресс. И тогда исчез­нет мас­са мораль­ных импе­ра­ти­вов, рас­смат­ри­ва­е­мых сего­дня как неру­ши­мые» [Лем, 1968, с.55].

Таким обра­зом, оче­вид­но, что реше­ние про­бле­мы чело­ве­ка в инфор­ма­ци­он­ном соци­у­ме необ­хо­ди­мо име­ет и соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­скую ком­по­нен­ту. Но преж­де чем обра­тить­ся к ее ана­ли­зу на мате­ри­а­ле совре­мен­ных при­клад­ных иссле­до­ва­ний, сде­ла­ем зна­чи­тель­ное отступ­ле­ние и вот почему.

С нашей точ­ки зре­ния, на прак­ти­ку сего­дняш­них работ в этой обла­сти ока­за­ли и ока­зы­ва­ют суще­ствен­ное вли­я­ние чисто тео­ре­ти­че­ские кон­цеп­ции инфор­ма­ци­он­но­го общества.

Это вли­я­ние не столь кон­крет­но-про­блем­ное (ибо дей­стви­тель­ность жиз­не­де­я­тель­но­сти чело­ве­ка в про­стран­стве элек­трон­ных ком­му­ни­ка­ций ока­за­лась зна­чи­тель­но мно­го­об­раз­нее, чем это пред­став­ля­лось до момен­та мас­со­во­го рас­про­стра­не­ния послед­них), сколь обще­ме­то­до­ло­ги­че­ское, что­бы не ска­зать – идеологическое.

Дина­ми­ка общих ори­ен­ти­ров, зада­ва­е­мых тео­ре­ти­ка­ми инфор­ма­ци­он­но­го соци­у­ма, опре­де­ли­ла для при­клад­ных иссле­до­ва­ний его и основ­ные кон­цеп­ту­аль­ные «рам­ки» ана­ли­за, и «знак» цен­ност­но­го отно­ше­ния иссле­до­ва­те­лей к изу­ча­е­мым реа­ли­ям. В этом смыс­ле связь фун­да­мен­таль­но­го и при­клад­но­го зна­ния в этой обла­сти неожи­дан­но ока­за­лась гораз­до тес­нее, чем это обыч­но слу­ча­лось для пси­хо­ло­гии вооб­ще и для соци­аль­ной пси­хо­ло­гии в частности.

Итак, как соотносятся теоретические прогнозы и реальность информационного мира?

Преж­де все­го, отме­тим, что, соглас­но цело­му ряду работ, спе­ци­аль­но посвя­щен­ных ана­ли­зу совре­мен­ных мак­ро­со­ци­аль­ных про­цес­сов [Луман, 1999; Ива­нов, 1999; Ино­зем­цев, 2001], реаль­ность инфор­ма­ци­он­но­го мира ока­за­лась весь­ма отлич­на от тех изна­чаль­ных футу­ро­ло­ги­че­ских про­гно­зов, кото­рые стро­и­лись еще на заре его возникновения.

Напом­ним, что за онто­ло­ги­че­ское осно­ва­ние сво­их кон­цеп­ций клас­си­ки тео­рий инфор­ма­ци­он­но­го соци­у­ма, такие как Д. Белл, О. Тоф­флер, А. Турен, бра­ли не объ­ек­тив­ную реаль­ность, а отно­ше­ния чело­ве­ка с ней, ины­ми сло­ва­ми – субъ­ек­тив­ную пере­ра­бот­ку инфор­ма­ции об этой реальности.

В ито­ге клас­си­че­ская харак­те­ри­сти­ка инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства, офор­мив­ша­я­ся на рубе­же 60-х-70-х г.г. ХХ века, вклю­ча­ла в себя сле­ду­ю­щие основ­ные параметры.

1) Переход экономических и социальных функций от капитала к информации.

Более деталь­но это рас­кры­ва­лось по цело­му ряду осно­ва­ний, таких как: соеди­не­ние нау­ки, тех­ни­ки и эко­но­ми­ки; уве­ли­че­ние инфор­мо­ем­ко­сти про­из­во­ди­мых про­дук­тов, сопро­вож­да­ю­ще­е­ся уве­ли­че­ни­ем доли инно­ва­ций, мар­ке­тин­га и рекла­мы в их сто­и­мо­сти; высо­кий уро­вень авто­ма­ти­за­ции про­из­вод­ства, осво­бож­да­ю­щий чело­ве­ка от рутин­ной рабо­ты и т.п.

Коро­че, как то обще­ство, в кото­ром «про­из­вод­ство инфор­ма­ци­он­но­го про­дук­та, а не про­дук­та мате­ри­аль­но­го ста­нет дви­жу­щей силой обра­зо­ва­ния и раз­ви­тия новых струк­тур» [Masuda, 1983, p.29].

2) Не собственность, а уровень знаний как фактор социальной дифференциации.

В осно­ве это­го про­цес­са, по утвер­жде­нию Д. Бел­ла, лежит рост сфе­ры услуг за счет сфе­ры мате­ри­аль­но­го про­из­вод­ства, вызы­ва­ю­щий, в свою оче­редь, пре­об­ла­да­ние в выс­ших соци­аль­ных эше­ло­нах людей, спе­ци­а­ли­зи­ру­ю­щих­ся на выра­бот­ке коди­фи­ци­ро­ван­но­го (т.е. систе­ма­ти­че­ски орга­ни­зо­ван­но­го) знания.

Подоб­ный тип про­фес­си­о­наль­но­го тру­да неот­де­лим от боль­ше­го удель­но­го веса в нем все­воз­мож­ных инно­ва­ций, что опять же предъ­яв­ля­ет повы­шен­ные тре­бо­ва­ния к уров­ню зна­ний работ­ни­ка: «Совре­мен­ное обще­ство живет за счет инно­ва­ций и соци­аль­но­го кон­тро­ля за изме­не­ни­я­ми, оно пыта­ет­ся пред­ви­деть буду­щее и осу­ще­ствить пла­ни­ро­ва­ние. Имен­но изме­не­ние в осо­зна­нии при­ро­ды инно­ва­ций дела­ет реша­ю­щим тео­ре­ти­че­ское зна­ние» [Bell, 1973, p.20 – цит. по: Белл, 1988].

Зако­но­мер­ным след­стви­ем это­го ста­но­вит­ся, по мне­нию Бел­ла, фор­ми­ро­ва­ние новых соци­аль­ных элит, осно­ван­ное на уровне полу­чен­но­го образования.

3) Симбиоз социальных организаций и информационных технологий.

Соглас­но тому же Д. Бел­лу, воз­мож­ность внед­ре­ния новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий не толь­ко в про­мыш­лен­ное про­из­вод­ство, но и в соци­аль­ную сфе­ру опре­де­ля­ет­ся, преж­де все­го, через созда­ние тех ли иных алго­рит­мов дей­ствия – при­ня­тия управ­лен­че­ских реше­ний, выбо­ра в неопре­де­лен­ной ситу­а­ции или в ситу­а­ции рис­ка и т.п.

Резуль­та­том это­го долж­на стать новая раци­о­наль­ность гря­ду­ще­го инфор­ма­ци­он­но­го века, - осно­ван­ная не на клас­си­че­ской идее «обще­ствен­но­го дого­во­ра» или «соци­аль­но­го согла­сия», а раци­о­наль­ность интел­лек­ту­аль­ных тех­но­ло­гий, поз­во­ля­ю­щая нако­нец-то осу­ще­ствить­ся весь­ма почтен­ной по сво­е­му воз­рас­ту мечте об упо­ря­до­че­нии соци­аль­ной жизни.

«Любой еди­нич­ный соци­аль­ный выбор может быть непред­ска­зу­ем…, в то вре­мя как пове­де­ние сово­куп­но­сти может быть очер­че­но столь же чет­ко, как тре­уголь­ни­ки в гео­мет­рии» [Bell, 1973, p.33 – цит. по: Белл, 1988].

Одна­ко уже на пери­од после­ду­ю­ще­го деся­ти­ле­тия, а в даль­ней­шем – тем более, ста­ло оче­вид­ным, что дей­стви­тель­ность, как все­гда, ока­зы­ва­ет­ся зна­чи­тель­но раз­но­об­раз­ней ее пред­ва­ри­тель­ных прогнозов.

К чему же при­ве­ла реаль­ная прак­ти­ка воз­дей­ствия новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий на соци­аль­ную струк­ту­ру обще­ства? ⁽²⁾

Так, во-пер­вых, ока­за­лось, что фор­ми­ру­ю­ще­е­ся инфор­ма­ци­он­ное обще­ство харак­те­ри­зу­ет­ся не толь­ко и не столь­ко рас­ши­ря­ю­щи­ми­ся воз­мож­но­стя­ми накоп­ле­ния и пере­ра­бот­ки инфор­ма­ции (как это пред­став­ля­лось клас­си­кам), сколь­ко новы­ми фор­ма­ми коммуникации.

Дан­ные прин­ци­пи­аль­ные изме­не­ния про­цес­са ком­му­ни­ка­ции в совре­мен­ном мире рас­смат­ри­ва­ют­ся по самым раз­ным основаниям.

Преж­де все­го, в каче­стве наи­бо­лее обще­го изме­не­ния отме­ча­ют гло­ба­ли­за­цию средств мас­со­вой инфор­ма­ции и коммуникации.

Имен­но она зада­ет, по выра­же­нию Э. Гид­ден­са, «миро­вой инфор­ма­ци­он­ный поря­док», сущ­но­стью кото­ро­го ста­но­вит­ся насиль­ствен­ное рас­про­стра­не­ние запад­ной куль­ту­ры по все­му миру [Гид­денс, 1999].

В каче­стве дру­го­го спе­ци­фи­че­ско­го изме­не­ния, хотя и менее оче­вид­но­го, высту­па­ет транс­фор­ма­ция самой струк­ту­ры ком­му­ни­ка­тив­но­го опы­та человека.

Так в сре­де новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий харак­тер­ной осо­бен­но­стью ком­му­ни­ка­ции ста­но­вит­ся посто­ян­ная необ­хо­ди­мость «достра­и­ва­ния», кон­стру­и­ро­ва­ния как обра­за парт­не­ра по ком­му­ни­ка­ции, так и пра­вил вза­и­мо­дей­ствия с ним [Turkle, 1996; Postmes et al., 1998].

Дру­гие изме­не­ния ком­му­ни­ка­ции внешне носят менее прин­ци­пи­аль­ный харак­тер, и иссле­до­ва­те­ли зна­чи­тель­но рас­хо­дят­ся в оцен­ках их воз­мож­но­го отсро­чен­но­го эффекта.

Так, напри­мер, отме­ча­ет­ся воз­мож­ная поте­ря науч­ным дис­кур­сом сво­е­го при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го поло­же­ния [Poster, 1990], свое­об­раз­ное обостре­ние тра­ди­ци­он­ных про­блем ком­му­ни­ка­ции, таких, напри­мер, как про­бле­ма доверия/недоверия к пере­да­ва­е­мой информации.

В ито­ге все эти изме­не­ния при­ве­ли к тому, что сего­дня тео­ре­ти­ки инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства фак­ти­че­ски отож­деств­ля­ют про­цес­сы ком­му­ни­ка­ции и раз­ви­тия соци­аль­ных струк­тур: ярки­ми при­ме­ра­ми подоб­но­го под­хо­да могут слу­жить кон­цеп­ции Н. Лума­на и М. Кастельса.

Таким обра­зом, суще­ствен­но изме­нил­ся пер­вый пара­метр оцен­ки инфор­ма­ци­он­но­го соци­у­ма: не инфор­ма­ция, а ком­му­ни­ка­ция ока­зы­ва­ет­ся его «смыс­ло­об­ра­зу­ю­щим стержнем».

Во-вто­рых, зна­чи­тель­ные уточ­не­ния пре­тер­пе­ла и вто­рая из клас­си­че­ски выде­ля­е­мых харак­те­ри­стик инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства, а имен­но опре­де­ле­ния роли зна­ния как осно­вы соци­аль­ной стра­ти­фи­ка­ции. Эти уточ­не­ния и воз­ра­же­ния груп­пи­ру­ют­ся опять же по самым раз­ным основаниям.

Наи­бо­лее ради­каль­ная точ­ка зре­ния состо­ит в том, что в свое вре­мя Д. Белл отож­де­ствил поня­тия зна­ния и инфор­ма­ции, задав на буду­щее опре­де­лен­ный соци­аль­ный стереотип.

Меж­ду тем оче­вид­на необос­но­ван­ность подоб­но­го отож­деств­ле­ния, и сего­дня ско­рее при­хо­дит­ся гово­рить о сте­пе­ни досту­па к инфор­ма­ци­он­ным кодам как осно­ва­нии соци­аль­ной стра­ти­фи­ка­ции, чем о сте­пе­ни овла­де­ния тем или иным тео­ре­ти­че­ским знанием.

Похо­жая, но менее ради­каль­ная пози­ция исхо­дит из того, что сего­дня уро­вень зна­ния вооб­ще не явля­ет­ся осно­ва­ни­ем соци­аль­но­го нера­вен­ства, а доступ­ность инфор­ма­ци­он­ных кодов как кри­те­рий стра­ти­фи­ка­ции в ряде слу­ча­ев так­же ста­но­вит­ся избы­точ­ным: доста­точ­но учесть объ­ек­тив­ную доступ­ность источ­ни­ков инфор­ма­ции как таковых.

В силу нерав­но­мер­но­сти их рас­про­стра­не­ния (осо­бен­но оче­вид­ной в усло­ви­ях нашей стра­ны) как отдель­ные соци­аль­ные груп­пы, так и отдель­ные инди­ви­ды име­ют раз­ные инфор­ма­ци­он­ные возможности.

Ряд воз­ра­же­ний клас­си­че­ской пози­ции Д. Бел­ла состо­ит в том, что про­цесс ком­му­ни­ка­ции в мире элек­трон­ных тех­но­ло­гий силь­но модифицируется.

Послед­ний с его пре­об­ла­да­ни­ем гото­во­го про­грамм­но­го обес­пе­че­ния и соот­вет­ству­ю­щим тре­бо­ва­ни­ем все менее спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ных зна­ний, воз­но­сит на лиди­ру­ю­щие соци­аль­ные пози­ции опре­де­лен­ный тип людей – обла­да­ю­щих раз­но­об­ра­зи­ем и гиб­ко­стью когни­тив­ных сти­лей [Turkle, 1997].

В этой свя­зи инте­рес­на так­же точ­ка зре­ния извест­но­го оте­че­ствен­но­го тео­ре­ти­ка пост­ин­ду­стри­аль­но­го обще­ства, соглас­но кото­рой фор­ми­ро­ва­ние тех­но­кра­ти­че­ских элит свя­за­но не толь­ко и не столь­ко с их «бли­зо­стью к инфор­ма­ции», сколь­ко с объ­ек­тив­ны­ми изме­не­ни­я­ми соци­аль­ной коммуникации.

Так само воз­рас­та­ние ско­ро­сти инфор­ма­ци­он­ных пото­ков тре­бу­ет боль­шей быст­ро­ты при­ня­тия реше­ний во всех обла­стях соци­аль­ной прак­ти­ки, что может быть достиг­ну­то толь­ко за счет их мень­шей кол­ле­ги­аль­но­сти и боль­шей кон­фи­ден­ци­аль­но­сти [Ино­зем­цев, 2001].

Таким обра­зом, изме­нил­ся и вто­рой пара­метр оцен­ки инфор­ма­ци­он­но­го соци­у­ма: не уро­вень зна­ния, а харак­тер отно­ше­ния к инфор­ма­ции ста­но­вит­ся осно­ва­ни­ем ново­го соци­аль­но­го неравенства.

В-тре­тьих, что каса­ет­ся послед­ней, выде­ля­е­мой клас­си­ка­ми, харак­те­ри­сти­ки инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства, состо­я­щей в воз­мож­но­сти алго­рит­ми­за­ции и про­грам­ми­ро­ва­ния соци­аль­ных про­цес­сов, то ее судь­ба ока­за­лась, пожа­луй, наи­бо­лее печаль­ной. Ее несо­от­вет­ствие реаль­но­сти дока­зы­ва­ет­ся опять-таки доста­точ­но разнообразно.

Напри­мер, отме­ча­ет­ся, что ста­нов­ле­ние сете­вых форм орга­ни­за­ции про­из­вод­ства и, в осо­бен­но­сти, свя­зан­ное с этим рас­про­стра­не­ние сете­во­го прин­ци­па ком­му­ни­ка­ции суще­ствен­но затруд­ня­ет любую алго­рит­ми­за­цию, ибо опи­ра­ет­ся на идею посто­ян­но­го «достра­и­ва­ния» и соб­ствен­но про­из­вод­ствен­но­го, и ком­му­ни­ка­тив­но­го про­цес­са [Castells, 1998].

Если же обра­тить­ся к прак­ти­ке дея­тель­но­сти вир­ту­аль­ных про­из­вод­ствен­ных форм и вир­ту­аль­ных сооб­ществ (как мак­си­маль­но выра­жен­но­му вопло­ще­нию идеи сете­вых форм орга­ни­за­ции), то мож­но уви­деть, что пере­нос зна­чи­тель­ной части инфор­ма­ци­он­ных пото­ков во все­мир­ную Пау­ти­ну затруд­ня­ет кон­троль над ними со сто­ро­ны тех или иных соци­аль­ных институтов.

Во мно­гом это свя­за­но с извест­ным фак­том «раз­мы­ва­ния» ста­тус­ных пози­ций в вир­ту­аль­ных сете­вых орга­ни­за­ци­ях, с исчез­но­ве­ни­ем при­выч­ных «ответ­ствен­ных лиц», на кото­рых мож­но было бы ока­зать то или иное соци­аль­ное давление.

Вме­сто них фор­ми­ру­ют­ся новые цен­тры вли­я­ния, так назы­ва­е­мые «инфор­ма­ци­он­ные бро­ке­ры» – люди или груп­пы людей, игра­ю­щие клю­че­вую роль в орга­ни­за­ции ком­му­ни­ка­ции, в основ­ном через рас­про­стра­не­ние ее новых норм и пра­вил [Pickering, King, 1995].

Нако­нец, заме­тим, что децен­тра­ли­за­ция и «умно­же­ние» субъ­ек­та элек­трон­ной ком­му­ни­ка­ции (в силу новых воз­мож­но­стей «кол­лек­тив­но­го автор­ства» и «игр с иден­тич­но­стью») опре­де­лен­но ста­вит под сомне­ние воз­мож­ность како­го-либо управ­ле­ния им, и уж тем более «про­грам­ми­ро­ва­ния».

Таким обра­зом, кар­ди­наль­но изме­нил­ся и послед­ний, тре­тий, пара­метр исход­ной харак­те­ри­сти­ки инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства: на сме­ну идее о гря­ду­щей интел­лек­ту­аль­ной раци­о­наль­но­сти чело­ве­ка инфор­ма­ци­он­но­го века при­шло утвер­жде­ние его прин­ци­пи­аль­ной ирра­ци­о­наль­но­сти, неза­вер­шен­но­сти, неопре­де­лен­но­сти и пр. [Белин­ская, Тихо­манд­риц­кая, 2001].

В ито­ге полу­ча­ет­ся, что от клас­си­че­ских кон­цеп­ций инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства на сего­дняш­ний день оста­лись фак­ти­че­ски лишь два опор­ных тези­са (зна­че­ние кото­рых, одна­ко, фундаментально):

1. Любые тех­но­ло­ги­че­ские изме­не­ния тре­бу­ют адек­ват­но­го отве­та со сто­ро­ны чело­ве­ка и обще­ства (т.е., новая тех­но­ло­гия все­гда про­во­ци­ру­ет новое социо-куль­тур­ное содержание);
2. Неот­де­ли­мое от совре­мен­но­го эта­па соци­аль­но­го раз­ви­тия накоп­ле­ние объ­е­мов инфор­ма­ции предъ­яв­ля­ет повы­шен­ные тре­бо­ва­ния к их смыс­ло­вой интер­пре­та­ции субъ­ек­том (т.е., новая тех­но­ло­гия про­во­ци­ру­ет новое пси­хо­ло­ги­че­ское содержание).

Имен­но эти выво­ды опре­де­ля­ют сего­дня основ­ные интер­пре­та­ци­он­ные «век­то­ры» при­клад­ных соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ских иссле­до­ва­ний инфор­ма­ци­он­ных реа­лий и прак­ти­ко-ори­ен­ти­ро­ван­ных работ в этой области.

Воз­ни­ка­ет, одна­ко, зако­но­мер­ный вопрос: а насколь­ко отме­чен­ные тен­ден­ции харак­тер­ны для нашей страны?

Как может быть оце­не­на соци­аль­ная роль новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий в обще­стве гло­баль­ных соци­аль­ных перемен?

Како­ва спе­ци­фи­ка «инфор­ма­ци­он­ных вызо­вов» в ситу­а­ции соци­аль­но­го кризиса?

Преж­де все­го, заме­тим, что про­бле­ма вхож­де­ния Рос­сии в гло­баль­ный инфор­ма­ци­он­ный мир сего­дня актив­но дискутируется.

В дис­кус­сии при­ни­ма­ют уча­стие пред­ста­ви­те­ли обще­ствен­ных наук, спе­ци­а­ли­сты в обла­сти самих инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий, соци­аль­ные прак­ти­ки, и все нахо­дят в ней «свой сюжет».

Но при всем раз­но­об­ра­зии пози­ций прин­ци­пи­аль­но важ­ным явля­ет­ся то, что они суще­ству­ют и суще­ству­ют доста­точ­но актив­но. Пред­став­ля­ет­ся, что при­чин тому несколько.

Во-пер­вых, новые инфор­ма­ци­он­ные тех­но­ло­гии – в силу того, что они имен­но «новые», а пото­му более «выпук­лые» для обще­ствен­но­го созна­ния – доволь­но часто высту­па­ют как «лак­му­со­вая бумаж­ка» при оцен­ке поло­же­ния Рос­сии в целом.

Соот­вет­ствен­но, в зави­си­мо­сти от лич­ной пози­ции иссле­до­ва­те­лей раз­ви­тие дан­ных тех­но­ло­гий оце­ни­ва­ет­ся либо как одно из направ­ле­ний теку­щих гло­баль­ных транс­фор­ма­ций совре­мен­ной Рос­сии, либо как залог ее «отста­ва­ния навсе­гда» от раз­ви­тых стран мира.

Во-вто­рых, внед­ре­ние новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий (пусть еще очень и очень скром­ное) в дей­стви­тель­ность пост­то­та­ли­тар­но­го обще­ства акту­а­ли­зи­ру­ет вни­ма­ние к про­бле­ме соци­аль­но­го влияния.

Соот­вет­ствен­но, напри­мер, Интер­нет-сре­да оце­ни­ва­ет­ся либо как про­стран­ство сво­бо­ды лич­но­сти, либо как ресурс прак­ти­че­ски неогра­ни­чен­но­го кон­тро­ля за чело­ве­ком со сто­ро­ны государства.

В-тре­тьих, - и это пред­став­ля­ет­ся нам наи­бо­лее важ­ным, - в усло­ви­ях ради­каль­ных соци­аль­ных изме­не­ний новые инфор­ма­ци­он­ные тех­но­ло­гии как нигде более обост­ря­ют целый ряд объ­ек­тив­ных противоречий.

Так, в Рос­сии сего­дня повсе­мест­ное раз­ру­ше­ние про­из­вод­ства высо­ко­тех­но­ло­ги­че­ской про­дук­ции сосу­ще­ству­ет с нали­чи­ем весь­ма дина­мич­но­го рын­ка ее потреб­ле­ния; быст­ры­ми тем­па­ми уве­ли­чи­ва­ет­ся раз­рыв меж­ду неболь­шой, но быст­ро­рас­ту­щей груп­пой поль­зо­ва­те­лей элек­трон­ных ком­му­ни­ка­ций и огром­ным коли­че­ством людей, не име­ю­щим к ним досту­па; рас­тут социо-куль­тур­ные про­ти­во­ре­чия меж­ду обра­зо­ван­ной, англо­го­во­ря­щей, кос­мо­по­ли­ти­че­ски настро­ен­ной частью обще­ства и осталь­ным населением.

Соот­вет­ствен­но, в обще­ствен­ном созна­нии факт доста­точ­но дина­ми­че­ско­го раз­ви­тия новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий может быть оце­нен как еще один фак­тор соци­аль­ной дестабилизации.

Но, так или ина­че, реа­лии инфор­ма­ци­он­но­го века все более ста­но­вят­ся соци­аль­ной реаль­но­стью совре­мен­ной Рос­сии, опре­де­ляя и новые направ­ле­ния при­клад­ных соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ских исследований.

Посколь­ку вли­я­ние совре­мен­ных инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий на соци­аль­ные про­цес­сы и чело­ве­ка свя­зы­ва­ет­ся ско­рее с замет­ны­ми изме­не­ни­я­ми харак­те­ра ком­му­ни­ка­ции, неже­ли с инфор­ма­ци­ей как тако­вой, в цен­тре таких иссле­до­ва­ний ока­зы­ва­ют­ся, как мини­мум, два вопроса:

1) Како­вы спе­ци­фи­че­ские осо­бен­но­сти этой коммуникации?

2) Вли­я­ют ли дан­ные осо­бен­но­сти (и если вли­я­ют, то как имен­но) на субъ­ек­та коммуникации?

Наше изло­же­ние будет огра­ни­че­но ана­ли­зом лишь такой ком­му­ни­ка­тив­ной реа­лии инфор­ма­ци­он­но­го мира как Интер­нет-ком­му­ни­ка­ция, что вызва­но рядом соображений.

Преж­де все­го, дина­ми­ка рас­про­стра­не­ния Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции и, соот­вет­ствен­но, повы­ше­ния ее «удель­но­го веса» в про­цес­сах ком­му­ни­ка­ции в целом не име­ет ана­ло­гов ⁽³⁾.

Боль­шин­ство репре­зен­та­тив­ных опро­сов поль­зо­ва­те­лей ком­пью­тер­ных сетей про­во­дит­ся сего­дня аме­ри­кан­ски­ми иссле­до­ва­тель­ски­ми орга­ни­за­ци­я­ми. Соглас­но их дан­ным, во всем мире чис­ло поль­зо­ва­те­лей Интер­не­та воз­рас­тет с 142 млн. чел. в 1998 году до 502 млн. к 2003 году, при­чем уси­лят­ся тен­ден­ции так назы­ва­е­мо­го «digital divide» – рас­ко­ла насе­ле­ния по уров­ню вклю­чен­но­сти в теле­ком­му­ни­ка­ции в зави­си­мо­сти от уров­ня обра­зо­ва­ния, дохо­да, воз­рас­та, места житель­ства и этни­че­ско­го про­ис­хож­де­ния [Гума­ни­тар­ные иссле­до­ва­ния в Интер­не­те, 2000].

Что каса­ет­ся раз­ви­тия рус­ско­языч­но­го сек­то­ра Интер­не­та, то, при всей скром­но­сти абсо­лют­но­го чис­ла его поль­зо­ва­те­лей (3-3,5 млн. чел. к 2003 году), по ряду неза­ви­си­мых оце­нок тем­пы его дина­ми­ки в целом соот­но­си­мы с мировыми.

Так, по дан­ным РОЦИТ и Monitoring.ru, рост инфор­ма­ци­он­ных ресур­сов Руне­та состав­ля­ет 200% в год; объ­ем предо­став­ля­е­мых Интер­нет-услуг со сто­ро­ны рос­сий­ских про­вай­де­ров равен 150 млн. долл. в год; «емкость» Руне­та в гло­баль­ной Пау­тине соиз­ме­ри­ма со сред­не­ми­ро­вы­ми зна­че­ни­я­ми; спра­воч­ный аппа­рат Руне­та по ряду пара­мет­ров обго­ня­ет запад­ные ана­ло­ги – во мно­гом это свя­за­но с мак­си­маль­ной вос­тре­бо­ван­но­стью в нем инфо­ре­сур­сов, посвя­щен­ных нау­ке и образованию.

Таким обра­зом, Интер­нет-ком­му­ни­ка­ция явля­ет­ся наи­бо­лее «выпук­лым» объ­ек­том ана­ли­за сре­ди новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий, – преж­де все­го в силу сво­е­го гло­баль­но­го харак­те­ра и тем­пов развития.

Пред­по­чте­ние для ана­ли­за имен­но иссле­до­ва­ний Интер­не­та вызва­но так­же и тем, что он мак­си­маль­но вопло­ща­ет в себе веду­щую осо­бен­ность совре­мен­ных инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий, а имен­но их интер­ак­тив­ный характер.

Зна­чи­мое вли­я­ние инфор­ма­ци­он­ной ком­по­нен­ты на соци­ум и на чело­ве­ка ста­ло воз­мож­ным лишь с момен­та их каче­ствен­но­го изме­не­ния, а имен­но появ­ле­ния для поль­зо­ва­те­лей инфор­ма­ции воз­мож­но­сти актив­но участ­во­вать в них.

В силу это­го инфор­ма­ция как цен­ность обще­ства ново­го типа опре­де­ле­на не толь­ко и не столь­ко сво­ей мас­со­во­стью или обще­до­ступ­но­стью, эко­но­ми­че­ским или поли­ти­че­ским потен­ци­а­лом, сколь­ко воз­мож­но­стью пер­со­на­ли­за­ции, зада­вая для ее обла­да­те­ля новые гра­ни самоидентификации.

И наи­бо­лее пол­но эта воз­мож­ность пред­став­ле­на в ком­пью­тер­но-опо­сре­до­ван­ной ком­му­ни­ка­ции посред­ством сети Интернет.

И нако­нец, нема­ло­важ­ным обсто­я­тель­ством явля­ет­ся тот факт, что из всех ком­му­ни­ка­ци­он­ных реа­лий инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства имен­но эта область насчи­ты­ва­ет боль­шее коли­че­ство эмпи­ри­че­ских исследований.

В силу того, что науч­ная рефлек­сия про­блем Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции толь­ко начи­на­ет­ся, дан­ные иссле­до­ва­ния име­ют ряд осо­бен­но­стей, а именно:

• у них, как пра­ви­ло, отсут­ству­ет чет­кая дис­ци­пли­нар­ная при­над­леж­ность, что слу­жит отра­же­ни­ем началь­но­го эта­па их развития;
• пре­иму­ще­ствен­но они носят опи­са­тель­ный харак­тер, что опять-таки отра­жа­ет началь­ный этап изу­че­ния про­блем Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции и свой­ствен­ные ему труд­но­сти мето­ди­че­ско­го характера;
• как пра­ви­ло, интер­пре­та­ция дан­ных, полу­чен­ных в ходе этих иссле­до­ва­ний, опи­ра­ет­ся на чисто тех­но­ло­ги­че­ские осо­бен­но­сти Интер­нет-сре­ды в ущерб воз­мож­ной, более широ­кой (напри­мер, социо-куль­тур­ной) «рам­ке» подоб­ной интерпретации;
• выво­ды дан­ных иссле­до­ва­ний неред­ко носят рез­ко оце­ноч­ный харак­тер, что отра­жа­ет опре­де­лен­ную сте­рео­ти­пи­за­цию ком­пью­тер­но-опо­сре­до­ван­ной ком­му­ни­ка­ции в мас­со­вом сознании.

Тем не менее, сре­ди всех воз­мож­ных направ­ле­ний изу­че­ния ком­му­ни­ка­тив­ных осо­бен­но­стей новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий иссле­до­ва­ния Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции преобладают.

Соб­ствен­но пси­хо­ло­ги­че­ским иссле­до­ва­ни­ям свой­ствен­ны все выше­пе­ре­чис­лен­ные осо­бен­но­сти. Что же каса­ет­ся того «про­блем­но­го поля», кото­рое ими пре­иму­ще­ствен­но охва­ты­ва­ет­ся, то оно сего­дня скла­ды­ва­ет­ся в основ­ном вокруг сле­ду­ю­щих вопро­сов и задач:

1. Изу­че­ние тех или иных видов дея­тель­но­сти чело­ве­ка в Интер­нет-сре­де, при этом в каче­стве основ­ных выде­ля­ют­ся позна­ние, обще­ние и игра [Гума­ни­тар­ные иссле­до­ва­ния в Интер­не­те, 2000];
2. Изу­че­ние след­ствий этих видов дея­тель­но­сти на уровне лич­но­сти, в каче­стве кото­рых высту­па­ют осо­бен­но­сти моти­ва­ции поль­зо­ва­те­лей, струк­ту­ра их Я-кон­цеп­ции, спе­ци­фи­ка цен­ност­ных ори­ен­та­ций, воз­ник­но­ве­ние тех или иных вари­ан­тов пове­ден­че­ской зависимости;
3. Изу­че­ние Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции как ново­го сред­ства тра­ди­ци­он­ных соци­аль­ных прак­тик - как СМИ, как сред­ства обра­зо­ва­ния, как про­стран­ства поли­ти­че­ско­го выбо­ра, как спо­со­ба пси­хо­те­ра­пев­ти­че­ской помо­щи и т.п.

Но если взять за осно­ва­ние даль­ней­ше­го ана­ли­за не част­ные про­бле­ма­ти­ки име­ю­щих­ся на сего­дняш­ний день пси­хо­ло­ги­че­ских и соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ских иссле­до­ва­ний Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции, а те базо­вые под­хо­ды к про­бле­ме чело­ве­ка в инфор­ма­ци­он­ном мире, кото­рые были выде­ле­ны нами в пер­вой части ста­тьи, то эти иссле­до­ва­ния мож­но сгруп­пи­ро­вать вокруг опре­де­лен­ных дихо­то­мий, зада­ю­щих «линии напря­же­ния» социо-куль­тур­ной реаль­но­сти инфор­ма­ци­он­но­го века.

С нашей точ­ки зре­ния, необ­хо­ди­мо выде­лить сле­ду­ю­щие такие дихотомии:

1. Активность/пассивность соци­аль­но­го субъ­ек­та инфор­ма­ци­он­но­го мира (напри­мер, как след­ствие воз­мож­но­стей интер­ак­тив­но­сти и пер­со­на­ли­за­ции в про­ти­во­вес воз­рас­та­ю­щей интер­пре­та­тив­но­сти инфор­ма­ци­он­ных потоков);
2. «Разорванность»/гармоничность соци­аль­но­го бытия чело­ве­ка инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства (напри­мер, как след­ствие пре­вра­ще­ния его в «круг­ло­су­точ­ный мага­зин» или же в чле­на «соеди­нен­но­го мира»);
3. Противоречивость/согласованность содер­жа­ния соци­аль­но­го вли­я­ния в инфор­ма­ци­он­ном мире (напри­мер, как след­ствие воз­рас­та­ния ситу­а­ций соци­аль­ной неопре­де­лен­но­сти или же мак­си­маль­ной зависимости).

Пред­став­ля­ет­ся наи­бо­лее инте­рес­ным оста­но­вить­ся в основ­ном на пер­вой из выде­лен­ных дихо­то­мий и рас­смот­реть име­ю­щи­е­ся иссле­до­ва­ния вли­я­ния Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции на лич­ность с этой точ­ки зрения.

Како­вы по резуль­та­там при­клад­ных пси­хо­ло­ги­че­ских иссле­до­ва­ний воз­мож­но­сти и огра­ни­че­ния «обыч­но­го» чело­ве­ка высту­пать под­лин­ным субъ­ек­том в ком­пью­тер­но-опо­сре­до­ван­ной коммуникации?

Иными словами: субъектность человека в мире информационных технологий - pro или contra?

Нач­нем с аргу­мен­тов «pro», тем более, что для иссле­до­ва­те­лей Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции они явля­ют­ся преобладающими.

Как пра­ви­ло, иссле­до­ва­те­ли, их при­дер­жи­ва­ю­щи­е­ся, апел­ли­ру­ют к опи­са­нию фено­ме­но­ло­гии Интернет-коммуникации.

Отме­ча­ет­ся, что в силу ряда сво­их объ­ек­тив­ных харак­те­ри­стик вир­ту­аль­ная ком­му­ни­ка­ция зада­ет для поль­зо­ва­те­ля мак­си­маль­ные воз­мож­но­сти в само­опре­де­ле­нии и непо­сред­ствен­ном самоконструировании.

Ины­ми сло­ва­ми - осо­бен­но­сти Интер­не­та поз­во­ля­ют поль­зо­ва­те­лю экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать с соб­ствен­ной иден­тич­но­стью, созда­вая «вир­ту­аль­ные лич­но­сти», кото­рые часто отли­ча­ют­ся и от пер­со­наль­ной иден­тич­но­сти, и от реаль­ной само­пре­зен­та­ции пользователей.

Пси­хо­ло­ги­че­ский ана­лиз дан­ной фено­ме­но­ло­гии в основ­ном цен­три­ро­ван вокруг про­бле­мы моти­ва­ции подоб­ных «игр с идентичностью».

Он исхо­дит из некой общей посыл­ки: Интер­нет обес­пе­чи­ва­ет чело­ве­ку воз­мож­ность «убе­жать из соб­ствен­но­го тела» - как от внеш­не­го обли­ка, так и от инди­ка­то­ров ста­ту­са во внеш­нем обли­ке. А, сле­до­ва­тель­но, и от ряда осно­ва­ний соци­аль­ной кате­го­ри­за­ции: пола, воз­рас­та, соци­аль­но-эко­но­ми­че­ско­го ста­ту­са, этни­че­ской при­над­леж­но­сти и т.п.

Соот­вет­ствен­но, утвер­жда­ет­ся, что имен­но воз­мож­ность мак­си­маль­но­го само­вы­ра­же­ния вплоть до неузна­ва­е­мо­го само­из­ме­не­ния явля­ет­ся одной из рас­про­стра­нен­ных моти­ва­ций Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции у наи­бо­лее актив­ных ее участ­ни­ков [Turkle, 1996, Семп­си, 2000, Жич­ки­на, 2001 и др.].

Сре­ди моти­ва­ци­он­ных при­чин созда­ния «вир­ту­аль­ных лич­но­стей» преж­де все­го, выде­ля­ют­ся, так ска­зать, «поис­ко­вые при­чи­ны» - жела­ние испы­тать новый опыт, высту­па­ю­щий как неко­то­рая само­сто­я­тель­ная цен­ность [Turkle, 1996, Семп­си, 2000].

В дис­сер­та­ци­он­ном иссле­до­ва­нии, выпол­нен­ном под нашим руко­вод­ством, так­же было пока­за­но, что созда­ние «вир­ту­аль­ной лич­но­сти» не явля­ет­ся ком­пен­са­тор­ным стрем­ле­ни­ем по пре­одо­ле­нию объ­ек­тив­ных или субъ­ек­тив­ных труд­но­стей реаль­но­го обще­ния и вза­и­мо­дей­ствия: доволь­но часто «вир­ту­аль­ная лич­ность» ока­зы­ва­ет­ся не соот­но­си­ма ни с «иде­аль­ным», ни с «реаль­ным» Я [Жич­ки­на, 2001].

То, что «вир­ту­аль­ная лич­ность» созда­ет­ся имен­но с целью испы­тать новый опыт, под­твер­жда­ют и наше иссле­до­ва­ние Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции в под­рост­ко­вом и юно­ше­ском воз­расте [Жич­ки­на, Белин­ская, 2000].

Фак­тор­ный ана­лиз оце­нок раз­лич­ных Я-кон­струк­тов у актив­ных поль­зо­ва­те­лей 14-17-ти лет­не­го воз­рас­та пока­зал, что «вир­ту­аль­ная лич­ность» и «реаль­ное» Я зани­ма­ют пря­мо про­ти­во­по­лож­ные пози­ции в семан­ти­че­ском про­стран­стве респон­ден­тов по фак­то­рам актив­но­сти и соци­аль­ной желательности.

Образ «Я в Интер­не­те» про­ти­во­по­став­лен всем осталь­ным кон­струк­там и наде­ля­ет­ся чер­та­ми любо­зна­тель­но­сти, актив­но­сти, рас­ко­ван­но­сти в обще­нии и, одно­вре­мен­но, агрессивности.

Подоб­ное стрем­ле­ние испы­тать нечто, ранее не испы­тан­ное, может быть объ­яс­не­но чисто воз­раст­ным стрем­ле­ни­ем к само­вы­ра­же­нию, реа­ли­зу­е­мым через «при­мер­ку» на себя раз­лич­ных ролей (в том чис­ле - и антисоциальных).

Но не сле­ду­ет забы­вать, что Интер­нет-сре­да предо­став­ля­ет для это­го иде­аль­ные воз­мож­но­сти, а зна­чи­тель­ную часть поль­зо­ва­те­лей Интер­не­та состав­ля­ют имен­но под­рост­ки и молодежь.

Таким обра­зом, в целом мож­но утвер­ждать, что созда­ние «вир­ту­аль­ной лич­но­сти» слу­жит одним из дока­за­тельств рас­ши­ря­ю­щих­ся воз­мож­но­стей субъ­ект­но­сти участ­ни­ка ком­пью­тер­но-опо­сре­до­ван­ной коммуникации.

Дру­гое обос­но­ва­ние пози­ции «pro» исхо­дит не столь­ко из тех­но­ло­ги­че­ских, сколь­ко из соци­аль­ных осо­бен­но­стей Интернет-среды.

Сего­дня, в отли­чие от ран­них иссле­до­ва­ний Интер­не­та нача­ла 90-х гг., «про­стран­ство» Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции оце­ни­ва­ет­ся как соци­аль­ная сре­да в силу мно­гих при­чин. А имен­но - нали­чия спе­ци­фи­че­ско­го язы­ка вза­и­мо­дей­ствия («смай­ли­ков», аббре­ви­а­тур, удво­е­ния гла­го­лов, повы­шен­ной вер­ба­ли­за­ции раз­лич­ных аспек­тов телес­но­го опы­та и пр.); спе­ци­фи­че­ских норм вза­и­мо­дей­ствия (допу­ще­ния боль­шей рас­кре­по­щен­но­сти, сле­до­ва­тель­но, – как боль­шей агрес­сив­но­сти, так и дру­же­лю­бия); изби­ра­тель­ной транс­ля­ции соци­аль­ных стан­дар­тов (так, напри­мер, боль­шая часть «вир­ту­аль­ных пер­сон» наде­ля­ет­ся атри­бу­та­ми физи­че­ской кра­со­ты и силы); соци­аль­ной иерар­хии, в осно­ве кото­рой лежит воз­мож­ность вли­я­ния на ход ком­му­ни­ка­ции (мак­си­маль­но это пред­став­ле­но в играх типа MUD).

Но в отли­чие от обыч­ной реаль­но­сти, Интер­нет-сре­да харак­те­ри­зу­ет­ся гораз­до боль­шей соци­аль­ной неопре­де­лен­но­стью – и в силу сво­ей дина­ми­ки, и в силу прин­ци­пи­аль­ной без­гра­нич­но­сти, и в силу нали­чия боль­ше­го раз­но­об­ра­зия воз­мож­но­стей коммуникации.

Ины­ми сло­ва­ми – если бытие чело­ве­ка в соци­аль­ном мире оста­ет­ся отно­си­тель­но струк­ту­ри­ро­ван­ным, то его «вир­ту­аль­ная жизнь», не имея при­выч­ных рамок для само­ка­те­го­ри­за­ции, ста­вит необ­хо­ди­мым усло­ви­ем суще­ство­ва­ния реше­ние зада­чи само­опре­де­ле­ния, поис­ка идентичности.

Одна­ко послед­нее воз­мож­но не толь­ко через вир­ту­аль­ную рекон­струк­цию пер­со­наль­ной иден­тич­но­сти или созда­ние «вир­ту­аль­ной лич­но­сти», но и через осмыс­ле­ние чело­ве­ком моти­ва­ци­он­ных ори­ен­ти­ров сво­ей деятельности.

С этой точ­ки зре­ния дока­за­тель­ством субъ­ект­но­сти чело­ве­ка инфор­ма­ци­он­но­го мира могут слу­жить, напри­мер, сле­ду­ю­щие эмпи­ри­че­ские факты.

Преж­де все­го, в ряде при­клад­ных иссле­до­ва­ний отме­ча­ет­ся, что вли­я­ние Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции на лич­ность свя­за­но не с опы­том вир­ту­аль­но­го обще­ния как тако­во­го, а с харак­те­ром осо­зна­ния лич­ных целей, кото­рым удо­вле­тво­ря­ет ком­пью­тер­но-опо­сре­до­ван­ное общение.

Так, по это­му прин­ци­пу В. Фриндте, Т. Келер и Т. Шуберт делят поль­зо­ва­те­лей Интер­не­та на «хаке­ров», «люби­те­лей» и «праг­ма­ти­ков».

«Праг­ма­ти­ки» – те, кто инте­ре­су­ет­ся Сетью эпи­зо­ди­че­ски, в соот­вет­ствии с кон­крет­ной зада­чей; меж­лич­ност­ная ком­му­ни­ка­ция, актив­ное уча­стие и иден­ти­фи­ка­ция с сете­вы­ми сооб­ще­ства­ми игра­ют для них вто­ро­сте­пен­ную роль.

«Люби­те­ли» не иден­ти­фи­ци­ру­ют­ся с поль­зо­ва­те­ля­ми Сети в целом или же с кон­крет­ны­ми ее сооб­ще­ства­ми, но и не исполь­зу­ют ее в узко праг­ма­ти­че­ских целях.

«Хаке­ры» же мак­си­маль­но иден­ти­фи­ци­ру­ют­ся с поль­зо­ва­те­ля­ми Интер­не­та как с соци­аль­ной кате­го­ри­ей [Фриндте, Келер, Шуберт, 2000].

В уже упо­ми­нав­шем­ся нашем иссле­до­ва­нии вир­ту­аль­ных само­пре­зен­та­ций под­рост­ков-поль­зо­ва­те­лей ока­за­лось, что воз­мож­ны три основ­ных «линии вклю­че­ния» опы­та Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции в иден­ти­фи­ка­ци­он­ные струк­ту­ры лич­но­сти, что, по сути, под­твер­ди­ло типо­ло­гию зару­беж­ных авторов.

Кон­тент-ана­лиз резуль­та­тов мето­ди­ки «Кто Я?» и струк­ту­ри­ро­ван­ных интер­вью поз­во­лил опре­де­лить роль опы­та вир­ту­аль­ной ком­му­ни­ка­ции в общей струк­ту­ре иден­тич­но­сти под­рост­ков-поль­зо­ва­те­лей, а имен­но: «вклю­че­ние» его в пер­со­наль­ную иден­тич­ность («люби­те­ли»), в соци­аль­ную иден­тич­ность («хаке­ры») и отсут­ствие его вли­я­ния на иден­тич­ность («праг­ма­ти­ки»).

В само­опи­са­ни­ях «хаке­ров» по срав­не­нию с осталь­ны­ми поль­зо­ва­те­ля­ми ока­за­лось так­же боль­ше харак­те­ри­стик, свя­зан­ных с поль­зо­ва­ни­ем ком­пью­те­ра­ми в широ­ком смыс­ле, что поз­во­ли­ло пред­по­ло­жить, во-пер­вых, боль­шую субъ­ек­тив­ную роль при­над­леж­но­сти к соци­аль­ной груп­пе, а во-вто­рых, то, что роль вир­ту­аль­ной ком­му­ни­ка­ции для «хаке­ров» заклю­ча­ет­ся в обес­пе­че­нии при­над­леж­но­сти к груп­пе «про­дви­ну­тых пользователей».

Сопо­став­ле­ние отдель­ных групп поль­зо­ва­те­лей пока­за­ло боль­шее коли­че­ство семей­ных ролей в иден­тич­но­сти «праг­ма­ти­ков», а так­же боль­шее коли­че­ство мета­фор в само­опи­са­ни­ях [Жич­ки­на, Белин­ская, 2000].

Резуль­та­ты ряда дру­гих оте­че­ствен­ных иссле­до­ва­ний Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции так­же поз­во­ля­ют под­черк­нуть, в общем-то, оче­вид­ный факт: актив­ность и, соот­вет­ствен­но, субъ­ект­ность пове­де­ния чело­ве­ка во все­мир­ной Пау­тине свя­за­на с опре­де­лен­ным харак­те­ром мотивации.

Пре­иму­ще­ство в дан­ном слу­чае зако­но­мер­но отда­ет­ся позна­ва­тель­ной моти­ва­ции в про­ти­во­вес соб­ствен­но ком­му­ни­ка­тив­ной и тем более игро­вой [Баба­е­ва, Вой­скун­ский, Смыс­ло­ва, 2000].

С этой точ­ки зре­ния инте­ре­сен так­же сопо­ста­ви­тель­ный ана­лиз моти­ва­ци­он­ных осо­бен­но­стей зару­беж­ных и оте­че­ствен­ных пользователей.

По резуль­та­там раз­лич­ных социо­ло­ги­че­ских опро­сов (Мониторинг.Ру, РОЦИТ, АРПИ и др.) для ядра рус­ско­языч­ной ауди­то­рии Интер­не­та харак­тер­на сле­ду­ю­щая струк­ту­ра интересов.

Нау­ка и обра­зо­ва­ние инте­ре­су­ют око­ло 40% поль­зо­ва­те­лей, на вто­ром по попу­ляр­но­сти месте – новост­ные ресур­сы (более 30%); мини­маль­ные пока­за­те­ли харак­тер­ны для потре­би­тель­ско­го пове­де­ния в Интер­не­те – при­об­ре­те­ния това­ров и услуг [подроб­нее см. об этом в: Гума­ни­тар­ные иссле­до­ва­ния в Интер­не­те, 2000].

Эти дан­ные могут иметь раз­но­об­раз­ные объяснения.

Во-пер­вых, по срав­не­нию с осталь­ны­ми сек­то­ра­ми Интер­не­та, ядро рус­ско­языч­ной ауди­то­рии зна­чи­мо отли­ча­ет­ся по сво­е­му обра­зо­ва­тель­но­му ста­ту­су в поль­зу лиц с закон­чен­ным выс­шим образованием.

Во-вто­рых, для рос­сий­ской ауди­то­рии в целом харак­тер­но боль­шее дове­рие к Интер­нет-ресур­сам как к СМИ. В-тре­тьих, в силу ряда соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских при­чин ресур­сы, свя­зан­ные с Интер­нет-тор­гов­лей, еще крайне недо­ста­точ­но пред­став­ле­ны в Руне­те и не заво­е­ва­ли дове­рия потребителя.

С точ­ки зре­ния дина­ми­че­ских изме­не­ний за пери­од с 1992 по 1998 год у рос­сий­ских поль­зо­ва­те­лей Сети устой­чи­во воз­рас­та­ет инте­рес к науч­ной инфор­ма­ции (пре­иму­ще­ствен­но есте­ствен­но­на­уч­ной, осо­бен­но – к про­грамм­но­му обес­пе­че­нию) с одно­вре­мен­ным ростом инте­ре­са к источ­ни­кам, свя­зан­ным с юмо­ром, хоб­би и про­ве­де­ни­ем досуга.

И если пер­вая тен­ден­ция, пусть и в мень­шей сте­пе­ни, харак­тер­на и для зару­беж­ных поль­зо­ва­те­лей Сети, то вто­рая осо­бен­ность явля­ет­ся спе­ци­фи­кой соб­ствен­но рус­ско­языч­но­го сек­то­ра: М. Кастельс интер­пре­ти­ру­ет попу­ляр­ность мно­го­чис­лен­ных «анекдотов.ру» как отра­же­ние тра­ди­ци­он­но­го для Рос­сии спо­со­ба выжи­ва­ния – народ­ной сме­хо­те­ра­пии [Кастельс, 2001].

Одна­ко суще­ству­ет ряд тео­ре­ти­че­ских и эмпи­ри­че­ских обос­но­ва­ний пози­ции «contra», ста­вя­щей под сомне­ние актив­ность чело­ве­ка как субъ­ек­та инфор­ма­ци­он­но­го мира.

Одно из сооб­ра­же­ний это­го рода состо­ит в утвер­жде­нии ком­пен­са­тор­но­го харак­те­ра Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции в целом.

Тогда даже такие внешне актив­ные, субъ­ект­ные фор­мы пове­де­ния в ней как созда­ние «вир­ту­аль­ных лич­но­стей» оце­ни­ва­ют­ся ско­рее как репро­дук­тив­ные, неже­ли креативные.

Так, отме­ча­ет­ся, что «вир­ту­аль­ная лич­ность» может пред­став­лять собой реа­ли­за­цию «иде­аль­но­го Я»: абсо­лют­но кон­тро­ли­ру­е­мая и управ­ля­е­мая само­пре­зен­та­ция поз­во­ля­ет «вопло­тить», пусть толь­ко в про­стран­стве вир­ту­аль­но­го обще­ния, все недо­сти­жи­мые в реаль­но­сти меч­ты о «себе хоро­шем» [Young, 1998].

Но эта же «вир­ту­аль­ная лич­ность» может быть и «пло­хой» - созда­ва­е­мой с целью реа­ли­за­ции свой­ствен­ных чело­ве­ку агрес­сив­ных тен­ден­ций, кото­рые не могут реа­ли­зо­вать­ся в обыч­ном обще­нии в силу их соци­аль­ной неже­ла­тель­но­сти [Turkle, 1996].

Но и в том, и в дру­гом слу­чае «вир­ту­аль­ное Я» ока­жет­ся ори­ен­ти­ро­ва­но на некие нор­ма­тив­ные образ­цы, а не будет являть­ся соб­ствен­ным «твор­че­ским продуктом».

Ины­ми сло­ва­ми – «кон­стру­и­ро­ва­ние Я» в Интер­не­те под­чи­не­но тем же огра­ни­че­ни­ям, что и реаль­ное соци­аль­ное кон­стру­и­ро­ва­ние личности.

Дру­гое обос­но­ва­ние пози­ции «contra» ряд иссле­до­ва­те­лей нахо­дит в харак­те­ре опре­де­лен­ных тех­но­ло­ги­че­ских осо­бен­но­стей Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции, в част­но­сти – ее воз­мож­ной анонимности.

В осно­ве этой точ­ки зре­ния лежит мно­го­крат­но дока­зан­ный соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ский факт деин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции пове­де­ния чело­ве­ка (и, сле­до­ва­тель­но, сни­же­ния его субъ­ект­но­сти) в усло­ви­ях ано­ним­но­го взаимодействия.

Инте­рес­ной попыт­кой его про­вер­ки в усло­ви­ях Интер­нет-сре­ды явля­ют­ся экс­пе­ри­мен­таль­ные рабо­ты Р. Спир­са и Т. Пост­ме­са [Spears, Lea, 1992; Postmes, Spears, Sakhel, de Groot, 1996; Postmes, Spears, 1998].

Утвер­жда­ет­ся, что в усло­ви­ях ано­ним­но­сти, обес­пе­чен­ной ком­пью­тер­но-опо­сре­до­ван­ной ком­му­ни­ка­ци­ей, чело­век не теря­ет чув­ство «Я» вооб­ще (соглас­но клас­си­че­ской точ­ке зре­ния на деин­ди­ви­ду­а­ли­за­цию), а пере­хо­дит от пер­со­наль­но­го уров­ня иден­ти­фи­ка­ции к социальному.

На уровне пове­де­ния это про­яв­ля­ет­ся в повы­шен­ном стрем­ле­нии ори­ен­ти­ро­вать­ся на груп­по­вые нор­мы, а при отсут­ствии их явно­го обо­зна­че­ния – на соци­аль­ные нор­мы более высо­ко­го уров­ня общ­но­сти (более раз­вер­ну­тый ана­лиз дан­ной кон­цеп­ции мож­но най­ти в: Жич­ки­на, 2001).

Оче­вид­но, что такое кон­вен­ци­о­наль­ное вза­и­мо­дей­ствие зна­чи­тель­но огра­ни­чи­ва­ет воз­мож­но­сти субъ­ект­но­го само­вы­ра­же­ния его участников.

Нако­нец, послед­ний ряд аргу­мен­тов дан­ной пози­ции свя­зан с таким новым и прак­ти­че­ски не изу­чен­ным фено­ме­ном, как Интернет-зависимость.

Дан­ной про­бле­ме посвя­ще­но, пожа­луй, мак­си­маль­ное коли­че­ство совре­мен­ных при­клад­ных иссле­до­ва­ний Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции [Young, 1998; Жич­ки­на, 2001, Ива­нов, 1999 и др.].

Хотя до сих пор не суще­ству­ет одно­знач­но при­ни­ма­е­мых кри­те­ри­ев Интер­нет-аддик­ции, и, соот­вет­ствен­но, мето­дик ее выяв­ле­ния, сам факт невоз­мож­но­сти само­кон­тро­ля за исполь­зо­ва­ни­ем Интер­не­та, пусть отме­ча­е­мый лишь у ряда его поль­зо­ва­те­лей, оче­вид­но сви­де­тель­ству­ет «про­тив» идеи повы­шен­ных воз­мож­но­стей субъ­ект­но­сти чело­ве­ка в дан­ном виде коммуникации.

Мы ана­ли­зи­ро­ва­ли име­ю­щи­е­ся эмпи­ри­че­ские дан­ные по Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции лишь с одной точ­ки зре­ния – вли­я­ния ком­пью­тер­но-опо­сре­до­ван­но­го обще­ния на лич­ность поль­зо­ва­те­ля, пыта­ясь пока­зать отсут­ствие на сего­дняш­ний день одно­знач­но­го отве­та на общий вопрос «proи­ли contra?».

При всей отно­си­тель­но малой рас­про­стра­нен­но­сти Интер­не­та в Рос­сии поиск это­го отве­та для нас пред­став­ля­ет­ся более чем актуальным.

Усло­вия гло­баль­ных оте­че­ствен­ных транс­фор­ма­ций, все чаще оце­ни­ва­е­мые как соци­аль­ный кри­зис, зада­ют неко­то­рую «frame of reference» отно­ше­ния широ­ких масс поль­зо­ва­те­лей к вир­ту­аль­ной реальности.

Опре­де­лен­ная уста­лость обще­ства, для кото­ро­го соци­аль­ная неста­биль­ность уже ста­но­вит­ся ста­биль­ным усло­ви­ем суще­ство­ва­ния, не может не опо­сре­до­вать отно­ше­ние к такой прин­ци­пи­аль­но измен­чи­вой – и тем самым неста­биль­ной – реаль­но­сти, как Интернет.

Как оце­ни­ва­ет­ся он с точ­ки зре­ния уста­но­вок, доми­ни­ру­ю­щих в мас­со­вом созна­нии: как новая воз­мож­ность само­вы­ра­же­ния, про­фес­си­о­наль­ной и лич­ност­ной само­ре­а­ли­за­ции, как новый вари­ант эска­пиз­ма или как лиш­ний стрес­со­ген­ный фак­тор в усло­ви­ях общей неопределенности?

Оче­вид­но, что акту­аль­ность это­го вопро­са сего­дня опре­де­ля­ет­ся не толь­ко зада­чей про­гно­за потре­би­тель­ско­го спро­са на Интер­нет-услу­ги в нашей стране в бли­жай­шем буду­щем (хотя для прак­ти­ко-ори­ен­ти­ро­ван­ных иссле­до­ва­ний финаль­ной высту­па­ет имен­но она).

Суще­ству­ет и дру­гая, более мас­штаб­ная, с нашей точ­ки зре­ния, зада­ча – поиск адек­ват­ных реше­ний про­бле­мы «сопря­же­ния» новых инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий с транс­фор­ми­ру­ю­щи­ми­ся и еще до кон­ца неопре­де­лен­ны­ми соци­аль­ны­ми реалиями.

Таким обра­зом, в каче­стве уже сло­жив­ших­ся основ­ных соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ских направ­ле­ний при­клад­ных иссле­до­ва­ний Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции мож­но выде­лить следующие:

1. Изу­че­ние спе­ци­фи­ки ком­пью­тер­но-опо­сре­до­ван­но­го обще­ния (осо­бен­но­стей элек­трон­но­го дис­кур­са, зако­но­мер­но­стей нор­мо­об­ра­зо­ва­ния в Сети, харак­те­ри­стик атри­бу­тив­ных про­цес­сов и пр.);
2. Изу­че­ние харак­те­ра вли­я­ния Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции на лич­ность поль­зо­ва­те­ля (осо­бен­но­стей его моти­ва­ци­он­ной сфе­ры, само­пре­зен­та­ций и иден­ти­фи­ка­ци­он­ных структур);
3. Изу­че­ние спе­ци­фич­ной пове­ден­че­ской фено­ме­но­ло­гии (в каче­стве тако­вой в основ­ном высту­па­ет Интернет-аддикция).

Зна­чи­тель­но мень­ше в прак­ти­ке иссле­до­ва­ний пред­став­лен ана­лиз таких без­услов­но соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ских реа­лий Интер­не­та как сете­вые сооб­ще­ства (напри­мер, их ста­нов­ле­ние и груп­по-дина­ми­че­ские осо­бен­но­сти) и отно­ше­ния меж­ду ними (напри­мер, меж­груп­по­вые кон­флик­ты в Сети).

Вме­сте с тем оче­вид­ны «выго­ды» осво­е­ния прак­ти­че­ской соци­аль­ной пси­хо­ло­ги­ей все­го про­блем­но­го поля Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции. С нашей точ­ки зре­ния, они в первую оче­редь опре­де­ля­ют­ся воз­мож­но­стью допол­не­ния дан­ных о зако­но­мер­но­стях соци­аль­но­го раз­ви­тия лич­но­сти: рефлек­сив­ных меха­низ­мах, фор­ми­ро­ва­ния моде­лей пове­де­ния в неопре­де­лен­ных соци­аль­ных ситу­а­ци­ях, кон­стру­и­ро­ва­ния эле­мен­тов обра­за соци­аль­но­го мира, стра­те­ги­ях само­пре­зен­та­ции и др.

Соб­ствен­но в этом мы и видим воз­мож­ные зада­чи даль­ней­ших иссле­до­ва­ний Интернет-коммуникации.

⁽¹⁾ На сего­дняш­ний день при ана­ли­зе теку­щих мак­ро-соци­аль­ных изме­не­ний в рав­ной сте­пе­ни исполь­зу­ют­ся тер­ми­ны «инфор­ма­ци­он­ное», «пост­ин­ду­стри­аль­ное» и «пост­мо­дер­нист­ское» обще­ство. Вопрос об исто­рии их воз­ник­но­ве­ния, сме­ше­ния и совре­мен­но­го соот­но­ше­нии выхо­дит дале­ко за рам­ки пред­ме­та дан­ной ста­тьи. Заме­тим лишь, что при всем раз­но­об­ра­зии мне­ний, подоб­ная неопре­де­лен­ность тер­ми­нов сви­де­тель­ству­ет о прин­ци­пи­аль­ной мно­же­ствен­но­сти реаль­но­сти, отра­жа­е­мой ими. [Гид­денс, 1999; Masuda, 1983; Poster, 1990].

⁽²⁾ В дан­ном слу­чае мы име­ем в виду, есте­ствен­но, раз­ви­тые стра­ны запад­ной куль­ту­ры. На осо­бен­но­стях Рос­сии с этой точ­ки зре­ния мы оста­но­вим­ся несколь­ко ниже.

⁽³⁾ Как часто отме­ча­ет­ся, един­ствен­но воз­мож­ным сопо­став­ле­ни­ем по силе ком­му­ни­ка­ци­он­но­го эффек­та явля­ет­ся рас­про­стра­не­ние книгопечатания.

Литература

1. Баба­е­ва Ю.Д., Вой­скун­ский А.Е., Смыс­ло­ва О.В. Интер­нет: воз­дей­ствие на личность//Гуманитарные иссле­до­ва­ния в Интер­не­те. М., 2000.
2. Белин­ская Е.П., Жич­ки­на А.Е. Совре­мен­ные иссле­до­ва­ния вир­ту­аль­ной ком­му­ни­ка­ции: про­бле­мы, гипо­те­зы, результаты//Образование и инфор­ма­ци­он­ная куль­ту­ра. М., 2000.
3. Белин­ская Е.П., Тихо­манд­риц­кая О.А. Соци­аль­ная пси­хо­ло­гия лич­но­сти. М., 2001.
4. Белл Д. Соци­аль­ные рам­ки инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства //Новая тех­но­кра­ти­че­ская вол­на на Западе./Под ред. П.С. Гуре­ви­ча. М., 1988.
5. Гид­денс Э. Социо­ло­гия. М., 1999.
6. Гума­ни­тар­ные иссле­до­ва­ния в Интернете/Под ред. А.Е. Вой­скун­ско­го. М., 2000.
7. Жич­ки­на А.Е., Белин­ская Е.П. Само­пре­зен­та­ция в вир­ту­аль­ной реаль­но­сти и осо­бен­но­сти иден­тич­но­сти под­рост­ка-поль­зо­ва­те­ля Интернета//Образование и инфор­ма­ци­он­ная куль­ту­ра. М., 2000.
8. Жич­ки­на А.Е. Вза­и­мо­связь иден­тич­но­сти и пове­де­ния в Интер­не­те поль­зо­ва­те­лей юно­ше­ско­го возраста//Автореф. канд. дисс., М., 2001.
9. Ива­нов Д.В. Кри­ти­че­ская тео­рия и вир­ту­а­ли­за­ция общества//Социологические иссле­до­ва­ния. 1999. № 1.
10. Ино­зем­цев В.Л. «Веч­ные цен­но­сти» в меня­ю­щем­ся мире//Свободная мысль-ХХ1, 2001. № 8.
11. Лем Ст. Сум­ма тех­но­ло­гии. М., 1968.
12. Луман Н. Гло­ба­ли­за­ция миро­во­го сооб­ще­ства: как сле­ду­ет систем­но пони­мать совре­мен­ное общество//Социология на поро­ге ХХ1 века. М., 1999.
13. Мони­то­ринг рос­сий­ско­го Интер­не­та. Выпуск II-2000. М., 2000.
14. Семп­си Дж. Пси­бер­не­ти­че­ская пси­хо­ло­гия: обзор лите­ра­ту­ры по пси­хо­ло­ги­че­ским и соци­аль­ным аспек­там мно­го­поль­зо­ва­тель­ских сред (MUD) в киберпространстве//Гуманитарные иссле­до­ва­ния в Интер­не­те / Под ред. А.Е. Вой­скун­ско­го. М., 2000.
15. Соци­аль­ные и пси­хо­ло­ги­че­ские послед­ствия при­ме­не­ния инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий. М., 2001.
16. Фриндте В., Келер Т., Шуберт Т. Пуб­лич­ное кон­стру­и­ро­ва­ние «Я» в опо­сред­ство­ван­ном ком­пью­те­ром общении// Гума­ни­тар­ные иссле­до­ва­ния в Интернете/Под ред. А.Е. Вой­скун­ско­го. М., 2000.
17. Castells M. The Information Age: economy, society and culture. N.Y., 1998.
18. Masuda Y. The information society as postindustrial society. W., 1983.
19. Pickering J.M., King J.L. Hardwiring weak ties: interorganizational computer-mediated communication. Occupational communities and organizational change//Organization Science. 1995, v.6, № 4.
20. Poster M.The mode of information: poststructuralism and social context. Cambridge, 1990.
21. Postmes T., Spears R. Deindividuation and antinormative behavior - a metaanalisis// Psychological Bulletin. 1998. V. 123. № 3.
22. Spears R., Lea M. Social influence and the influence of the «social» in computer-mediated communication//Contexts of computer-mediated communication/M. Lea (Ed.). London, 1992.
23. Steuer J. Defining Virtual Reality: Dimensions determining Telepresence//Journal of Communication. 1992. V.42 (4).
24. Turkle Sh. Parallel lives: working on identity in virtual space//Constructing the self in a mediated world: inquiries in social construction. N.Y., 1996.
25. Young K. S. Internet addiction: The emergence of a new clinical disorder//CyberPsychology and Behavior. 1998. № 3 (1).

Источ­ник: «Пер­спек­ти­вы соци­аль­ной пси­хо­ло­гии», М., Аспект­Пресс, 2002.

См. так­же: Е.П. Белин­ская «Пси­хо­ло­гия Интер­нет-ком­му­ни­ка­ции» (учеб­ное посо­бие). Москва - Воро­неж, 2013.

Об авторе

Белин­ская Еле­на Пав­лов­на - стар­ший науч­ный сотруд­ник кафед­ры соци­аль­ной пси­хо­ло­гии факуль­те­та пси­хо­ло­гии МГУ. Кан­ди­дат пси­хо­ло­ги­че­ских наук. Окон­чи­ла факуль­тет пси­хо­ло­гии МГУ в 1983 году, защи­ти­ла кан­ди­дат­скую дис­сер­та­цию в 1988 году. На факуль­те­те рабо­та­ет с 1994 года. Сфе­ра науч­ных инте­ре­сов - про­бле­мы соци­аль­ной пси­хо­ло­гии личности.